Стефани Блэйк - Огненные цветы

– И все равно мне ужасно жаль этих бедных китайцев. Те же рабы, разве что на жалованье. И я верно сказала Джорджу Дилу – в «Равене» рабам живется лучше.

– Не торопись судить. Не все lunas такие звери, как этот Колт.

– Гнусный тип. – Равена повернулась на бок и приподнялась на локте. – Да, хотела спросить тебя. Почему этот китаец так напугался, когда Колт пригрозил отрезать его косичку?

– Да не отрезать, – засмеялся Брайен, – связать. – В Китае косичка – символ мужественности. Мужчину со связанной косичкой все презирают. Как, допустим, импотента в нашем с тобой мире.

Равена легонько провела ладонью по его обнаженной груди, потом спустилась ниже, к животу.

– Ну, тебе-то это не грозит, бычок ты мой дикий.

Брайен схватил ее за руку.

– Не надо, любимая, боюсь, не выдержу. А тебе уже нельзя; придется терпеть, пока не родишь.

Урча, как котенок, Равена высвободила руку:

– Как говорят ирландцы, шкуру с кошки можно содрать по-разному. Побалую-ка я тебя, Брайен.

Оба они остро ощущали близость друг друга.

– Лежи спокойно и не мешай мне, – прошептала Равена. Она пробежала пальцами по его мощным бицепсам; разгладила волосы на мускулистой груди; надавила на плоский живот; обхватила напрягшуюся мужскую плоть.

– Милый, – простонала она. Его пальцы запутались в ее длинных разметавшихся волосах.

Равена сползла немного ниже, так, чтобы волосы ее полностью накрыли его живот и пах, наклонила голову и жадно приоткрыла губы…

На следующий день они перенесли свой скудный скарб в свежевыкрашенное бунгало, которому предстояло на ближайшие два года стать их домом. Домом, в котором и родилась их дочь Сабрина. Домом – царством любви, счастья и умиротворенности.

С выбором имени Равену озарило, едва она поднесла только что родившееся дитя к груди.

– Сотворили тебя, любовь моя, Равена и Брайен, и быть тебе Сабриной, чтобы в твоем имени сошлись наши имена. Брайен, Равена, Сабрина. Теперь-то уж точно, Брайен, мы связаны навек. – Равена поцеловала ему руку, а Брайен, наклонившись над кроватью, мягко прижался к ее губам, а потом к щечке новорожденной.

Выглядел он совершенно потрясенным.

– Никогда в жизни не прикасался к такому мягкому. О Господи! Такая кроха, такая хрупкая, даже страшно.

– Ты бы лучше поостерегся, папочка, – засмеялась Равена. – Она куда сильнее, чем тебе кажется.

Вскоре ему пришлось убедиться в правоте Равены.

Уже в полуторагодовалом возрасте Сабрина привыкла дергать его за брюки, требуя поиграть в любимую игру. Заключалась игра в том, что Брайен должен был с оглушительным «у-у-у-пс» подбрасывать дочь высоко в воздух и потом ловить на лету.

– Только поосторожнее. Ведь она такая крошечная и хрупкая, – неизменно поддевала его в таких случаях Равена, наблюдая за игрой с крыльца.

Но и на солнце есть пятна. Так и безмятежный покой семейной жизни порой нарушался вторжениями извне. Генерал Роберт И. Ли капитулировал при Аппоматоксе перед войсками генерала Улисса С. Гранта.

– Напрасно северяне заключили мистера Дэвиса в тюрьму, как обыкновенного уголовника, – заявила Равена. – Это настоящий джентльмен и истинный борец за то дело, в которое верит. Великий патриот.

– Но дело-то неправое, – откликнулся Брайен. – Впрочем, похоже, Юг ждут нелегкие времена. Попомни мое слово, северяне свой фунт мяса не упустят.

Известие об убийстве президента Линкольна, хотя и пришло на Гавайи через три месяца после этого ужасного события, совершенно потрясло Брайена с Равеной.

– Хорошо, что мы не живем больше в Соединенных Штатах, – сказала Равена. – Боюсь, война и ее последствия разрушат эту страну. Какой корабль ни заходит в наши края, всякий приносит все новые вести о царящем там хаосе, насилии, кровопролитии. Такое ощущение, что война не только не кончилась, но, наоборот, разгорается с новой силой.

Однажды они столкнулись с капитаном сухогруза, человеком уже в возрасте.

– На Юге сейчас полный раздрай, – рассказывал он. – Глазам не поверишь. Негры живут в домах своих вчерашних хозяев, а те на них работают. Дочерям плантаторов приходится удовлетворять сладострастные желания больших черных жеребцов – прошу прощения, мэм, но это чистая правда.

Порой от таких рассказов Равене хотелось рыдать в голос.

– Бедные мои отец с матерью! Должно быть, их уж нет на белом свете, а мы ничего и не знаем. И друзья, милые друзья. Сидли. Тейтсы. Барби и Пеннелл. Полковник Купер с семьей. Как думаешь, что с ними сталось?

– Вряд ли янки так уж плохо обращаются с твоими родителями и друзьями – все-таки это люди из высших слоев общества. Да и что толку гадать? Все равно ничего не узнаем, как не узнаем и про мою родню в Тайроне.

Весной 1867 года Брайену выпала возможность купить небольшую плантацию таро на другой оконечности острова.

– Это еще что за невидаль такая – таро? – поинтересовалась Равена, когда Брайен поделился с ней своими планами.

– Таро для местных жителей – то же, что картофель для ирландцев. Да и выглядит плод – его здесь называют «корм» – примерно как картофелина. Единственный недостаток состоит в том, что этому плоду надо полных двенадцать месяцев, чтобы вызреть. Но в этом же есть и свое преимущество: между посадкой и сбором урожая проходит много времени, которое можно уделять домашним делам.

– Ну разумеется, я знаю, что такое «корм». Сначала кипятят воду, потом отваривают клубни на пару и, наконец, сбивают в пюре.

– А потом добавляют воды, и получается «пой».

Пой на Гавайях – практически национальное блюдо, однако же Равена так и не смогла заставить себя полюбить его, как испытывала в свое время едва ли не отвращение к ирландской картошке.

Узнав о приобретении Брайена, Дил пришел в восторг:

– Вы на верном пути, друг мой. Примите мои поздравления!

И в знак дружбы и признательности он освободил от контрактных обязательств своего лучшего работника, чтобы его услугами мог воспользоваться Брайен.

– На Лума Вонга вы не нахвалитесь, – убежденно сказал Дил. – А про таро он вообще все знает, так что смело можете ставить его десятником.

Брайен даже растерялся:

– Нет, Джордж, такого подарка я принять не могу. Ведь я же знаю, что этот малый для вас значит.

– Нет-нет, Брайен, – отмахнулся Дил, – я даже рад избавиться от него. Честное слово. Между Лумом и Колтом давно черная кошка пробежала, и добром это не кончится. У вас ему будет лучше.

Действительно, Лум оказался потрясающим приобретением.

Вместе с ним в общую семью вошла и Энис Вонг, шестнадцатилетняя аборигенка, которую взяли присматривать за Сабриной. Сьюзи, как все ее здесь звали, была полукровка, вернее сказать, в жилах ее текли три разные крови – гавайская, китайская и норвежская.

Ну и, разумеется, еще пес Сабрины – Доунгэл, или просто Донни, в котором разных кровей было еще больше, чем у Сьюзи. В общем-то попросту рыжая дворняга со слишком большими лапами и ушами, весело покачивающимся хвостом и парой удивительно любящих, верных и преданных глаз – таких Равене в жизни видеть не приходилось.

Ночью Равена с Брайеном шли в спальню своего нового дома. Он не был похож на особняк либо замок, в каких жили в Ирландии О’Нилы и Уайлдинги. И на царственную «Равену» тоже не походил. И даже на особой красотой не блещущий дом Джорджа Дила.

– А мне больше ничего и не надо, – говорила Равена. – Это самое лучшее и самое красивое место на свете.

Брайен только улыбался. Дом представлял собой средней величины строение. Ничего особенного, но стоит на земле прочно. А красота, о которой говорила Равена, – это красота внутренняя. Красота их взаимоотношений, их любви друг к другу и к ребенку.

Каждый вечер перед сном повторялось одно и то же. Сабрина тяжело вздыхала и бормотала что-то на своем, еще неразборчивом языке. Донни, устраиваясь на ночь под детской кроваткой, ворчал и скреб лапами по полу. Грудь Равены поднималась и опадала при льющемся через открытое окно лунном свете. Ветер с океана доносил местные экзотические ароматы. Издали долетал шум прибоя.

Ее рука доверчиво и уютно ложилась в его большую ладонь, задубевшую от повседневной работы, которую Брайен делил со своими наемниками. Китайцы души не чаяли в Брайене. Таких хозяев они прежде не видели.

В какой-то момент он ощущал легкое пожатие. На их языке это означало:

Я хочу тебя.

Рай. Отныне и во веки веков. И ничто не может нарушить этот мир и покой.

Сейчас, перечитывая строки, венчающие первую книгу: «Рай. Отныне и во веки веков. И ничто не может нарушить этот мир и покой», – я сама поражаюсь их идиллической наивности.

Брайен и Равена. Невинные, как Адам и Ева в Эдеме.

Дети, право. Дети, купающиеся в детских мечтах и фантазиях. Верящие в неземное блаженство, обещанное нам в романах, которые все мы так любим:

«Они жили долго и счастливо и умерли в один день».

Беллетристика.

Возвышенный обман.

Сказка.

Все это волнует воображение и побуждает приняться за вторую книгу. Но я торжественно клянусь:

Я не стану обманывать себя и читателей, делая вид, будто радости и печали, описанные на этих страницах, существуют вечно.

Надеюсь, читатель сам убедится, что стиль автора, философия, общий взгляд на жизнь обрели новую зрелость – как, впрочем, и сама героиня.

(подписано) Равена Уайлдинг О’Нил 7 июля 1881 года

Очередной день рождения Сабрины – ей исполнилось девять – Брайен объявил на плантации выходным и закатил такое празднество, какого в здешних краях, на острове Мауи, сроду не видывали. В ямках, прикрытых пальмовыми листьями, томились на углях куски мяса и целые поросята. Угощение готовили в течение двух дней. С соседнего острова был выписан гавайский оркестр, которому предстояло развлекать больше сотни гостей.

Одним из них был капитан ирландского корабля, остановившегося здесь на пути в Китай взять груз чая.

– Ваша дочь – точная копия матери, – сказал он с сильным акцентом, пробудившим у Брайена давно исчезнувшие, казалось, воспоминания.

– Это верно, – согласился Брайен, и при взгляде на жену и дочь, пытавшихся обучиться «хуле» у полногрудой певички из оркестра, у него ком в горле встал. Сабрина и была той самой девочкой, которую он когда-то, очень давно, встретил на балу у вице-короля.

– Ну как там делишки в нашей родной Эрин? – спросил он у капитана.

– Да все хорошо, никогда так по крайней мере за последние сто лет не было. И все благодаря нашему юному Чарли Парнеллу, он не боится задираться с англичанами. Поговаривают, в будущем году он непременно займет место в парламенте. И потом еще этот новый премьер-министр, Уильям Гладстон. Прекрасный человек. Он провел законы, которые дадут ирландским фермерам-арендаторам настоящие права.

– Гарантии прав на землю на весь срок аренды, – уточнил Брайен.

– Ну, таких мудреных слов я не знаю. И еще он выдвинул проекты других законов, дающих фермерам право распоряжаться землей, которую они обрабатывают. Больше того, Гладстон стоит за самоуправление Ирландии.

– Ну вот наконец и у нас собственный Линкольн появился, – иронически заметил Брайен.

– Как прикажете вас понимать, мистер О’Нил?

– Это человек, которому противно рабство.

– А, теперь ясно.

– В Тайроне приходится бывать?

– Я там родился. Дайте-ка подумать. Да, я в декабре прошлого года был в Оме.

У Брайена глухо ухнуло в груди.

– О’Нилов знаете?

– Каких именно? Ведь их много.

– Я имею в виду графа Тайрона.

Капитан Кейси рассмеялся:

– А как же? Граф всегда приглашает нас на чай с печеньем. Вы что же, хотите сказать, что вы из этих О’Нилов?

– Нет, капитан, такими сказками я вас кормить не буду, – улыбнулся Брайен. – А вот свинины отведать рекомендую. Не стесняйтесь.

Брайен вернулся в дом, прошел к себе в кабинет, налил виски, уселся за массивный стол и, покачиваясь в кресле-качалке, посмотрел в большое окно, выходящее прямо на берег.

«Два океана нас разделяют, – подумалось ему. – Но и отсюда слышу, как они все еще оплакивают покойника».

– Ты вроде говорил с капитаном Кейси? – послышался из-за спины голос Равены.

Брайен улыбнулся и взял ее за руку.

– Ага, и ты, кажется, тоже?

– Он сказал, что ты спрашивал его о графе Тайроне. Родители твои, по его словам, живы и здоровы, разве что чуть победнее стали благодаря деятельности мистера Гладстона.

– Да, большие дела там происходят. О Господи, как бы хотелось оказаться дома.

– Мне тоже.