Постепенно усталость одолела возбуждение и тревогу. Дивляна то дремала, то вдруг, очнувшись, вглядывалась в темные, освещенные луной берега, в едва различимые фигуры людей на веслах. Не верилось, что это знакомые места, через которые она проезжала и проплывала уже не раз, причем совсем недавно! Вокруг был какой-то чужой, темный мир, и в нем она чувствовала себя потерянной и одинокой.

Ближе к утру она так замерзла, что отчетливо стучала зубами.

— Попроситься бы куда погреться, да ведь тут еще близко, тебя и меня в лицо знают! — говорил Вольга. — Может, хоть к берегу пристать, костер разжечь? А, ребята? А то совсем моя невеста замерзла!

— Отчего же не пристать? — отвечали парни. — Чуток погреться надо, да и нам отдохнуть неплохо.

— Вон, гляди, избушка виднеется! — Кто-то из плесковичей заметил что-то темное над водой. — И подойти можно. Рыбаки, надо думать, живут. Пойдем туда.

Лодья подошла к берегу, Вольга вынес Дивляну, и вскоре она уже сидела на каком-то чурбаке, прижав застывшие ладони к теплому боку маленькой глиняной печки. Избушка оказалась пуста и покинута: то ли хозяева перемерли, то ли переселились куда-то в другое место, но здесь не осталось ничего из пожитков, кроме лавок и пары треснутых горшков. Зато была печка, и ее после некоторых усилий, брани и уговоров удалось растопить.

Отогревшись, Дивляна вдруг поняла, что засыпает и падает, и с этим ничего нельзя было поделать: веки опускались, хоть пальцами держи. Она не спала почти двое суток: прошлую ночь — от радости, эту — в дороге. Очнувшись в очередной раз, девушка обнаружила, что лежит на лавке, завернутая в Вольгин кожух, а тот стоит в дверях и выпроваживает кого-то:

— Пошли вон, дайте девке отдохнуть! Иди в лесу, Выдра, голоси!

Наконец-то ей было тепло, и она заснула, как провалилась, едва коснувшись щекой колючего плаща из толстой шерсти, из которого Вольга сделал ей подушку. Через какое-то время — короткое или долгое, не понять — Дивляна наполовину проснулась и обнаружила, что Вольга лежит рядом с ней, обняв ее и накрывшись тем же кожухом. На узкой лавке вдвоем было тесно, но так даже лучше, потому что в его объятиях ей было восхитительно тепло и приятно. Его присутствие успокаивало, и она заснула снова, прижавшись лицом к его плечу.

После полудня наконец поплыли дальше.


А в Ладоге еще не скоро заметили, что Дивляны нет дома. Лежащего без памяти Велема довольно быстро подобрали Нежата и Сокол и отнесли в дом. Поскольку он тоже был на пиру и там хлебнул медовухи и браги на сосновых побегах, парни, учуяв знакомый запах, решили, что воеводин сын до беспамятства пьян. Посмеиваясь, они сдали его на руки Молчане и Грачу, который и сам был не слишком трезв, а те сняли с Велема пояс и черевьи, уложили на гульбище среди мешков, накрыли овчиной и поставили рядом большой ковшик с водой: проснется — сразу пить захочет.

Очнулся Велем поздно и сквозь шум в голове далеко не сразу вспомнил, что было вчера. Что-то такое с Дивляной… Вроде встретил ее где-то во дворе, куда-то она шла, о чем-то просила… Велем почесался и взвыл, задев свежую шишку на затылке. Куда-то она шла, говорила, что скоро вернется… и кто-то еще там был…

Обнаружив рядом ковшик с водой — собственной работы, с ящеровой головой на ручке, — Велем очень обрадовался и мысленно поблагодарил заботливых домочадцев. Шум в голове понемногу отступал, в глазах яснело. Сходив к реке и умывшись, он почти пришел в себя от свежего воздуха и холодной воды, как вдруг почувствовал тревогу.

— Эй! — Пройдя через сени, Велем стукнул кулаком в дверь истобки. — Проснулись?

— Чего тебе, сынок? — Из-за двери высунулась Молчана. — Ты как? Болит головушка?

— Да нет! — Велем поморщился. Он не так уж сильно вчера набрался, и на похмелье его состояние похоже не было. — Дивляна где?

— Спит еще.

— Спит?

— Спит, а чего такого?

— Ты видела?

— А чего же не видеть? — Молчана в недоумении развела руками. — Глаз у меня нет, что ли?

Она и правда, пока вставала и одевалась, видела на обычном месте Дивляны кого-то под одеялом. Рядом лежала одежда Домагостевой средней дочери, а то, что место Тепляны было пусто и ее одежды не было, женщину не насторожило: она решила, что дочь, которую она обыкновенно будила на заре, сегодня проснулась сама и уже ушла в хлев.

— А-а, — протянул Велем. — Ну ладно, если спит.

— Что, нужна? Отец зовет?

— Да нет вроде. Это я так.

Велем потер лоб и пошел во двор. Что же он не помнит, чем вчера все кончилось, неужели до того набрался? Эдак однажды проснется и не вспомнит, как самого зовут.

Пора было завтракать, а Дивляна все не выходила. Милорада звала ее снизу, и Молчана наконец пошла будить. Наверху она с изумлением застала собственную дочь: Тепляна стояла в одной нижней рубахе, с недоумением глядя на разложенную чужую одежду. Здесь было все, вплоть до вязаных шерстяных чулок, белых, с серой кромкой и шнурком.

— Чой-то ты здесь? — только и спросила ее мать, уверенная, что Тепляна давно встала и ушла по делам. — А Дивляна где? Милорада ее обыскалась.

— Она… здесь была. — Растерянная Тепляна показала на свою овчину. — Сказала, что ей не лежится, согнала меня… А просыпаюсь — нет… Моя-то верхница серая куда подевалась? С красной каемочкой?

— Так это ты там спала? — Начиная понимать, Молчана одной рукой схватилась за щеку, будто у нее враз заболели все зубы, а другой показала на овчину.

— Я… А она — там.

— Ой, Макошь-матушка… Куда же она подевалась-то?

— Не знаю…

— И Велем чтой-то приходил, тоже ее спрашивал… Я говорю — спит, а ее тут и не было?

— Ты ее не видела?

— Я тебя видела. — Молчана кивнула на лежанку. Среди меховых одеял виднелось уютное теплое гнездо, где Тепляна, пригревшись, заспалась на все утро, благо никто не будил. — Думала — она… Ой, что же отец-то с нами сделает!

— Я не знаю… Я ничего не знаю! — От испуга у Тепляны на глаза навернулись слезы. — Она сама! Сама все не спала, ворочалась, то холодно ей, то душно, то перина колет! Согнала меня, говорит, на твоем месте посплю, жених приснится… Ой, матушка!

Всплеснув руками, Молчана кинулась к хозяйке. Милорада поднялась в повалушу, будто глупые челядинки могли не заметить ее дочь под одеялом. Бросив взгляд на верхнюю рубаху и черевьи, в которых Дивляна ходила вчера, хозяйка приказала вывернуть ларь. Все вещи дочери были на месте, все! Значит, ушла она в исчезнувшей одежде Тепляны.

— Чего тут? — В сенях, задрав голову, стоял Велем. Ему было беспокойно, и все утро он краем уха прислушивался к женской суете. Взобравшись по лестнице и увидев Тепляну с рубахой сестры в руках, он переменился в лице: — Что с ней? Где она?

— А ты что ходишь? — быстро спросила Милорада. Она уже не просто подозревала неладное, а была почти уверена в происшедшей беде. — Ты ее видел?

— Вчера видел, совсем на ночь глядя.

— Где?

— Да там. — Велем кивнул в сторону двора. — На ней… Теплянины все одежки были. — Он посмотрел на растерянную дочь Молчаны, которая по-прежнему сидела в нижней рубахе, потому что одеться было не во что.

— Теплянины? — повторила Милорада. — С чего ей наряжаться, ведь не Коляда!

— Вот и я…

— Куда она собралась, голова твоя дубовая? — требовательно спросила мать.

— Сказала, что с Вольгой идет попрощаться…

— И ты ее отпустил? — Милорада в изумлении двинулась на Велема, так что он попятился.

— Нет! — крикнул он. — Не пускал я ее! Она сказала, что попрощается и вернется! Я с ней пошел, чтобы мало ли…

— Ну?

— Видел ее с Вольгой за воротами. Вольгу видел…

— И ты, дубина сучковатая, смолчал? — Мать всплеснула руками, прямо-таки растерявшись от этакой тупости. — Вольга!

— Да я и шагу сделать не успел! — закричал Велем, вдруг вспомнив, чем все кончилось. — Огрели меня по голове, я и не видел кто! То-то у меня шишка на затылке чуть не с кулак, а я подумал, что спьяну грохнулся! Вот!

— Она сбежала! — Милорада скривилась от досады, прикусив губу, и огляделась, будто прямо тут же, в повалуше, искала средство, чтобы поправить дело.

— Нет! Не могла она! Она мне клялась, что вернется! Она не хотела! Если ее увезли, то Вольга увез, а Дивляна не хотела! Ну, Вольга, да я тебе, песий хрен, лишнее-то поотрываю! — Велем стиснул кулаки и зарычал от ярости и досады на собственную глупость. Не зря он так не хотел пускать Дивляну на это свидание. Пожалел сестру, дурень! Он верил, что она не могла сбежать и опозорить род, и не сомневался, что Вольга увез ее силой. Знать бы, он бы сам вышел вместо нее и свернул шею этому…

Милорада уже хотела было послать всю челядь на поиски Дивляны, но вдруг передумала и махнула рукой на Молчану с дочерью:

— А ну молчите обе! И ты не ори! Говорили кому?

— Никому, — сквозь плач произнесла Тепляна. — Только тебе…

— И чтоб молчали обе, как налим под корягой!

— Но как же…

— Где отец? — перебила их Милорада.

— Внизу вроде был…

— Велем, пошли! И молчи, чтоб никто не знал. А вы обе тут сидите и вниз ни ногой!

— Но она не могла…

— Потом разберемся, могла или не могла, а чтоб никто не знал! Иначе мы пропали!

Оставив Велема пока в сенях, хозяйка вошла в истобку с самым невозмутимым видом. Здесь уже сидели поляне во главе со своим веселым воеводой, разряженным, будто жених.

— Ну, как там наша невеста? — поприветствовав ее, осведомился Домагость. — Готова? Сваты ей подарки принесли, не хочет посмотреть?

— Еще как хочет! — весело отозвалась Милорада. — Никак платье не выберет! Одно нехорошо, другое надоело! Как ведь оно бывает! — И она так тепло улыбнулась киевлянам, что те тоже заулыбались и закивали: конечно, невеста волнуется!

— Сейчас придет! — успокоила всех хозяйка. — Пойду потороплю ее!

Она снова вернулась наверх, где еще сидели Молчана с дочерью, и устремилась к ларю.

— Умойся, чучелко! — прикрикнула она на Тепляну, быстро перебирая вещи. — Нет, не надо. Косу только пригладь. Молчанка, бегом вниз, там сидит Ярушка, скажи ей, чтобы дала из большого ларя белую паволоку, в какой она Лелей ходит, и неси сюда. Быстро, быстро, как будто крыша горит!

Когда Молчана вернулась, держа сложенное покрывало, для сохранности завернутое в кусок простого льна, ее дочь Тепляна уже была обряжена в верхнюю рубаху Дивляны из зеленого фризского сукна, с ее пестрым поясом, а Милорада расправляла на ее груди три ожерелья — из разноцветных стеклянных, рыжих сердоликовых и белых хрустальных бусин. За эти бусины и серебряные подвески, за серебряные кольца и браслеты, оказавшиеся на загрубелых от работы руках Тепляны, обеих — и мать, и дочь — можно было легко купить.

— Что это? — Изумленная Молчана застыла на пороге, а хозяйка, не тратя времени на объяснения, взяла у нее из рук сверток.

— А ну, нагнись! — велела она Тепляне и, осторожно развернув драгоценный шелк, накрыла им девушку.

— Ты… что задумала-то, матушка? — дрожащим голосом спросила Молчана.

— А ты сиди здесь и молчи! — сурово приказала хозяйка вместо ответа. — Высунешься или пикнешь — не помилую!

Расправив паволоку, Милорада за руку повела девушку вниз.

— Голоса не подавай, только кивай, если что спросят! — шепотом наставляла она Тепляну по дороге. — Руки из-под покрывала не высовывай — они у тебя как копыта, а Белотур не дурак, догадается. А в остальном не бойся, никто тебя не съест.

Даже если Тепляна и боялась, то возражать, конечно, не смела. Замысел хозяйки выглядел не таким уж безумным: обе девушки были одинакового роста и сложения, а разобрать черты лица под покрывалом, да в полутьме истобки вряд ли получится.

— Вот наша невеста! — с торжеством объявила Милорада, за руку вводя Тепляну в истобку. — Оделась, нарядилась, убралась. А обычай у нас такой, что сговоренная невеста должна под паволокой прятаться, чтобы не сглазил никто.

Яромила вытаращила глаза: что это за новости? Но у нее хватило ума промолчать, и она даже постаралась придать лицу невозмутимое выражение. У Домагостя слегка дрогнули брови, и он взглядом спросил у жены: что это значит? Невесту покрывают только в день свадьбы, но не при сговоре! А Милорада отвела глаза, будто ничего не заметила, — всего случившегося взглядом не расскажешь.

А вот киевлян явление невесты под покрывалом ничуть не смутило. В каждой земле свой обычай, а беречься от сглаза невесте и впрямь надо. Если бы они не были знакомы с дочерями Домагостя, то могли бы опасаться, как бы им не подсунули какую-нибудь курицу щипаную, но Дивляну они уже видели и насчет ее красоты были спокойны. А потому без промедления стали вручать подарки: вино в греческих сосудах, стеклянные кубки, пару косяков цветного шелка, несколько сорочков куницы. Досталось и хозяину, и хозяйке, и их домочадцам.