Грохот приближающегося фургона привлек внимание людей в лагере. Через несколько мгновений на тропе на Муллан появился фургон Лимана, несущийся во весь опор.

Люди засуетились, готовясь остановить взбесившегося коня, если потребуется, но едва достигнув лагеря, Лиман встал на козлах и потянул поводья изо всех сил, заставляя коня остановиться перед одной из палаток.

Лиман потерял шляпу, его седые волосы были растрепаны, и он казался сумасшедшим. Он снова рухнул на козлы и затрясся, озираясь перепуганными глазами.

Фургон окружили рабочие, Лимана засыпали вопросами, но он никому не отвечал. Все заметили, что его одежда испачкана, на лице виднеется несколько царапин, а борода, обычно тщательно расчесанная, лежит на груди спутанной кучей. Рукав пиджака Лимана болтался на нескольких нитках.

Рабочие еще пытались хоть что-нибудь выяснить у Лимана, когда через толпу пробились Ченс, Дженна и Соломон.

— Ради Бога, Лиман, что случилось? — спросил Соломон, встревоженный не менее, чем остальные.

— Я… меня ограбили… — с трудом выговорил Лиман, еле переводя дыхание и хватаясь за грудь. — Какие-то люди остановили меня… несколько миль отсюда. Я думал… меня убьют. Я вез деньги… жалованье рабочим… и они забрали их…

Вокруг поднялся рев гнева и досады. Все немедленно пожелали узнать, почему Лиман вез деньги сам, когда обычно их доставляли на фургоне с многочисленной охраной.

Вопросы сыпались со всех сторон, толпа понемногу заводилась. Ченс, Дженна и Соломон удивлялись, зачем Лиман изменил порядок доставки, не посоветовавшись с ними.

Ченс пробился к фургону и забрался на козлы.

— Незачем тревожиться: вы получите свои деньги, как только мы доставим их сюда.

— Это снова проклятый Дерфи! — завопил кто-то.

— Доказать это мы не сможем. Почему бы нам не послушать, что скажет Лиман?

Под многочисленными взглядами Лиман начал рассказ:

— Грабителей было четверо. На лицах у них были платки, и потому я никого не узнал. До нас с Генри дошли слухи о том, что готовится ограбление. Мы не знали, какой из фургонов хотят ограбить, но не могли пропустить слухи мимо ушей. Мы поговорили с охранниками, которые обычно сопровождали фургон, и решили, что будет лучше оставить фургон без охраны, чтобы не вызвать подозрений. Охранники согласились. О наших планах знали только они, и, должно быть, один из охранников сообщил обо всем грабителям.

Разъяренная толпа была готова броситься по дороге, разыскать охранников и угрозами вырвать у них признание, но Ченс заставил всех замолчать.

— Всем вернуться к работе! Вы получите лишний день отпуска, когда все разрешится.

Рабочие протестующе забормотали — многие из них душой уже были в городе — но выполнили приказ Ченса. Когда все разошлись, разобрав инструменты, Ченс спрыгнул с козел.

Лиману едва хватило сил, чтобы выбраться из фургона. Цепляясь за борт, он повернулся к Соломону:

— Мы с Генри ошиблись. В Кердалене мы хотели посоветоваться с вами о том, что творится здесь, но в гостинице нам сказали, что вы уехали. По-видимому, мы разминулись по дороге.

— Где Генри? — свирепо спросил Соломон. — Только не говори, что эти ублюдки убили его!

— Нет. Поскольку вначале пути нам никто не помешал, он оставил меня и отправился к Айвсу — тот находится возле одного из мостов.

Соломон кивнул, лихорадочно размышляя. Случившееся его совсем не радовало, но с этим приходилось мириться.

— Иди выпей виски, Лиман. И не тревожься — мы справимся с этой неудачей.

После того как Лиман ушел, Соломон повернулся к Дженне и Ченсу.

— Если этот чертов Дерфи или кто-то другой думает, что способен разорить меня, он ошибается! Но нам нужно предвидеть подобные случаи, если мы не хотим, чтобы они повторились. Нашему сопернику ничего не светит.

Соломон взглянул на Ченса, который распрягал коня.

— Я хочу, чтобы ты и Дженна отправились в Кердален и получили деньги вторично. Для этого понадобятся две подписи, но я не собираюсь возвращаться в Кердален, а затем вновь тащиться сюда. Кроме того, я хочу осмотреть дорогу.

— Дедушка, тебе нельзя ехать одному, — возразила Дженна. — Врач сказал…

— Со мной все в порядке, Дженна. В полном порядке.

— Зато для Дженны поездка может быть небезопасной, Соломон, — вмешался Ченс. — Особенно после того, что случилось с Лиманом.

— Она может только поставить подпись и сразу вернуться сюда, а ты с охранниками привезешь деньги позднее. Отбери шесть или восемь лучших охранников у моста. Мост пока покараулят рабочие. Когда вернутся охранники, которые должны были сопровождать фургон, их надо как следует расспросить. Не могу поверить, что Генри и Лиман решились на такую глупость, но денег уже не вернуть, и потому нет смысла горевать о них.

Распрягая коня, Ченс постепенно переставал прислушиваться к словам Соломона. Проведя рукой по шее животного, Ченс заметил, что на ней почти нет пены. Даже такой сильный и привычный к длинным переходам конь должен был выглядеть более усталым, если бы его прогнали галопом две мили. Однако дышал он ровно. Казалось, что галопом его пустили только тогда, когда впереди показался лагерь.

Ченс взглянул в сторону палатки, где скрылся Лиман. Он прибыл в лагерь испуганным, он задыхался. Но если бы коня пришлось гнать галопом целых две мили, сейчас Лиман не мог бы сделать ни шагу.

Для работы Джетро Ритчи прибавлялось еще несколько улик.

— Я возьму с собой людей, чтобы привезти деньги, Соломон, — произнес Ченс и сардонически добавил: — Но что-то подсказывает мне, что молния не ударяет в одно место дважды.

Дженна по-прежнему возражала против всего плана. Она беспокоилась за дедушку, но также понимала, что раньше или позже им с Ченсом придется вернуться к последней размолвке, и, вероятнее всего, это случится по дороге в Кердален. Дженне больше не хотелось обсуждать дедушку — ее слишком больно ранили жестокие слова Ченса. Может, Соломон Ли не идеален, но он единственный близкий человек для Дженны. Ей не хотелось ни менять свое мнение о дедушке, ни терзаться в сомнениях. Соломон был ее силой, ее опорой, и Дженна не хотела лишаться его поддержки.

Она разрывалась между Соломоном и Ченсом, причем последний твердо дал ей понять, что она должна сделать выбор. Но Дженна не могла и не хотела отворачиваться от деда даже ради любви.

— Врач запретил тебе путешествовать в одиночку, дедушка.

— Ерунда, — фыркнул Соломон. — Я знаю, что со мной ничего не случится. И потом, ты поможешь мне, если отправишься с Ченсом и поставишь свою подпись. Возвращение в Кердален может быть для меня более утомительным, чем прогулка вдоль дороги.

— По крайней мере побудь в лагере и отдохни, дедушка. Мы отправим кого-нибудь вверх по реке, чтобы проверить, все ли там безопасно.

— Пусть уезжает, Дженна, — спокойно возразил Ченс. — Может, именно этого ему не хватает, чтобы одуматься.

Оба мужчины обменялись понимающими взглядами, но Дженна осталась в недоумении. Что было между ними, чем они не хотели делиться с ней? Как странно, что эти двое вообще хоть в чем-нибудь договорились, — это Дженна чувствовала безошибочно.

Соломон прямо-таки рвался в путь. Он нетерпеливо переминался на месте, дожидаясь, пока Дженна выразит согласие отправиться в Кердален и освободит его от этой обязанности. Разве она не всегда выполняла его просьбы? Сможет ли она отказать сейчас?

— Хорошо, — наконец кивнула Дженна. — Только не кури, дедушка, ладно?


Солнце уже садилось за горный хребет, когда несколько часов спустя Соломон оставил лошадь в конюшне Байярда. Наскоро умывшись в гостинице «Галена», он переоделся в свежий костюм, который привез с собой, и направился по улице к пансиону Лили.

Байярд со всех сторон окружали горы — этот город расположился на дне маленькой долины. Город простирался двумя длинными узкими улицами по берегу реки. Ветер приносил с гор запах гари, и этот запах жег чувствительные после болезни легкие Соломона, мешая ему дышать.

Шагая по деревянному тротуару, Соломон прислушивался к внутреннему голосу: он шептал, что разумнее было бы не вмешиваться в жизнь Лили. Но несмотря ни на что, ноги несли Соломона к ней, а сердце билось так стремительно, как у юноши.

В пансионе было многолюдно и шумно. В столовой за ужином сидели рудокопы, болтая во весь голос и громыхая приборами. Соломон уловил соблазнительные ароматы свежеиспеченного хлеба, жаркого и, если он не ошибся, вишневого пирога. Он вспомнил, что весь день не ел.

Никто не замечал, что он стоит на пороге со шляпой в руке, и Соломон радовался этому, ибо ощущал себя одновременно трусливым мальчишкой и глупым стариком, а худшего сочетания он не мог себе представить.

В доме было уютно — Лили умела создавать вокруг себя уют. В столовой преобладали модные пастельные цвета — бледно-зеленый и бежевый. Пол большой гостиной и столовой блестел. Ковры ручной работы пестрели на его блестящей поверхности. Стены украшали дубовые панели и обои с мелкими цветами и птицами. Обеденный стол, за которым сейчас сидели рудокопы перед блюдами дымящейся еды, был длинным, широким, устланным белой кружевной скатертью. Посредине стоял букет свежих цветов. Четыре кресла с набитыми конским волосом сиденьями и два дивана были, очевидно, лучшей мебелью в гостиной. Их вишневое дерево удачно сочеталось с цветом китайского шкафчика, стоящего в углу. За его стеклянными дверцами были любовно расставлены статуэтки и безделушки.

Значит, Лили устроилась неплохо, и Соломон был рад ее успеху. Она всегда была трудолюбивой, гордой женщиной. Если бы только она поступилась своей гордостью, то могла бы стать женой самого Соломона Ли.

Дверь кухни открылась, и Лили прошла в столовую с большим блюдом картофельного пюре. Она была одета в простое ситцевое платье и передник, но выглядела прелестно, как весенний день. От ее улыбки в комнате словно засияло солнце, и глаза всех мужчин обратились на нее.

— Кто-нибудь хочет еще пюре? — спросила Лили.

Почти все захотели добавки и немедленно начали спорить, к кому из них Лили должна подойти в первую очередь. Каждый из них желал насладиться несколькими секундами женского внимания. Лили обошла весь стол, невинно подшучивая над каждым из рудокопов, и эти шутки они принимали с неменьшим удовольствием, чем приготовленную Лили еду.

Когда Лили положила пюре на тарелку совсем молодого парня, не старше девятнадцати лет, он восхищенно взглянул на нее:

— Вы готовите, как моя мама, — сказал он. — Ручаюсь, сегодня вы превзошли себя, мисс Лили.

Лили весело рассмеялась и взъерошила ему волосы, как собственному сыну.

— Ты просто голоден, Сэм, а когда человек голоден, ему все кажется вкусным. Даже картошка.

— Да, Сэм всегда голоден, — подхватил сосед парня. — Он прямо как наш старый пес, у которого выпали все зубы — оттого, что он привык глотать куски целиком.

Сэм недовольно взглянул на соседа, но вновь улыбнулся, обернувшись к Лили. Ее улыбка помогала вынести любые насмешки.

— Не обращай внимание на Зика, Сэм, — успокоила парня Лили, обходя стол. Она остановилась рядом с пожилым рудокопом и прежде, чем подложить ему пюре, спросила, коснувшись рукой плеча: — Есть какие-нибудь вести от твоей жены, Рили? Ей лучше?

Рудокоп торопливо проглотил еду и с уважением и благодарностью взглянул на Лили.

— Да, мэм. Теперь ей получше. Но уговорить ее приехать сюда я так и не смог.

Вновь вмешался Зик:

— Скажи честно, что не очень-то старался. Тебе хватает общества миссис Лили.

Комнату наполнил смех, рудокоп покраснел, но Лили только улыбнулась, по-видимому, подобные замечания она слышала уже не раз.

Соломон понял, что Лили поддерживает добрые отношения со всеми постояльцами, но эта сцена вызвала у него в памяти другую — когда Соломон впервые увидел Лили.

Это случилось на вечере, устроенном для служащих железнодорожной компании. Прежде Лили никогда не появлялась на подобных вечерах, и тогда все мужчины выстроились в очередь, чтобы потанцевать с ней. Никто даже не вспоминал, что она замужем. Танцуя, она слегка флиртовала со своими поклонниками, но глаза постоянно выдавали ее. Должно быть, только Соломон заметил, как Лили смотрит на своего мужа.

Дьюк Кайлин не замечал, какой фурор производит его жена. Он был настолько погружен в размышления о новой компании, что почти полностью забыл о ней. Может, Дьюк считал, что его жене полезно развлечься, но Соломон подметил тревогу и разочарование в ее глазах. Сам Соломон воспользовался преимуществом, еще не зная, что вскоре влюбится в Лили.

— Ладно, миссис Лили, скоро из Томпсон-Фоллс вернется Делани. Не волнуйтесь за него. У вас не найдется еще горячего хлеба?