Элоиза Джеймс - Однажды в замке

Eloisa James

ONCE UPON A TOWER

Печатается с разрешения автора и литературных агентств InkWell Management LLC и Synopsis.

© Eloisa James, 2013

© Перевод. Т.А. Перцева, 2015

© Издание на русском языке AST Publishers, 2016

2 мая 1824 года

Лондон, Керзон-стрит, дом 20

Особняк графа Гилкриста

Гауэйн Стантон из Крэгивара, герцог Кинросс, вождь клана Маколей, по возможности избегал общества англичан, считая их безмозглыми болтунами и сплетниками, как часто говаривал его отец. Хотя Шекспир утверждал это до него.

Но, тем не менее, в этот момент он входил в бальный зал – в самом сердце Лондона. И это вместо того, чтобы предаваться любимому занятию: закидывать удочку в бурные воды горного ручья. Таков неприятный, но безусловный факт жизни – или его жизни, во всяком случае: охота на невесту важнее ловли форели.

Не успели объявить о его прибытии, как стайка молодых женщин, широко улыбаясь, порхнула к нему. По его мнению, все они выглядели так, словно страдали запором. Хотя улыбки, возможно, были механической реакцией на его титул. Что ни говори, а он – холостой аристократ, вполне владеющий конечностями, то есть молодой и здоровый, и к тому же богатый. Да и волосы… волос у него больше, чем у многих англичан. Не говоря уже о замке, которым он владел!

Хозяева дома граф Гилкрист и леди Гилкрист ожидали у подножья лестницы, так что незамужние девицы не сразу набросились на Гауэйна. Стантон любил Гилкриста: тот был строг, но справедлив и имел вид задумчивый, почти как у шотландцев. В отличие от многих джентльменов оба интересовались финансовыми делами, и граф был чертовски хорошим инвестором. Поскольку Гауэйн являлся членом правления «Банк оф Скотленд», а Гилкрист занимал такой же пост в Банке Англии, последние два года они постоянно переписывались, хотя встречались редко.

– Ваша светлость, могу я представить свою жену графиню Гилкрист? – спросил граф, выводя леди вперед. К удивлению Гауэйна, графиня оказалась значительно моложе мужа. На вид ей не было и тридцати. Более того, у нее были чувственные полные губы, а полные груди обрамлял глубокий вырез розового шелкового платья. Судя по внешности, она являлась одной из тех аристократок, которые подражали манере поведения балетных плясуний.

Гилкрист же очень напоминал сурового церковного старосту. Вряд ли они гармоничная пара: муж и жена должны дополнять друг друга по возрасту и интересам.

Графиня рассказывала о своей падчерице Эдит, поэтому Гауэйн поклонился и выразил бесконечное удовольствие от идеи знакомства с молодой леди.

«Эдит. Какое ужасное имя! Очень пристало бы беспечной болтушке. Пустой орех… вислоухая англичанка».

Леди Гилкрист неожиданно оперлась на его руку и попросила проводить в соседнюю комнату для приемов. Бедняга едва не сбежал. В детстве ему пришлось терпеть слуг, постоянно крутившихся рядом, поправлявших его одежду, касавшихся шеи, вытиравших рот. Но с тех пор как ему исполнилось четырнадцать, больше не приходилось терпеть подобных фамильярностей, разве что в случае крайней необходимости.

Поскольку Гауэйн очень мало времени проводил один, то предпочитал воздвигать барьер между собой и миром. Он не жаловался на отсутствие личной жизни. И чувствовал, что зря тратит время, если, к примеру, одеваясь, не слушает доклада секретаря. А Гауэйн больше всего на свете ненавидел пустую трату времени. По его мнению, жизнь и так слишком коротка, поэтому нельзя допускать, чтобы все прекрасные моменты пошли прахом.

И будет сущей глупостью притворяться, будто эти моменты бесконечны и вечны, что, по его мнению, случалось, когда люди подолгу лежали в ванне или часами читали какие-то стишки. В его привычке было делать одновременно как можно больше дел.

Собственно поэтому Гауэйн и попал на этот бал: прежде чем завтра отправиться в Брайтон на встречу с группой банкиров, он хотел узнать мнение Гилкриста относительно выпуска банкноты в один фунт. К тому же Гилкрист давал бал, на который непременно приедут молодые леди. У Гауэйна была острая – не отчаянная, а именно острая, – необходимость обзавестись супругой.

Следовательно, появилась возможность убить двух зайцев одним выстрелом. Правда, Гауэйн предпочитал убивать за раз трех или четырех, но иногда приходится довольствоваться меньшим.

Единственная проблема заключалась в том, что комната была битком набита англичанками, а он давно решил, что жениться на англичанке – идея не из лучших. Однако у шотландского дворянина всегда найдется веская причина связать себя родственными узами с одним из знатных английских домов.

Но правдой было и то, что английская девушка… это английская девушка. Всем известно, что это наглая раса. Здешние аристократки не делали ничего, лишь цедили бесконечные чашки чая целые дни напролет, в то время как их шотландским сестрам на севере ничего не стоило управлять поместьем с тысячью овец и одновременно растить четырех детишек.

Например, его бабушка без нытья и жалоб работала с рассвета до заката. Если нужно было что-то читать, она всегда говорила, что чтение должно служить обогащению ума. Библия и Шекспир, а для легкого чтения – эссе Монтеня. Покойная невеста Гауэйна была выплавлена из того же металла, что в принципе неудивительно, учитывая, что бабушка сама устраивала этот брак. Мисс Розалин Партридж умерла от лихорадки, которой заразилась, навещая бедных… в ее случае добродетель так и не получила вознаграждения.

Гауэйн считал, что основными качествами невесты должны быть прилежание и усердие (кроме очевидных: красоты, девственности и хорошего происхождения). Будущая герцогиня Кинросс не должна тратить время зря.

Леди Гилкрист потащила Гауэйна через весь бальный зал в помещение поменьше. Быстрый осмотр комнаты показал, что с точки зрения богатства или титула ни один холостой мужчина, присутствующий здесь, не мог тягаться с ним. Собственно говоря, во всем Лондоне может найтись трое достойных ему соперников.

Так что, строго говоря, необязательно тратить время, ухаживая за будущей женой, как только он ее выберет. Рынок невест ничем не отличается от других рынков, и когда Гауэйн найдет подходящую, просто перекупит ее у остальных претендентов.

Графиня отвела его в сторону. Они остановились перед молодой леди, которую она представила как свою падчерицу.

Этот момент стал одним из тех, что отделяют прошлое от настоящего и навсегда изменяют будущее. Леди Эдит было не место в душном английском бальном зале. Светилось в ней нечто потустороннее, словно она мечтала о доме под холмом, где обитали феи. Глаза казались зелеными прудами, такими же глубокими и темными, как шотландские озера в бурю.

Она могла похвастаться восхитительными изгибами, а волосы блестели, как золотые яблоки солнца. Они завивались буклями и локонами, и все, что теперь желал Гауэйн, – это распрямить их и любить эту леди на постели из вереска.

Но именно эти глаза манили герцога, хотя смотрели на него с учтивым безразличием, мечтательной безмятежностью, без малейшего признака лихорадочного энтузиазма, с которым его обычно рассматривали незамужние молодые дамы.

Гауэйн не считал себя человеком, склонным к плотским желаниям. Герцог, по его мнению, не имел права поддаваться похоти. Он с насмешкой наблюдал, как его знакомые джентльмены падают к ногам женщин с кокетливыми улыбками и округлыми ягодицами. Он испытывал к ним жалость, как сейчас, при виде графа и его цветущей жены. Но в этот момент стоило лишь взглянуть на леди Эдит, как любовь и ее спутница-поэзия возымели смысл. На память пришла строчка стихотворения, словно написанная для этого мгновения:

Я красоты не знал до этой ночи[1]…

Возможно, и Шекспир иногда на что-нибудь годился.

Розовые губки леди Эдит сложились в улыбку. Низко присев, она наклонила голову:

– Ваша светлость, какое удовольствие познакомиться с вами.

Для Гауэйна графиня словно перестала существовать. Мало того, зал, полный людей, слился со стенами.

– О, удовольствие целиком мое, – возразил он, не кривя душой. – Могу я иметь честь пригласить вас на танец?

Он протянул руку. Сей жест был встречен без особого энтузиазма, но со сдержанностью, привлекавшей его так же сильно, как оттолкнула бы готовность. Гауэйн хотел одного: заставить эти безмятежные глаза светиться для него, видеть в ее взгляде восхищение, даже обожание.

Леди вновь наклонила голову и взяла его руку. Ее прикосновение жгло даже сквозь перчатки, словно согревая некую часть его души, которая до сих пор была холодна. Вместо того чтобы поморщиться, он боролся с порывом притянуть ее ближе.

Эдит танцевала грациозно, как морская волна. И все время молчала.

В танце приходилось отстраняться и отдаляться. Пара оказалась в другом конце зала, и тут до Гауэйна дошло, что они до сих пор не обменялись ни словом. Он не мог вспомнить ни одного человека, который был бы столь же молчалив в его присутствии. И все же она, очевидно, не испытывала ни нужды, ни склонности говорить с ним. Ему же и молчание казалось приятным.

Гауэйн осознал, что испытывает огромное удивление.

Они повернулись и стали продвигаться обратно. Он пытался придумать, что сказать, но на ум ничего не приходило. Герцог овладел искусством вежливой беседы и мог несколькими, прекрасно выбранными словами успокоить целую гостиную, полную людей, взбудораженных его присутствием.

Но по его мнению, молодые леди не нуждались в поощрениях. Обычно они лихорадочно улыбались, болтали глупости, а их глаза посылали сверкающие послания в его сторону. Гауэйн был отнюдь не глупцом. И понимал, что жизнь только сейчас преподнесла ему само совершенство. Все в Эдит было изысканным: ее непринужденное молчание, ее безмятежность, ее очаровательное лицо, манера танцевать так, словно ноги едва касались земли.

Из нее выйдет идеальная герцогиня Кинросс. Гауэйн уже представлял портреты, которые закажет: сначала только герцогини. Потом второй из четырех или пяти: он предоставит ей решать вопрос о количестве детей. Но первый будет висеть над каминной доской в величественной гостиной.

Танец закончился – заиграли вальс. Леди Эдит присела перед ним.

– Вы окажете мне честь протанцевать и этот танец?

Его голос лишился обычного размеренного тона и звучал взволнованно.

Она подняла на него глаза и тихо ответила:

– Боюсь, что этот танец обещан лорду Бекуиту…

– Нет, – отрезал Гауэйн, хотя прежде никогда не поступал так неучтиво.

– Нет?

Глаза Эдит слегка расширились.

– Этот вальс мой.

Стантон протянул руку. Леди чуть помедлила и снова вложила в его ладонь свою. Осторожно, словно укрощая птичку, он положил вторую руку ей на талию.

Кто бы мог подумать, что вся эта романтическая чепуха о том, что прикосновение возлюбленной обжигает, окажется правдой?

Пока они танцевали, Гауэйн смутно сознавал, что все собрание глазеет на них. Герцог Кинросс два раза подряд танцует с дочерью Гилкриста! К утру новость облетит весь Лондон.

Но Гауэйну было все равно. Сердце билось в такт музыке, пока он изучал Эдит. Пристально. Черту за чертой. Она была абсолютно восхитительна. Губы такой формы, точно у нее в запасе поцелуй или улыбка, которых она никогда никому не дарила.

Их ноги двигались в идеальной гармонии с музыкой. Гауэйн в жизни не танцевал лучше. Они вальсировали, как искры, выброшенные пламенем, но по-прежнему не произносили ни слова.

Ему пришло в голову, что слова и не нужны: они беседовали языком танца.

У Гауэйна зародилась еще одна мысль: он никогда не сознавал, как одинок. До этой минуты.

Когда последние аккорды вальса замерли, он поклонился партнерше, и снова выпрямившись, обнаружил рядом выжидавшего Бекуита.

– Герцог, – начал тот, с отчетливым холодком в голосе, – по-моему, вы ошиблись: этот танец был обещан мне.

Он с видом несправедливо обиженного выставил локоть в сторону леди Эдит.

Та повернулась к Гауэйну с вежливой прощальной улыбкой и положила ладонь на сгиб руки Бекуита.

Гауэйн сгорал от нетерпения. Он шотландец и не понимает подобного рода учтивости, особенно между мужчиной и женщиной. Он хотел показать ей, что чувствует. Увлечь за колонну, сжать в объятиях и поцеловать.

Но она не его жена… пока. А до тех пор придется следовать правилам.

Он наблюдал, как его будущая жена идет к танцующим под руку с виконтом.

Гауэйн был богаче Бекуита. И красивее. Если только Эдит не предпочитает худых, как щепка, мужчин. Да и нельзя сказать, чтобы она смотрела на него с желанием во взоре.

Но конечно, никто не захочет иметь откровенно сладострастную жену. Его дед встретил бабку на званом обеде и сразу понял, что та станет следующей герцогиней, хотя в то время ей было только пятнадцать, и для своего возраста она отличалась застенчивостью. Кому придет в голову пожелать, чтобы будущая или настоящая герцогиня искала внимания чужих мужчин?