К этому времени оба его сына уже окончили Оксфорд и работали в Англии: Шин – интерном в лондонском Королевском госпитале, а Кевин – профессором английской литературы. Он был женат, и вскоре ожидалось рождение ребенка.

– Сегодня же напишу им, – сказала Ванесса. – Представляю, какое впечатление произведет на них вся эта история. – Герцогиня покачала головой. – Положим, видимся мы нечасто, но все равно как-то легче, когда знаешь, что они под боком, в десяти часах езды. Но Америка… Между нами лягут три тысячи миль, целый океан. Все равно что на Луну улететь.

Равена ласково погладила мать по плечу.

– Все образуется, мама, Кевин и Шин останутся с нами. Стоит им узнать, как поступили с папой, они плюнут на эту чертову старуху Англию и отправятся вслед за нами в Новый Свет. – Глаза у Равены разгорелись. – Новый. Потрясающе. Поскорее бы уехать.

– А как же Роджер? – спросила герцогиня.

– А что Роджер? Если он любит меня и все еще намерен жениться, поедет с нами.

Герцог хранил молчание. Не обольщайся, девочка. Не говоря, естественно, Равене и жене ни слова, в глубине души он надеялся, что Роджер О’Нил сохранит верность флагу, королеве и стране и разорвет помолвку.

Дело почти до этого и дошло. Услышав о предстоящем отъезде Уайлдингов в Америку, Роджер пришел в необыкновенное возбуждение.

– Ну что ж, наконец старый дурак добился своего, – бросил он.

– Как ты смеешь называть моего отца старым дураком? – вспыхнула Равена.

– Извини, просто вырвалось. Но согласись, он сам во всем виноват. Эти его радикальные штучки…

– Мой отец вовсе не радикал. Он умеренный человек, верящий в право любого, будь тот протестантом, католиком, ирландцем, англичанином, богатым, бедным, черным, белым, на достойную жизнь.

– Черным? – Брови у Роджера так и взлетели. – Ну это уж слишком!

– А по-моему, вовсе не слишком. – Равена воинственно вздернула подбородок.

Роджер всячески высмеивал решение герцога осесть в Америке:

– Ерунда какая-то получается. Ведь в Соединенных Штатах полно негров-рабов. И это ты называешь свободой?

Равена разом сникла:

– Да, правда. И это ужасно. Но отец говорит, что скоро все переменится. В Америке есть много хороших людей, и они борются за отмену рабства. Так же как и здесь, в Ирландии.

– Я не желаю больше слышать эти подстрекательские речи.

– Роджер, на самом деле мы говорим о нас с тобой. Как ты намерен поступить?

– Не понимаю. Я считал, что все решено – мы женимся.

– Как? – искренне удивилась Равена. – Ты готов от всего отказаться – от наследства, от военной карьеры, от своей любимой Британской империи?

Он обнял ее и посмотрел прямо в глаза:

– Больше всего на свете я люблю тебя, Равена. И если понадобится, хоть на край земли за тобой пойду.

Она была по-настоящему тронута, даже прослезилась. Впервые она слышала от него такие слова.

Они порывисто обнялись.

Впрочем, Роджер не сказал Равене, что скандал вокруг герцога Ольстерского и без того уже немало ему навредил, как, впрочем, и отцу с матерью, верным друзьям и стойким приверженцам герцога. А помолвка с Равеной Уайлдинг поставила крест на его военной карьере. Именно это дал ему понять неделю назад полковник.

– Я не могу ходатайствовать о присвоении вам очередного звания, капитан О’Нил, – с сожалением сказал он. – К вам неважно относятся в министерстве обороны. Это несправедливо, но это так. Может, если бы вы попросили о переводе в Англию и прослужили там годика два… Продемонстрировали бы, знаете ли, свои патриотические чувства. Чушь все это, конечно.

К тому же, рассуждал сам с собою Роджер, не навсегда же он отправляется в Соединенные Штаты. Отец стареет. Он, Роджер, – единственный наследник и титула, и состояния, весьма значительного. Когда граф умрет и все это проклятое дело забудется, они с Равеной вернутся в Ирландию в качестве графа и графини Тайрон.

От имени Короны лорд Кларендон сделал герцогу Ольстерскому весьма заманчивое предложение касательно его земель и собственности:

– Герцог Эссекс как раз ищет, во что бы вложить деньги в Ирландии.

Герцог принял предложение и в тот же вечер собрал на лужайке перед замком всех своих арендаторов.

– Как вам известно, на будущей неделе я с семьей отплываю в Америку, – обратился он к ним с верхней ступени каменной лестницы. – Если кто хочет, один или с семьей, оставить эти неласковые края и начать жизнь заново в Соединенных Штатах, я готов выдать деньги на проезд, плюс еще один фунт, чтобы не с нуля начинали на новом месте.

Его не удивило, что только горстка людей приняла это щедрое предложение. Отношение большинства красноречиво выразил один старик:

– Все верно, ваша светлость, край неласковый. Но это Эрн.[8] Это наша земля, наш несчастный народ, и это наша любовь. И когда-нибудь все переменится, и цепи спадут, и земля наша засияет, как бриллиант. И будет Ирландия Изумрудным островом, как и задумал Творец. Дай-то Бог дожить до этого времени и увидеть все своими глазами.

– Да, – дружно откликнулась толпа.

Герцог прижал к глазам платок.

– Вы правы, такой день наступит. И вы станете богаче меня, потому что, когда это случится, меня с вами не будет.

Глава 6

Из слуг одна только Роза сопровождала Уайлдингов в трансатлантическом путешествии. Остальные предпочли предложить свои услуги новому владельцу поместья.

Вечером накануне отплытия из Белфаста граф Тайрон дал небольшой прощальный прием в честь своих дорогих друзей. Вечер получился очень трогательным, особенно под конец.

Тереза де Молен О’Нил со слезами на глазах обняла герцогиню на прощание.

– Ванесса, родная, ужасно думать, что больше никогда вас не увижу. – Она обернулась и поцеловала Равену. – А ты, девочка, дочка… прямо сердце разрывается, как подумаю, что не попаду на вашу с Роджером свадьбу. И никогда не увижу своих внуков… – Она закрыла лицо руками и разрыдалась.

Герцогиня, Равена и Роджер принялись ее утешать. Граф неловко отвернулся и яростно впился зубами в сигару. Он терпеть не мог женских истерик.

– Ну мы же не в Стикс бросаемся, не в землю мертвых плывем, – с напускной бодростью заговорила герцогиня. – Как это – больше не увидимся? Непременно увидимся. Может быть, даже следующим летом. – Она посмотрела на графа. – Океанское путешествие вам обоим совсем не повредит, как вы думаете, Эдвард?

– Да-да, конечно. Отличная идея. Ну да там видно будет.

– К тому времени мы с Равеной уже будем мужем и женой. И дети появятся. – Роджер разом обнял свою возлюбленную невесту и мать. – И этих дьяволят у нас народится чертова дюжина, верно, родная?

Равена ничего не ответила, только улыбнулась, а про себя подумала: «У ирландцев всегда так, что у богатых, что у бедных, – женам за домом присматривать да детей рожать».

Роджер с Равеной попрощались на террасе, когда остались одни. Роджеру предстояло еще месяц провести в Ирландии, улаживая домашние дела и завершая службу в драгунском полку. Затем он отправится вслед за Уайлдингами в Ричмонд, штат Виргиния. Вот уже почти четверть столетия герцог Ольстерский, подобно иным высокородным и богатым английским джентльменам, расширял свои плантации на американском Юге. Хлопок здесь называли не иначе как «королем», а Англия была основным потребителем этого неиссякаемого, по существу, продукта полей, производство которого обеспечивалось дешевым рабским трудом. Накладных расходов фактически не было – лишь первоначальная стоимость самого раба да его питание и жилье. Английские вложения в американский хлопок приносили доходов даже больше, чем недвижимость в разоренной Ирландии.

На нравственную сторону дела закрывали глаза, превращаясь в настоящих лицемеров, даже достойные люди вроде герцога Ольстерского, особенно если учесть, что английский парламент еще в 1807 году осудил работорговлю, которая отныне в пределах Британской империи запрещалась.

– В разлуке, любимая, сердце мое будет с тобой, – прошептал Роджер на ухо Равене. Руки его легли ей на грудь и медленно скользнули вниз.

– Боюсь, когда на мне столько надето – кринолин и все такое прочее, – как следует ничего и не почувствуешь, – усмехнулась Равена. – Как насчет прощального купания в бассейне?

Роджер так и отпрянул.

– О чем ты? Вряд ли сейчас подходящее время для… для… – Роджер никак не мог подобрать слова.

– Для чего? – Равена явно была разочарована. Роджер сильно упал в ее глазах. Что, собственно, такого она сказала? Нормальное дело. Все мы люди, всего лишь несовершенные люди. Беда Роджера в том, что он упорно не хочет примириться с несовершенством, отличающим homo sapiens. Ей вспомнилось забористое и колкое замечание, отпущенное как-то Брайеном по адресу брата:

– Знаешь, Роджер отказывается признать, что особы дамского пола тоже писают и испражняются вроде нас, мужчин-животных.

– Ты же понимаешь, дорогая, что я имею в виду. Такой торжественный момент, и было бы чистейшим святотатством…

– Ладно, Роджер, оставим это, – устало сказала Равена.

Путешествие в Ричмонд заняло почти полтора месяца. Первую неделю Равене все было в новинку, все вызывало живой интерес, но потом, особенно ближе к концу, дни стали тянуться нестерпимо медленно, и Равена просто места себе не могла найти от скуки.

Корабль, на котором они отплывали в Америку, ничуть не напоминал «плавучий гроб». Это был изящный двухмачтовик, регулярно курсировавший между Ливерпулем и южными штатами. Все здесь блестело и сверкало; на борту – лишь избранная публика.

Единственным, что хоть немного развлекло Равену во время этого тягостного путешествия, стало знакомство с юным, довольно симпатичным лейтенантом американской армии, возвращавшимся домой из Франции, где он проходил полугодовую стажировку в местных воинских частях.

Лейтенант Пеннел Коллинз – это пышная золотистая шевелюра, ухарски подкрученные усы, блестящие голубые глаза. Равена обратила внимание на его произношение, не свойственное ни англичанам, ни ирландцам.

– А что, все американцы так говорят? – напрямик спросила она.

– Нет-нет, мэм, – рассмеялся он. – Мы, южане – а я родился в Виргинии, – проповедуем «славный и непринужденный» образ жизни. И это, наверное, сказывается и в нашей речи. Медленной, протяжной, немного ленивой. Мы и живем так же. На Севере все иначе. Не поверите, но эти янки ни минуты не могут усидеть на месте, вечно суетятся, словно белки на дереве в поисках орехов. Работа, работа, работа. Можно подумать, это смертный грех – присесть иногда на минуту да полюбоваться видом голубого неба, зеленой травы и, – лейтенант подмигнул Равене, – красивой девушки вроде вас.

– Смотрю, в Америке такие же мастаки по части комплиментов, как и у нас в Ирландии.

– Я не хотел вас обидеть, мисс. К тому же старому женатику вроде меня уже ничто не грозит.

Равена вспыхнула:

– Не уверена, что ваша жена согласилась бы с этим утверждением. Впрочем, я и сама помолвлена. Мой Роджер – капитан драгун.

– Рад слышать. В виргинской милиции лишним он не окажется. Нам сейчас нужно побольше хороших офицеров.

– Как прикажете вас понимать, лейтенант? – нахмурилась Равена.

– Нет-нет, мисс Равена, я вовсе не хотел напугать вас. – Он смущенно отвел глаза. – Просто мы, виргинцы, привыкли оберегать своих дам от грубой действительности. На этой зеленой земле Бог поселил женщин, чтобы они дарили мужчинам любовь, радость и потомство. А мы в благодарность за этот чудесный дар присягнули вам на верность в любви и дали клятву защищать слабый пол. Что это с вами, мисс? Неважно себя почувствовали? Вообще-то сегодня свежо, как бы волны всерьез не разыгрались.

– Да, мне действительно вдруг стало немного не по себе. Прошу извинить…

«И волны здесь совершенно ни при чем, дуралей ты этакий!» – про себя добавила Равена.

У лесенки, ведущей вниз, она остановилась и бросила на прощание:

– Уверена, что вы подружитесь с моим женихом.

– Почту за честь, мисс Равена, – с улыбкой поклонился лейтенант.

Потом Равена спросила у отца, что, собственно, Коллинз имел в виду, говоря, что Виргинии нужны военные.

– Видишь ли, дорогая, как ты, наверное, и сама слышала, рабство – это старый камень преткновения в отношениях между северными и южными штатами. До последнего времени им кое-как удавалось находить компромисс. Север не настаивал на отмене рабства в тех южных штатах, где оно существует с самого момента их основания. В то же время аболиционисты на Севере против того, чтобы распространять работорговлю на новые территории – Луизиану и районы к западу от Миссисипи.

Недавно, однако же, в результате решения Верховного суда напряжение между свободными и рабовладельческими штатами усилилось. Некто Дред Скотт, негр-раб, проживавший со своим хозяином на свободной территории, ушел от него и, с точки зрения аболиционистов, должен считаться свободным человеком. А суд постановил, что любой негр, чьи предки были проданы в рабство, не имеет конституционных прав, и обязал Скотта вернуться к хозяину.