А вечерами, когда солнце садилось, они исполняли другие обряды. Сплетя по венку, три девушки и одна молодая вдова спускались в безлюдном месте к воде и пускали венки по Волхову, оставляя в траве под кустами, у самой воды, подношения русалкам: вареные яйца, кашу в маленьких горшочках, слепленных нарочно для этого, вышитые полотенца. В эти дни русалки, водяные девы и дочери Волхова, могут быть опасны, и их полагалось задобрить.

Была уже почти полночь, но совсем светло — в конце весны солнце садится поздно, а тьма и вовсе почти не приходит. В невесомой прозрачной полутьме, словно выводящей человека на грань Нави, во влажном дыхании большой реки, среди шепота листвы девушкам было очень страшно, но при этом и немного весело. Так и казалось, что сейчас из воды появятся стройные девы с длинными волосами, с которых постоянно течет вода… или прохладная рука вдруг мягко ляжет сзади на плечо… или кто-то окликнет незнакомым тихим голосом… поманит за собой… Но обряды выполнять надо, и девушки, постоянно подталкивая друг друга и подавляя беспокойный смех, доводили дело до конца. Пуская венок по воде, доверяя свою судьбу батюшке-Волхову, Дивляна снова думала о Вольге. Если бы не эта проклятая война, он сейчас был бы здесь — они вместе гуляли бы с прочей молодежью до самой утренней зари, пели бы песни, водили круги, бегали, гонялись друг за другом… И, наверное, где-нибудь в рощице или за кустами на обрыве он бы поцеловал ее снова, как тогда, обнял бы крепко-крепко… И никто бы им не помешал, потому что Ярилины праздники для этого и бывают… И тогда, может быть, прямо с Купалы он увез бы ее с собой в Плесков, а нет — осенью за ней приехали бы люди князя Судислава и она вошла бы в его род, чтобы в будущем стать матерью новых плесковских князей…

Все это так ярко и живо стояло у нее перед глазами, словно Дивляна смотрела на уже случившееся. Только бы лето не прошло совсем и Ладога успела избавиться от руси! Дивляна понимала, что до Купалы разделаться с русью едва ли получится, и ей хотелось просить богов, чтобы они как-то растянули время, дали всем ее мечтам осуществиться еще летом, чтобы не пришлось ждать до осени…

А хотя — и осенью тоже хорошо. И она принималась мечтать о том, как после уборки урожая приедут за ней люди от плесковского князя, как ее будут собирать, провожать, как повезут в Плесков, где ее ждет жених, как там будут играть свадьбу… И когда ее отведут в овин, где молодые обычно проводят первую ночь, и уложат на постель из ржаных снопов нового урожая, Вольга придет к ней уже как муж… И то, что между ними произойдет, будет важно не только для них, а для всего Плескова, и все лучшие мужи города будут пить пиво за них, зная, что в это время закладываются основы продолжения рода плесковских князей… Дивляна фыркнула от смеха, зажала рот рукой и огляделась — не подсмотрел ли кто ее мысли? Как ни выйдет — по-всякому хорошо!

Глава 7

боги как будто услышали ее. Дней за десять до Купалы, когда Дивляна с тремя подругами возвращалась с берега Волхова, Белка вдруг дернула ее за руку и крикнула:

— Ой, смотри! Огонь!

Пламя, подающее знак, пылало на сопках Велеши, и вот уже взвился столб дыма над Дивинцом.

— Ой, девки, бежим! — охнула вдова Снежица и первой пустилась к домам.

В одних рубашках с мокрыми подолами, подпоясанные жгутами из травы и цветов, босые, с цветами в растрепанных косах, они сами напоминали русалок, которых что-то спугнуло, выгнало из воды и заставило искать спасения в человеческом жилье. А навстречу им уже неслись толпой вооруженные мужчины. Все это время оружие и снаряжение каждый держал под рукой днем и ночью, поэтому собираться было недолго.

— Домой, домой живее! — Велем, первый увидевший Дивляну, замахал рукой. Сам он уже был в стегаче и шлеме, с щитом на плече и топором в руке. — Сиди и не высовывайся! — успел он только приказать и тут же умчался вслед за отцом и Доброней.

— Что это? — крикнула Дивляна, перед домом наткнувшись на мать.

— А поди знай! — Милорада всплеснула руками. — Идет с моря кто-то. То ли Игволод, будь он неладен, да вроде рано ему еще! До Купалы почти седмица, его дней через десять только отец ждал.

— Раньше надумал?

— Ой, сил моих больше нет. — Милорада, войдя в дом, села на ближний конец лавки и уронила руки на колени. — Кто ни есть, пропади он пропадом!

Она уже устала бояться и переживать. Но и Дивляна, как ни странно, тоже не чувствовала страха. Поглядев на мать и заметив, что та на нее не обращает особого внимания, Дивляна снова вышла из дома и потихонечку направилась к берегу. Мужчины уже толпились возле мыса и устья Ладожки — оттуда долетал громкий крик, почти как в прошлый раз. Женщины и челядь, оставшиеся в Ладоге, смотрели изо всех дверей, и многие по примеру Дивляны скорее любопытствовали, чем боялись. Впереди мелькнула мощная фигура Снежицы — все в той же промокшей рубашке и с тем же цветочным жгутом вместо пояса. Она толкалась в задних рядах мужчин, и многие косились на ее пышную грудь, хорошо видную сквозь влажную ткань, — как ни мало уместно и своевременно было это любопытство сейчас. Приободрившись, Дивляна пошла дальше.

Крик впереди усилился. На Волхове показались корабли — варяжские морские суда, числом не меньше трех… Но тут же возбужденный гомон сменился удивленными возгласами. Это были не дреки Игволода, уже знакомые ладожанам. На мачте каждого висел круглый белый щит, а носовые фигуры — резные головы змеев или зверей — были сняты, что означало уважение к местным духам и мирные намерения.

А между тем вид у кораблей был далеко не мирный: их заполняли вооруженные люди, везде теснились железные шлемы, красные щиты, жала копий. Только на том корабле, что приближался первым, людей насчитывалось около сотни, а следом шли еще два таких же.

Ополчение Ладоги, приготовившись к отражению приступа, немного растерялось, не зная, чего ждать. Ладожане и все те, кого удалось собрать на подмогу, вместе составляли едва ли две сотни. И тут Домагость, стоявший впереди войска, увидел на носу ближайшего корабля знакомое лицо.

— Домагость! Воевода! Погоди копья метать, это я, Вольга! — раздался снизу молодой голос. Кто-то, тоже в рыжем стегаче, с мечом, но без шлема махал ему рукой, и речной ветер раздувал русые пряди.

— И впрямь Вольга! — изумился Домагость.

— Точно, Судилин сын! — подтвердил стоявший рядом Святобор. — Откуда взялся, эй?

— Как обещано, с подмогой еду! — кричал Вольга. — Отведи людей от берега, Домагость, дай варяжскому князю сойти! Он не тронет!

Домагость и Святобор отдавали распоряжения, чтобы освободить прибрежную полосу, но люди в задних рядах плохо слышали и плохо понимали, поднялась суета. А Дивляна, каким-то чудом расслышав имя Вольги, и не подумала отойти подальше, чтобы не затоптали, а напротив, кинулась вперед. На самом гребне берега народу было меньше — здесь располагались только лучники, в чьи задачи входило перебить как можно больше врагов еще до высадки, поэтому она без большого труда пробралась к самому обрыву.

И увидела Вольгу! Конечно, она сразу узнала его, несмотря на то что в стегаче он выглядел непривычно широким и каким-то слишком взрослым, будто не молодой парень, а зрелый муж. Но это был он, словно мечты ее ожили! Он вернулся, причем чуть раньше, чем ждали! Даже не думая, кто все эти варяги и что означает их появление, Дивляна издала такой восторженный вопль, что ее услышала половина Ладоги. Многие обернулись к ней, но и Вольга обернулся — увидел ее, просиял, помахал рукой и еще больше заторопился на берег. Все в той же влажной рубашке, подпоясанная цветущими травами, с цветами в косе, Дивляна, стоя на высоком берегу, напоминала дочь Волхова, которая вышла встречать заморских гостей.

Наконец народ отхлынул от берега, варяжские корабли смогли подойти, люди стали высаживаться. К тому времени Дивляна уже протолкалась поближе. Когда Вольга спрыгнул с борта, она побежала ему навстречу; заметив светлую девичью фигурку в толпе вооруженных мужиков, он тут же шагнул вперед, распахнув объятия. Он тоже мечтал об этой встрече все время поездки, и действительность оправдала самые лучшие ожидания. Едва одетая и растрепанная, с сияющими глазами, румяная и трепещущая Дивляна казалась ему прекраснее всех на свете, и никакие восточные шелка не могли бы украсить ее больше, чем эта льняная рубашка с мокрым подолом.

Пробившись к воде, Дивляна с визгом кинулась ему на шею, и Вольга обнял ее, оторвал от земли, и все вокруг заулыбались, только Домагость, сдвинув брови, хмыкнул и пошел вперед. Но Дивляна даже не думала, что на нее смотрит отец, вся Ладога и неведомые гости. Все в ней кипело и бурлило от счастья, она восторженно целовала Вольгу и даже окрика отца не услышала — никого другого для нее сейчас не существовало.

Наконец Вольга сам ее отпустил, заметив перед собой нахмурившегося Домагостя. Обернувшись, Дивляна ойкнула, потом сообразила, в каком виде стоит среди людей, и покраснела.

— Домой ступай! — сурово велел отец. — Да матери скажи, пусть на стол накрывает. Гость у нас знатный будет…

Эти слова Дивляна едва расслышала, но бегом пустилась к дому. Весь берег, полный людей, шумно бурлил, вокруг не умолкал громкий двуязычный говор, но она ничего не видела и не слышала, кроме своего счастья, которое несло ее, будто крылья. На пальцах обнаружились две ссадины — ободрала о какую-то Вольгину пряжку и не заметила как, но сейчас и это было ей приятно как доказательство того, что эта встреча ей не приснилась, что Вольга действительно вернулся!

Когда Домагость со старейшинами и приезжими явился на гостиный двор, Милорада встречала их вместе с Дивляной, уже прибранной и одетой как полагается: в красную исподку и белую верхницу, обильно расшитую девичьими узорами и отделанную узкими полосками черного шелка, с широким нарядным поясом, который подчеркивал тонкий гибкий стан, с ожерельями из стеклянных «глазков» и старых шелягов в качестве привесок, с девичьей тканкой на опрятно причесанной голове. Она понимала, что сейчас Вольга не может к ней подойти — разве что подмигнуть тайком, — но упивалась счастьем от одного его присутствия и едва могла сдерживаться при чужих людях, чтобы хранить хотя бы подобие приличествующих случаю спокойствия и скромности. Дела, при всей их важности, почти не задевали ее сознания. Вольга вернулся, он веселый, значит, все будет хорошо — что ей еще надо?

И от переполнявшего ее счастья Дивляна была так хороша, что многие гости тоже забывали о делах, глядя на стройную девушку в самой поре, с золотисто-рыжими волосами, румяную, чернобровую, с сияющими, как звезды, серо-голубыми глазами. Даже сам «варяжский князь» окинул ее любопытным взглядом и многозначительно двинул бровями: и впрямь хороша!

Звали гостя не Род и не Хрод, а Одд конунг, Одд сын Свейна. Рослый худощавый мужчина лет двадцати пяти или двадцати шести — не юный, но еще и не достигший полной зрелости, — он происходил из далекой северной земли под названием Халогаланд. У него были светлые, с золотистым отливом волосы, слегка вьющиеся, красиво лежащие на высоком широком лбу, и такая же светлая небольшая борода, почти не скрывающая очертаний твердого подбородка; лицо продолговатое и тоже худощавое, с выступающими скулами и глубоко посаженными серыми глазами. Вряд ли его можно было назвать красавцем, но, раз глянув ему в лицо, даже Дивляна, переполненная своими переживаниями, не сумела отвести взор. На это лицо хотелось смотреть и пытаться угадать, что же он за человек, зная при этом, что раскусить его до конца не удастся никогда. Серые глаза смотрели дружелюбно, многозначительно, слегка насмешливо и в то же время чего-то не договаривали. Сразу становилось ясно, что это человек умный, твердый, хорошо знающий, чего хочет, знающий людей и жизнь вокруг себя, но сам не спешащий открывать душу. И при этом он непостижимым образом внушал доверие — казалось, что уж он-то поймет все, что ты захочешь ему сказать. Мужчины дивились отделке его меча на богатой узорной перевязи, пояса и длинного боевого ножа с рукоятью из резной кости, с позолоченными бронзовыми украшениями. Женщины с изумлением разглядывали рубаху гостя из ярко-красного шелка: подол, ворот и рукава были покрыты искусной золотой вышивкой, и причудливо сплетенные чужеземные узоры, чем-то похожие на привычные варяжские, все же заметно от них отличались. Всякой было ясно, что над такой работой всю зиму просидишь.

Его провели в дом, Милорада с поклоном подала гостю наполненный пивом рог, предназначенный для почетных гостей. Пиво было не лучшее — не к пирам готовились, — но Одд конунг выпил его и почтительно вернул рог хозяйке.

— А где же ландвет? — первым делом спросил он, окидывая взглядом дом позади нее и столпившихся женщин.

— Ты о чем? — не поняла Милорада и вопросительно посмотрела на мужа.