К. А. Линд - Официальное заявление

Когда-то она сказала Брейди, что единственным секретом, который у нее был – это он, а теперь о нем знали все. Но, как ни странно, при этом она чувствовала себя нормально. Ее место было рядом с Брейди, и ей хотелось видеть его в Белом Доме. В их доме, как в шутку когда-то назвал его Брейди.

Брейди отошел, чтобы у него взяли интервью для видео, которое Лиз подозревала появится в вечерних новостях. Ей продолжали задавать вопросы, и она с удивлением обнаружила, насколько это было утомительно. Она никогда не задумывалась, как тяжело просто стоять и отвечать на непрекращающийся поток вопросов, которым ее осыпали. Люди вели себя вежливо, но она все равно чувствовала усталость. Но теперь это была ее жизнь, и она хотела внести свою лепту. После того, как она вернется во вторник в Вашингтон, чтобы закончить семестр и начать планировать свою свадьбу, чтобы выйти замуж за Брейди. Эта мысль придала ей силы, и она продолжила.

Людей стало меньше, и все выглядело так, словно они собирались закрывать фестиваль, когда последний репортер начала задавать Лиз вопросы.

― Как вы относитесь к тому, что вас называют шлюхой, проституткой, и разлучницей? ― невозмутимо спросила она.

Лиз сглотнула. Она ненавидела эти прозвища. Они были так ошибочны и так ранили.

― Я бы призвала людей перестать использовать эти определения. Мы с Брейди уже девять месяцев вместе. Вполне понятно, что эти слова не соответствуют истине.

― Девять месяцев, ― неодобрительно произнесла женщина. ― Значит, вы не носите его ребенка? Или вы прикрываетесь и где-то его прячете?

Лиз вспыхнула, а после чего попыталась взять себя в руки.

― Нет. У нас нет ребенка. Я никогда не была беременной.

― Почему вы думаете, что вы можете управлять мнением людей о вас? И вы думаете, что это справедливо говорить им, перестать назвать вас истинными именами? Вы разбили отношения Конгрессмена с мисс Эдвардс.

― Люди могут думать, все, что им захочется, но я не разлучала Эрин и Брейди. Они порвали по своим причинам за месяц до того, как мы сошлись.

― Вы не чувствуете себя подставным репортером, стоя здесь и отвечая на вопросы о своих мнимых отношениях?

У Лиз отвисла челюсть. Какого черта? Как ей вообще на это ответить? Возможно никак. Может, ей просто нужно сказать «без комментариев» и уйти. Эта женщина пыталась добиться ее реакции. Это было бестактно.

Прежде, чем она успела что-то сказать, она ощутила возле себя чье-то присутствие. Она сразу же обрадовалась, что Брейди вернулся, но подняв голову, она увидела Клэйя.

― Прошу прощение за то, что перебиваю, но не мог не подслушать вашу чудесную беседу. Я подумал, что мог бы ответить на некоторые из этих вопросов вместо Лиз.

Глаза Лиз расширились. Вот черт! Это была плохая идея. Она слегка покачала головой, чтобы попытаться дать ему понять, остановиться. Но он просто улыбнулся своей лукавой усмешкой, показывая ямочки.

― У меня была возможность с самого начала наблюдать отношения Конгрессмена Максвелла с Лиз. Или по крайней, практически с начала, ― произнес он, продолжая высокомерно улыбаться Лиз.

После он повернулся к репортеру.

― И если мы оцениваем репортерскую тактику, может быть вам стоит пересмотреть собственный профессионализм. Мой брат очень сильно любит эту женщину. Здесь не было ни прелюбодеяния, ни разрушения семьи, совершенно ничего неподобающего. Единственной их проблемой было то, что они влюбились в неподходящий момент. Это образцовые отношения. В которых есть обязательства, преданность, честность, и верность. Возможно, этими вопросами про детей вам стоит беспокоить кого-то другого, потому что здесь нечего найти на моего брата.

Лиз открыто уставилась на него. Черт побери, откуда это взялось?

― Спасибо. Мы больше не принимаем вопросов, ― коротко произнес Клэй.

Он взял Лиз под руку, и после чего увел ее подальше от репортеров.

Когда они были за пределами слышимости, к Лиз наконец-то вернулся голос.

― Что это было?

― Я считаю, что я просто защитил твои отношения с Брейди от особенно проблемного репортера, ― ответил он.

― Да. Спасибо, но…что, черт побери, это было, Клэй?

Клэй пожал плечами и улыбнулся ей. В его выражении лица до сих пор читалась эта странное веселье, но она видела, что помимо этого он был серьезен.

― Что? Я же не совсем бессердечный.

― Нет. Но ты не согласен с нашими отношениями, и конечно, ты не веришь в своего брата.

Они остановились, и Клэй повернулся к ней лицом. Он откинул прядь волос с ее лица, а на его лице промелькнула какой-то странный взгляд.

― Может быть кто-то доказал мне, что я ошибался.

― Я? ― прошептала она.

― Нет, кто-то другой, ― с сарказмом произнес он. ― Конечно ты. Ты изменила его. Он тебя любит. Между вами есть…энергия, которую трудно объяснить, но она есть. Это очевидно для всех, кто его знает. И может быть…только может быть, поэтому я понял то, о чем вы мне постоянно говорили. Может он на самом деле он занимается этим по хорошим причинам.

Он сделал паузу и посмотрел вдаль.

― А не просто потому, что наш отец хотел этого для него, а не для меня.

На мгновение Лиз появилось чувство, что она наконец-то поняла Клэйя. Она увидела его жизнь. По сравнению с братом, он как блудный сын, когда Брейди - золотой мальчик, который всегда на шаг впереди. Может быть, он даже когда-то хотел стать политиком. Может быть, он хотел стать президентом, но его отец поощрил в этом Брейди. А любовь Клэйя как к политике, и так и к Брейди со временем оледенела. Что станет с мужчиной теперь, когда она наконец-то оттаивает?

Клэй нежно поцеловал ее в лоб на ее открытое удивление.

― Будь добра к нему. Ты ему нужна.

И затем он ушел.

― Что это было? ― спросил Брейди, когда спустя минуту подошел к ней.

― Ничего. Клэй просто отчитал репортера за то, что он оскорбил наши отношения и в основном одобрил твою работу в Конгрессе.

Теперь настала очередь Брейди выглядеть пораженным.

― Мы по-прежнему говорим о моем брате?

Лиз улыбнулась и кивнула.

― Он тебя любит. Он просто не знает, как это показать.

На мгновение Брейди, казалось, задумался над этим.

― Ну… Полагаю, по крайней мере, у нас есть хоть что-то общего.

― Думаю, у вас гораздо больше общего, чем ты когда-либо это осознавал.

― Ну, я благодарен, что вместо меня, это осознала ты.

― Я всегда буду рядом, ― сказала она.

― Я не сомневаюсь, иначе я захочу свое кольцо обратно, ― пошутил он.

Лиз шлепнула его рукой по кольцу.

― Ты не получишь его.

Он крепко схватил ее за талию и возбужденно поцеловал ее в губы.

― Хорошо. Ты моя?

― Всегда.

Он провел по ее носу своим.

― Оно того стоит?

― Ты стоишь всего, ― прошептала она.

На протяжении многих лет каждое утро в день выборов, Брейди бы рано проснулся со своей семьей. Он бы тщательно нарядился в то, что оставила его мать накануне вечером. Она бы убедилась, что он выглядел подобающе, и после этого вся семья уселась в Мерседес, и поехали бы в избирательный участок.

Брейди припоминал, что в детстве ему это нравилось больше, чем Рождество, даже без подарков. Месяцы ожидания, которые вели к этому одному знаменательному дню для всей его семьи, что объединяло их больше, чем они когда-либо были. И каждый год, когда его папа приходил домой с очередной победой, они праздновали – только вчетвером, а потом, когда родилась Саванна, впятером – после чего его отец уходил на все необходимые вечеринки.

Когда Брейди стал старше, он подумал, что этот ритуал станет не так важен, что он меньше будет радоваться избирательному дню, ведь у него было столько работы, но небольшие моменты с его семьей отличались от всего остального. Со временем, свою лепту внес Клэй и участвовал лишь с неохотой, и с возрастом как они все больше отстранились друг от друга, так и любовь Клэя к выборам становилась меньше. Клэй относился к этому как к обязанности, в то время как он делал это в знак любви и преданности.

Брейди вспомнил как впервые он зашел в кабину для голосования, после того как ему исполнилось восемнадцать. Он отдал свой голос за своего отца и знал, как будто ему это было известно с самого рождения, что других вариантов для него не было. Политика была тем, что он любил больше всего на свете – его величайшая радость с самого детства и глубочайшая амбиция, когда он стал взрослым.

Все изменилось с появлением в его жизни Лиз. Он никогда не думал, что что-нибудь могло бы заменить его мечту стать президентом. Влюбившись в нее, он боролся изо всех сил, чтобы сохранить свою жизнь как прежде. Но он не мог этого сделать с Лиз. Сама по себе политика отошла на второй план, и она стала его главным приоритетом.

Лиз до сих пор спала, когда он проснулся в день выборов. Ее обнаженная грудь была крепко прижата к нему, а головой она уткнулась ему в плечо. В его паху пульсировала боль при виде ее, практически обнаженной в его постели. Именно там, где она и должна была быть.

Он видел искру для новой традиции в день выборов.

― Детка, ― прорычал он ей на ухо.

Он требовательно провел рукой по ее телу, под одеяло и к бедру. Она тихо проснулась, и он почувствовал, что стал еще тверже, когда ее тело задвигалось возле него.

― Брейди, ― прошептала она.

Его рука скользнула ей между бедер и слегка погладила кружева ее черных шортиков, которые она надела для сна. Он предпочитал, когда она спала голой, но он всю ночь не мог удержаться от желания ее трахнуть. Трусики не особо меняли ситуацию. Он уже испортил несколько пар.

― Доброе утро, ― пробормотал он.

Он перевернул ее на спину, и крепко прижал свои губы к ее. Он с пылом ответила ему, что всегда было в их поцелуях. Он не мог насытиться.

― У кого-то хорошее настроение.

Ее голубые глаза светились, и он видел в них очевидную потребность.

Он наклонился и укусил ее за шею. Стон, который сорвался с ее губ, убедил его не останавливаться.

― Люблю твое тело.

И он позволил своим рукам насладиться мягкой, гладкой кожей ее груди, плоского живота и бедер.

Он пальцами зацепил ее шорты, и охотно стащил их к ногам. Она извивалась под его пристальным взглядом, не отводила глаз, не обращая внимания на застенчивость. Он делал это с ней. Или, может, она просто только что открыла в себе то, что уже срывалось внутри нее.

― Люби меня, ― прошептала она.

Черт! То, как она это произнесла. Эта мольба в ее больших голубых глазах. У него была особая слабость к тому, когда его просили. А иногда он просто хотел ее трахать до потери сознания, когда она открывала свой ротик и просила его. Но он мог заняться с ней любовью. Он этого хотел. Боже, он любил ее.

Любовь пронзала его. Она крепко вцепилась в него, никогда не сдаваясь, даже когда он сам хотел сдаться. И каждый день, который он провел с этой обжигающей эмоцией, он чувствовал себя так, словно наконец-то начал жить.

Он прокладывал дорожку из поцелуев до ее бедер, а она всхлипывала от нежности его ласк. Ему потребуется время с ней, чтобы насладиться каждым дюймом ее кожи, ее соблазнительными трусиками, телом, которое так идеально откликалось на его действия.

Он широко раздвинул ее ноги и медленно скользнул в нее пальцами. Она уже была влажной, нуждающаяся в нем, сжимающаяся вокруг него, пытаясь удовлетворить эту жажду. Он скользил туда и обратно до тех пор, пока она не закатила глаза, а ее тело не начало бороться за разрядку. После, когда он почувствовал, что она уже была грани, он наклонился вперед и провел языком по ее клитору. С нее сорвался еще один стон, поощряя его, и он наслаждался ее телом до тех пор, пока она не рассыпалась на части от упорства его губ.

Затем он отбросил боксеры и подготовился к ее открытию. Ее веки с трепетом открылись, когда он еще шире развел ее ноги.

― Боже, да, ― сказала она тем же хриплым голосом, который у нее был после оргазма. ― Возьми меня.

Он так и сделал. Он полностью вошел в нее членом, хватая ее за бедра и разводя их еще немного дальше.

― Черт, ― воскликнула она.

― Ты ощущаешься офигенно хорошо, детка.

Он наклонился над ней, убирая ее волосы с лица, и накрывая ее губы своими. Они нежно целовались, пока он начал легкие чувственные движения. Он мог заниматься этим весь день. Кому были нужны выборы? Он уже получил свой приз.