Я обиженно молчал, потому что друг несерьезно отнесся к моему горю.

– Шучу-у-у! – крикнул Робер, насмеявшись вдоволь. – Ну а теперь серьезно, Ален. Может быть, она просто назвалась чужим именем. За женщинами такое водится. Вероятно, ты занимался поисками по липовому имени, и на самом деле твоя Мелани – маленькая ведьмочка с третьего этажа, которую так невзлюбил японец. Мне кажется, интересная особа.

– О господи! Знаешь, Робер, хватит уже, уймись. Зачем она стала бы это делать? В конце концов, ее никто не заставлял, она могла бы не принимать приглашения и не проводить со мной вечера. А как по-твоему, каждую среду, столько времени, она ходила в кино, нацепив парик? Так, что ли? Мадемуазель Леблан брюнетка, ты, олух! Мне Накамура сказал, а кому же знать, если не ему? Они соседи, живут на одной площадке, и он терпеть не может эту женщину. И потом, известно же, точно известно, что его соседка работает не в антикварном магазине!

– Н-да, верно. Нет, погоди, ведь это, может быть, тоже выдумки! – (Я услышал, как Робер чиркнул зажигалкой, закуривая.) – Особа, называющая себя Мелани, каким-то образом тебя одурачила, вот и все, что нам точно известно. Я верю только тому, что вижу собственными глазами. Меня никто не обведет вокруг пальца! – Мой друг явно любовался собой: эдакий Дэниел Крейг, кремень, парень, которого ничем не проймешь.

– Робер, это абсурдно. И сам ты абсурден. Разве не видишь, что в твоих доводах нет ни капли смысла? – Я вздохнул. – Рехнуться можно. Встретил единственную женщину, которая мне нужна, и она исчезает… просто исчезает. Что мне теперь делать? Что я могу сделать?

Робер тоже вздохнул:

– Эх, Ален. Поставь-ка ты на ней крест. Смирись. Ну, сколько можно? Во всей этой истории что-то не так, а значит, добра не жди, я же сразу это сказал. И настроение у тебя все хуже и хуже. Знаешь, давай вечером закатимся в джаз-клуб с Мелиссой и ее подружкой, выпьем виски сауэр. Надо придумать что-нибудь приятное.

Я сердито затряс головой:

– Не люблю виски сауэр. Тоже мне, идеи получше не нашел? Я должен разыскать эту женщину, я должен докопаться до правды, узнать, что случилось. Так есть у тебя идея или нет?

– Я должен разыскать эту женщину, я должен разыскать эту женщину! Вот заладил! Ей-богу, сил нет, как ты мне надоел, – проворчал Робер. Но идея у него все-таки появилась.


Вечером, когда я шел к Роберу, на улицу Гюйгенса в Четырнадцатом округе, мое домашнее задание было уже выполнено.

В его холостяцкой квартире на пятом этаже была просторная кухня, там мы и устроились, положив перед собой «Полный список фактов», как озаглавил Робер мое произведение.

На столе стояли два высоких стакана для воды, наполненные красным вином, и объемистая хрустальная пепельница, тоже наполненная, но окурками, а также миска с орешками в зеленой оболочке васаби, и, когда я по рассеянности съедал один из них, от острого вкуса шибало в нос.

Дверь в спальню была приоткрыта. Там, на широкой кровати с немыслимым количеством подушек, нежилась Мелисса, одетая в темно-зеленое кимоно, и нехотя листала брошюру с пресным заглавием «Физические свойства межзвездной среды. Черные дыры. Некоторые вопросы притяжения небесных тел».

– Не обращайте на меня внимания, я учусь! – крикнула она, когда я снимал куртку в прихожей.

Однако она прислушивалась к нашему разговору и время от времени подавала реплики из спальни.

– Так, дай-ка посмотреть, – пробормотал Робер, устремляя на список экзаменаторский взор. – Будем искать то, что может послужить отправной точкой.

Я благодарно кивнул. Робер в глубине души добряк, я всегда это знал.

«Составь список, – сказал он в конце нашего телефонного разговора. – Пиши все, что придет в голову. Что она говорила, как была одета, о чем вы болтали. Постарайся все вспомнить. Не торопись. Сосредоточься. Любая, даже микроскопическая, деталь может оказаться важной».

Он был Шерлоком Холмсом, ну а я, конечно, доктором Ватсоном, скромным сборщиком информации, который удостоился чести ассистировать гению классического детектива.


В то воскресенье я не пошел в кинотеатр.

Мадам Клеман и Франсуа проявили понимание.

«Не беспокойтесь, мсье Боннар, без вас справимся», – заверила мадам Клеман. Так что я весь день просидел дома, разговаривая разве что с Орфей, которая вспрыгнула на письменный стол и всякий раз толкала лбом мою руку, как только я, перестав писать, задумывался и начинал грызть карандаш. Хотелось есть, но я решил игнорировать урчание в животе. Поесть можно и потом.

Через полтора часа было записано все, что сохранила моя память о вечере в «Ла Палетт» и вообще о Мелани. Я постарался все вспомнить точно, да это и не потребовало труда. Некоторые фразы Мелани я запомнил слово в слово. И ее прелестное лицо – до самой крохотной черточки.

В тишине резко заскрипел стул, когда я откинулся на спинку и еще раз перечитал весь список, озаглавленный «Что я знаю о Мелани».

Что я знаю о Мелани

1. Внешность. Средний рост, прямая осанка, большие карие глаза, шатенка, цвет волос необычный, напоминает блестящие конфеты – карамель или засахаренный миндаль.

2. Часто (всегда?) носит ярко-красный плащ старомодного фасона, длиной до колен.

3. На безымянном пальце золотое кольцо, украшенное чеканными розочками.

4. Всегда приходит по средам на фильмы последнего сеанса.

5. Всегда берет билет в семнадцатый ряд.

6. Любимый фильм – «Сирано де Бержерак».

7. Есть тетка, зовут Люсиль (Люси? Люс?), проживает в Ле-Пульдю.

8. Там, у тетки, она провела неделю, перед тем как исчезла.

9. Вероятно, не живет на улице Бургонь (или все-таки живет?), во всяком случае живет в Париже. (Родилась в Париже? Родилась в Бретани?)

10. Семьи в Париже не имеет, замужем не была (по ее словам). Живет одна (совсем одна!).

11. Домашних животных не держит. Но любит кошек.

12. Последний друг ее обманывал (нефритовая серьга!). Всегда встречалась с неподходящими мужчинами («У меня талант влюбляться в неподходящих мужчин»).

13. Мать умерла (память о ней – кольцо с розочками). Печальные воспоминания. Семья? Мужчины?

14. Есть подруга, работает в баре отеля.

15. Работает в антикварном магазине. Шеф лежит в больнице с воспалением легких (страстный курильщик); в магазине есть еще одна служащая.

16. Работает до 19 часов, по четвергам работа заканчивается позднее.

17. На первый взгляд застенчива. В то же время – озорная.

18. Любит старину.

19. Любимый мост – Александра Третьего. («Знаете, какая красота, когда ранним вечером идешь по мосту Александра и видишь, как начинают загораться фонари на набережных, и огни отражаются в Сене, и небо становится лиловато-серым, лавандовым? Иногда я ненадолго останавливаюсь там, на мосту».) Отсюда вывод: живет и (или) работает поблизости от этого моста? Если не на улице Бургонь.

20. Когда ищет любовь, идет в кино.

Я улыбнулся, довольный своей работой, и пробормотал: «Для начала совсем неплохо». Орфей посмотрела на меня с загадочным выражением, которое так свойственно кошкам, я погладил ее по тигровой спинке. Раздавшееся в ответ мурлыканье я счел знаком одобрения. Однако добиться одобрения известного профессора астрофизики, к которому я затем отправился, оказалось далеко не просто.


– М-м… – Робер, прищурившись, перечитывал мой список. – И это все?

– Целых двадцать пунктов, – сказал я.

Робер неодобрительно хмыкнул.

– Когда ищет любовь, идет в кино? – Он со вздохом покачал головой. – Ну и что это нам дает? Боюсь, и тот замечательный факт, что цвет ее волос напоминает засахаренный миндаль, не укажет нам правильного направления поисков. – Робер опять пробежал глазами список. – Всегда приходит по средам на фильмы последнего сеанса. – Он посмотрел мне в глаза. – Ты хотел сказать, приходила. Тихо, тихо! Всегда берет билет в семнадцатый ряд. Не пошарить ли там под креслами, а? Как думаешь?

– Ты же сам сказал, нужно записать все, что придет в голову! – стал я оправдываться. – Все! Я и написал все. А если ты намерен потешаться, ну и пожалуйста. Но вряд ли это пойдет на пользу делу, скорей наоборот.

– Хорошо, хорошо. Зачем же сразу лезть в бутылку, – сказал Робер. – Делаю что могу. – Он наморщил лоб и с сосредоточенным видом уставился на листок. – Ле-Пульдю? Где это?

– В Бретани. У нее там тетя. Думаешь, за это стоит зацепиться? Исходя из сегодняшней ситуации, нельзя уверенно предположить, что Мелани вернулась из Бретани в Париж. – Я придвинулся ближе к кухонному столу.

– Нет, ну что ты! – Робер недовольно махнул рукой. – Не ехать же тебе в Ле-Пульдю, в самом деле, – что ж ты приедешь и будешь расспрашивать тамошних жителей, а не гостит ли тут у тети Люсетты, или у тети Люси, или у тети Лоранс, племянница, которую зовут Мелани? Беда, что ты не знаешь фамилии.

Я обескураженно молчал. Все-таки в глубине души я надеялся, что благодаря моему списку обнаружатся какие-то ускользнувшие от внимания обстоятельства или что мой друг углядит в перечне фактов какую-нибудь важную подсказку.

– Подруга работает в баре отеля, – неуверенно сказал я.

– Эх… Если бы знать имя подруги, вот была бы отличная наводка.

– Ну извини. Но я не помню, чтобы Мелани называла ее имя. Вроде бы не называла. Зато помню другое – кошка ее подруги, сказала она, любит пить воду из вазы с цветами.

– О! – Робер поднял бровь. – А ты, случайно, не знаешь, как зовут эту кошку? Это был бы бесценный фактический материал. – Он ухмыльнулся.

– Смейтесь, смейтесь, мистер Холмс. – Я подумал, не сказать ли о черном коте, которого я видел во дворе на улице Бургонь. Но не хотелось услышать еще какую-нибудь шуточку на свой счет. И я промолчал. Все равно улица Бургонь оказалась, так сказать, тупиком.

– М-м… – снова промычал Робер. – Единственный приемлемый пункт, который я здесь нахожу, – это антикварный магазин. Вот о нем можно что-то разузнать. – Он посмотрел на меня. – Она говорила, как магазин называется? Или у кого она работает? Или хоть в каком округе находится лавка?

Я уныло покачал головой.

– Может, она как-нибудь так сказала: я работаю тут неподалеку? Ну, давай вспоминай!

– Если бы помнил, я бы записал.

– А шеф? Она упоминала его имя? Чаще всего антикварные лавки называются по фамилии владельца.

Я кивнул, окончательно пав духом:

– Упоминала. Помню даже, она рассказывала о своем шефе, когда мы переходили бульвар Распай. Но хоть убей, не помню, как его звали.

– Ален, соберись с мыслями и вспомни. – Робер строго посмотрел мне в глаза. – Ты наверняка можешь вспомнить. Надо только захотеть. Любое забытое воспоминание можно воскресить.

Я закрыл глаза и мысленно перенесся на бульвар Распай. Я хотел вспомнить, ах как хотел…

«У меня славный шеф, – сказала Мелани, – только слишком много курит. Вот и лежит теперь с воспалением легких в больнице. Когда мы пришли его проведать, он первым делом пошутил, что все у него просто замечательно, но вот сигар нет, и это катастрофа. Мсье… – тут она назвала его фамилию, – ужасно неблагоразумный человек».

Мсье… мсье… Я изо всех сил напряг мозги, уставившись в стол, который, казалось, усилием моей воли вот-вот поднимется в воздух.

Я поднял голову и сказал:

– Лапен. Его зовут Лапен.


Одна буква встала между мной и счастьем, одна-единственная, но она решила все.

Робер взялся за дело всерьез.

– Ты вот что, предоставь мне заняться этой проблемой, – распорядился он. – Постарайся хоть немного поспать. Видок у тебя – краше в гроб кладут.

На другой день он впряг в работу трех студенток, поручив им розыски мсье Лапена и его маленького антикварного магазина. Студентки были как на подбор хорошенькие и, как теперь говорят, мотивированные – разве откажешь в услуге обожаемому профессору? Однако через несколько дней, после усердных поисков в Интернете и телефонных звонков, милые девушки выбросили белый флаг. В Париже насчитывались сотни мелких антиквариатов, но, судя по всему, не было ни одного, зарегистрированного под названием «Магазин Лапена».

– Либо этот курильщик, не выпускающий из зубов сигару, в последние дни отправился к праотцам и, стало быть, лавочка его закрылась, либо мы пошли по ложному следу, – подытожил мой друг. – Что-то не так с этим Лапеном.

Да, Робер был совершенно прав. Наша неудача была вызвана элементарной ошибкой, которую сыграла со мной память: я перепутал буквы – вместо «л» должно было быть «п».


Я беспокоился, нервничал. Не укладывалось все это в голове. Кураж пропал, настроение было хуже некуда. Последние две недели я изо дня в день просыпался утром с явственным ощущением, что жизнь моя пошла прахом.