Элоиза Джеймс - Однажды в замке

Эдит вздрогнула при этой мысли. Собственно говоря, супружеская постель во многом заставляла ее вздрагивать. Жар, пот… Вообще все, что с этим связано.

Она должна ясно дать понять, что у него нет права пытаться замазать ее сколы и трещины. Ее проблемы – ее дело. Эди не настолько наивна, чтобы воображать, будто их можно решить. Ведь некоторые ситуации разрешить просто нельзя. Например, их брак.

Как только она заявит о своем отъезде, Гауэйн определенно станет кричать на нее, но только вот его уже будут ждать управляющие, поверенные и армия слуг. Эди вернется в Лондон, а он когда-нибудь женится на крепкой шотландке, которая родит ему десяток рыжеволосых детей.

При мысли об этом Эдит затошнило, но подобного следовало ожидать. Нельзя прервать отношения, даже столь краткосрочные, и забыть о них через день-другой. Гауэйн был такой… энергичный. Умный. Так одержим идеей.

Муж Эди обладал определенным магнетизмом – он встречал любую неурядицу лицом к лицу, докапывался до сути в течение минуты, искал ответ и решал проблему. Именно так Гауэйн и станет действовать, как только вернется. Но вряд ли Эдит должна пускать его в башню, иначе он осуществит новый план, призванный обеспечить жене счастье в брачной постели.

Эди вновь передернуло. Нет, они обсудят все необходимое через окно.

Гауэйн – самый мужественный мужчина из всех, кого она знала. И вот теперь, сама того не желая, она ущемила его мужское достоинство. Он ни перед чем не остановится, чтобы добиться успеха и сделать все, чтобы его вещь оставалась на своем месте. Он докажет свою успешность в постели.

Вот и пусть доказывает, но с какой-нибудь другой женщиной.

Эдит спустилась, взяла ключ, который отдал ей Бардолф, и вставила его в скважину. Понадобилась сила обеих рук, чтобы повернуть его, но она справилась.

Потом она вернулась наверх, гордясь своей решимостью. Правда, тут же разрыдалась, чем не стоило гордиться, но что вполне ожидаемо, когда сердце разрывается.

Наконец Эди заснула и, измученная рыданиями, проспала до утра. Разбудило ее пение птиц на рассвете. Она вскочила, подошла к окну и широко распахнула его, чтобы встретить день.

Лила и Сюзанна рука об руку шли в сторону башни. Лила была уже одета! В начале седьмого! Это платье Эди видела прежде: цветастый муслин с соблазнительно низким вырезом. Но теперь в вырез была засунута кружевная косынка, скрывавшая немалые достоинства Лилы.

Эдит подперла подбородок рукой и стала их ждать.

– Сегодня ты выглядишь лучше! – крикнула снизу Лила. Голос свободно разносился в тихом утреннем воздухе.

– Так у меня все хорошо.

Но она снова солгала. Какая-то часть души все еще саднила и кровоточила. Почти невыносимо. Но Эди училась закрывать эту часть в темную шкатулку и запирать на замок.

Сюзанна весело перепрыгивала с ножки на ножку.

– Чем вы здесь занимаетесь? – спросила она.

– Почти ничем.

– Ты похожа на принцессу из волшебной сказки, – заметила Лила.

Эди так и не смогла вымучить улыбку.

– Как Пунцель, – добавила Сюзанна.

– Кто?

– Пунцель.

– О, она хочет сказать Рапунцель! – воскликнула Лила. – Это все твои волосы!

Мэри заплела ей волосы на ночь, как прежде, до замужества, ведь иметь мужа, как позже обнаружила Эди, означает позволять волосам каждую ночь сбиваться в неопрятную гриву. Косы еще один плюс, который можно отнести к завершению ее супружеской жизни.

Эди подняла толстую косу и уронила через подоконник. Но расстояние до земли оставалось достаточно большим.

– По такой принц не взберется, – презрительно фыркнула Сюзанна. – У леди в моей книге волосы настолько длинные, что волочатся по земле!

– Может, тебе лучше зайти в дверь, вместо того чтобы взбираться по моей неправильной косе?

– Сейчас придет Мэри с парочкой лакеев и принесет нам завтрак, – объявила Лила.

Эди сбежала вниз, повернула ключ в скважине и открыла дверь.

Гауэйн в тот день так и не приехал, что было облегчением, конечно. Не было его ни на следующий день, ни через день…

Если Эди научилась днем запирать подальше свою печаль, то ночью такого успеха добиться не могла. Рана в сердце открывалась в тот момент, когда она отставляла виолончель. Но железная дисциплина детства вернулась. Если ее отцу придется бросить все и лететь в Шотландию, – что, по ее мнению, он обязательно сделает, едва получит письмо дочери, – он будет здесь через неделю или дней десять.

А до этого придется просто выживать…

У Гауэйна ушло два дня на то, чтобы найти и назначить порядочного человека на свое место мирового судьи. Все в нем рвалось вернуться к Эди, но он понимал, что пока не может этого сделать.

Поначалу герцог был холоден, как лед, но учился быть человеком, ее достойным. Кроме судьи, он назначил нового управителя, на замену уволенному. Этот был молод, почти ровесник Стантона, и наделает ошибок, но те послужат ему хорошим уроком.

Гауэйну оставалось овладеть еще одним умением.

В ту ночь он мрачно вымылся, обращаясь с собственным телом с такой же брезгливостью, какую чувствовал с тех пор, как покинул замок. Приказал подать экипаж и вскоре уже оказался в теплой полутьме «Адского пунша».

Никто в трактире понятия не имел, кто он такой. Стантон оставил дорогое облачение в замке и оделся в неброскую шерстяную шотландскую одежду, которой не страшны дождь и слякоть. Но такая очень редко красовалась на плечах лондонского джентльмена. К тому же Гауэйн приехал без слуг и послал кучера на конюшню.

– Что будете пить? – спросил юноша за стойкой, равнодушно глядя на посетителя.

– Виски, – бросил Гауэйн, вспомнив, что волосы Эди при свете приобретали тот же оттенок червонного золота. Но тут же постарался отделаться от воспоминаний – это задымленное место не имело ничего общего с его женой. Он чувствовал себя так, словно стоит на одном берегу гигантского озера, а она оказалась на противоположном…

После второго стакана виски герцогу потеплело. Легче переносить одиночество, когда перед глазами все плывет.

– Я знаю, кто вы, – неожиданно воскликнул сидевший рядом крестьянин. – Вы герцог!

Стантон что-то проворчал.

– Ну просто копия отца!

Гауэйн отвернулся. Здесь, конечно, были также и служанки, смазливые, хорошенькие девушки с красными щеками и мелодичным смехом. Их груди при свете лампы поблескивали, как масло.

Он улыбнулся хищно, как акула, самой хорошенькой из них. Ей было лет двадцать. И никакого обручального кольца. Но герцогу было безразлично, замужем она или нет.

Герцогу показалось, что сейчас он пытается себя наказать, и он тут же отмахнулся от таких мыслей.

Хватит валять дурака! Гауэйн не вернется к жене, пока не узнает о женском теле все, что необходимо знать мужчине.

Служанка подошла к нему легко, как пойманная рыба, разрезая толпу, пока не встала между его раздвинутыми ногами. От нее пахло пролитым пивом и теплой женщиной. В улыбке светилась жизнерадостная похоть.

Она провела рукой по его бедру. Стантон всегда твердил себе, что ни одна женщина не сможет устоять перед его титулом, и поэтому он не должен пользоваться своими преимуществами. Но теперь понял, как ошибался. Эта женщина ничего не знала о его положении. Ей хотелось другого – мощных мышц, которые она ласкала.

Она улыбнулась еще шире.

– Меня зовут Эльза, – сказала она. Пальцы скользнули вверх.

– Гауэйн.

Он прислонился к стойке, позволив ей делать все, что пожелает.

– Ты такой мрачный, – выдохнула Эльза. – Мне это нравится. Большой и мрачный.

Ее пальцы скользнули дальше, к паху, и Гауэйн инстинктивно выбросил вперед руку, чтобы помешать ей.

– Здесь слишком людно, – улыбнулась она еще шире.

Он бесстрастно отметил, что улыбка не имеет ничего общего с его титулом.

– Не хочешь пойти наверх, поразвлечься? – прошептала Эльза, прикусывая мочку его уха. Ее большие груди коснулись его груди. – Я и сама не прочь повеселиться.

Она повернула голову, чтобы поцеловать его, но он дернулся.

– Никаких поцелуев.

– Может, я сумею переубедить тебя, – сказала Эльза со смешком.

Он встал и взял ее за руку.

– Что отец, что сын, – пробормотал все тот же крестьянин, когда служанка потащила Гауэйна прочь.

Гауэйн окинул его холодным взглядом.

– Ну да, – фыркнул мужчина, – у него тоже были такие злобные глаза, как у вас.

Он скорчился над стаканом, а Стантон последовал через толпу за округлыми бедрами служанки.

Эди медленно смирялась с мыслью о том, что Гауэйн может не вернуться еще очень долго. Он не хотел ее видеть. Она олицетворяла неудачу, столь сокрушительную, что он не может заставить себя вернуться. Гауэйн понимал, что Эди никогда не станет той, какую он хочет видеть в своей постели.

Или решил, что никогда больше не сможет доверять ей.

Эди обнаружила, что от слез уже першит в горле. Слезы унесли ее аппетит. Легче всего было выбросить из головы случившееся и часами играть на виолончели. Она продолжала играть, даже когда правая рука уставала, но не хотела тишины, потому что мысли и без того были достаточно громкими.

Отец приедет через неделю, может, чуть позже.

Тем временем слуги бегали между замком и башней, как трудолюбивые муравьи. Эдит неожиданно прониклась теплыми чувствами к Бардолфу. Он никогда, ни малейшим жестом не показывал, что не одобряет ее переезда, – хотя, как сказала Лила, возможно, потому что вообще никогда и ничего не одобрял.

Днем он ставил лакея у подножия башни, чтобы Эди легко могла послать записку Лиле или вызвать Мэри. И сам он навещал ее дважды в неделю. Как-то утром он признался, что произошла ссора между лакеями, менявшимися через каждые два часа.

– Но почему? – удивилась она.

Бардолф поджал губы:

– Шотландцы – не филистеры, ваша светлость. Они хотят слышать вашу игру.

Позже Лила сказала, что под окном башни часто скапливалась толпа, которая с каждым днем все росла.

Значит, у Эди появилась первая публика! Но эти люди никогда не издавали ни звука, поэтому она не замечала их, повторяя по многу раз одни и те же такты, пока не оставалась довольна настолько, чтобы сыграть всю мелодию с начала до конца.

Однажды она услышала, как Лила, задыхаясь, окликает ее, и распахнула окно. Мачеха сбегала с холма, размахивая письмом.

– Что там? – крикнула в ответ Эди.

– Твой отец, – пропыхтела Лила. – Он едет!

– Правильно, я же просила его.

Эди вдруг ощутила, как сердце покатилось куда-то вниз. Отец, конечно, увезет ее. Она сама этого хотела.

– Нет-нет! Похоже, он ничего не знает о твоем письме! – крикнула Лила, разглаживая на ходу страницу. – Должно быть, он уже уехал к тому времени, как оно прибыло. Он пишет, что едет, потому что хочет… потому что соскучился по мне! – Ее лицо сияло. – Он уже в трех-четырех днях пути отсюда!

– Как чудесно! Он будет так счастлив увидеть Сюзанну!

– Да! – ликующе вскричала Лила, но тут же в ужасе оглядела себя. – Я еще больше растолстела!

– Ты прекрасно выглядишь! – рассмеялась Эди.

Лила выглядела розовой пышнотелой молодой матроной, которая любила мужа и дочь и ничуть не тревожилась из-за любовницы по имени Уинифред.

Лила снова и снова перечитывала письмо.

– Он едет, чтобы забрать меня домой, – всхлипнула она, смахивая слезу. – Говорит, что, пока я не уехала, не понимал, как любит меня!

Эди отошла от окна и сбежала вниз.

– О господи! – воскликнула Лила, когда Эди открыла дверь. – Что, если он передумает?

– Ни за что! – заверила мачеху Эди. – Отец обожает тебя! Правда, понял это не сразу, но ведь понял же!

– Мы можем поехать домой вместе! Это просто мечта! – Она прижала письмо к груди. – Я прочитала письмо десять раз, прежде чем пошла к тебе, потому что не верила собственным глазам. Но я знаю его почерк. Он пишет то, что думает.

– Конечно, – кивнула Эди.

– Он клянется, что никакой Уинифред не было и нет. Как ужасно любить и не получать ответной любви, – шмыгнула носом Лила. – Нет ничего хуже, чем жить в браке, когда супруг или супруга презирают тебя, вместо того чтобы любить.

Сердце Эди тяжело дернулось, прежде чем снова забиться.

– О, дорогая, я не имела в виду тебя, – взмолилась Лила. – Ты так храбро переносишь все это!

За последние дни они много часов провели, обсуждая Гауэйна. Лила возненавидела его. А Эди поняла, что отчаянно влюблена в мужа. Она не представляла, что такая любовь вообще возможна! Проводила ночи в рыданиях и просыпалась в чувственном тумане, воскрешая в памяти ту ночь, когда играла для него, а он…

Его интимный поцелуй… она могла бы поцеловать его так же… в ответ. В ее снах пальцы гладили каждую частичку его тела.

Когда они были в постели вместе, ее глаза почти все время были закрыты, но видела она достаточно.