Ее лицо теперь пылало так, что я удивилась, не услышав шипения превращающихся в пар капель дождя, падающих на ее кожу. Мое собственное лицо похолодело, и сердце в груди сжалось. В свое время вероятность такого заражения очень живо представлялась мне, но я не хотела даже допускать этой мысли, если бы она сама не подняла вопрос. Неделями я скрытно следила за ней в поисках любого намека на болезнь, но зачастую у женщин инфекция на ранней стадии не заметна. Рождение здорового Джемми принесло мне большое облегчение.

— О, — сказала я мягко и сжала ее руку. — Не волнуйся, дорогая, у тебя ничего нет.

Она глубоко вдохнула воздух и выпустила его белым облачком пара, напряжение частично оставило ее.

— Ты уверена? — спросила она. — Ты можешь это сказать? Я чувствую себя в порядке, но я думаю, у женщин симптомы проявляются не всегда.

— Да, — согласилась я, — но у мужчин они проявляются ярко. И если бы Роджер заразился от тебя, я сразу же узнала бы об этом.

Ее лицо снова зарозовело, и она кашлянула, выпустив еще одно туманное облако.

— Хорошо, это такое облегчение. Так значит с Джемми все в порядке? Ты уверена?

— Абсолютно, — подтвердила я. Я закапала нитрат серебра — добытый с огромным трудом и большими затратами — в его глаза при рождении, просто на всякий случай, но я действительно была уверена. Кроме отсутствия любых признаков болезни, Джемми производил впечатление очень здорового ребенка, что делало мысль об инфекции просто невероятной. Он излучал благоденствие, как полный горшок тушеного мяса.

— Ты поэтому спрашивала о контрацепции? — спросила я, махнув рукой в знак приветствия МакРеям, мимо лагеря которых мы проходили. — Ты волновалась из-за детей в случае, если…

— О, нет. Я даже не думала о венерических заболеваниях, пока ты не заговорила о сифилисе, и мне вдруг пришло в голову, что у него могла быть эта болезнь, — она остановилась и откашлялась. — Э-э, я только хотела узнать…

Скользкий участок тропинки помешал продолжению разговора, но не моим мыслям.

Конечно, невеста могла думать о таких вещах, но при данных обстоятельствах… почему? Страх за себя или новорожденного? Роды могли быть опасными, и любой, кто видел моих пациентов или слышал разговоры женщин у костра, не стал бы сомневаться, что жизнь младенцев и детей в этом веке подвергалась большой опасности. Редкая семья не потеряла хотя бы одного ребенка из-за лихорадки, ангины или «squitters» — обильной диареи. Множество женщин потеряли троих, четверых или больше детей. Я вспомнила рассказ Абеля МакЛеннана, и небольшая волна дрожи пробежала по моей спине.

Однако Брианна была здоровая женщина, и хотя мы испытывали недостаток в таких важных вещах, как антибиотики и продвинутые медицинские услуги, она понимала ценность простой гигиены и хорошего питания.

«Нет, — думала я, наблюдая за изгибом ее сильной спины, когда она перетащила тяжелое оборудование через корень, вылезший на тропинку. — Дело не в этом. Она могла иметь какие-то причины для опасений, но, в общем, она была довольно смелой девушкой».

Роджер? На первый взгляд, казалось, лучшее, что можно сделать — это быстро забеременеть и родить ребенка, отцовство которого не будет вызывать сомнения. Это, конечно, могло бы сцементировать брак. С другой стороны… что, если она забеременеет? Роджер будет очень рад, но как это отразится на Джемми?

Роджер поклялся на крови, признавая Джемми своим сыном. Но человеческая натура была человеческой натурой, и хотя я была уверена, что Роджер никогда не оставит Джемми и не станет пренебрегать им, весьма вероятно, что он будет относиться к нему по-другому не так, как к собственному ребенку. Стала бы Бри рисковать этим?

Немного подумав, я решила, что очень мудро со стороны Бри немного подождать. Необходимо дать Роджеру время, чтобы он почувствовал эмоциональную связь с Джемми прежде, чем их семейная жизнь осложниться еще одним ребенком. Да, очень разумно, и Бри — очень разумный человек.

И только, когда мы пришли на поляну, где занимались утренним приемом больных, мне пришло в голову другое объяснение.

— Вам помочь, миссус Фрейзер?

К нам подбежали два младших мальчиков Чизхолмов, которые освободили меня и Брианну от тяжелого груза и, не спрашивая, сразу же развернули стол, принесли чистую воду, разожгли огонь и вообще сделали много полезного. Им было не больше восьми и десяти лет, и, наблюдая за их работой, я поняла, что мальчик в двенадцать или четырнадцать лет мог считаться здесь взрослым человеком.

Брианна тоже понимала это. Она никогда бы не оставила Джемми, я знала это — не тогда, когда он нуждался в ней. Но… позже? Когда он вырастет?

Я открыла свой сундучок и стала медленно вынимать необходимые принадлежности: ножницы, зонд, щипцы, спирт, скальпель, перевязочный материал, зубные клещи, иглы, мази, бальзамы, мыло, слабительное…

Брианне было двадцать три года. Ей будет лет тридцать пять к тому времени, когда Джемми станет полностью независимым от нее. И тогда, они с Роджером могли бы вернуться в будущее, в их собственное время, к безопасности, к прерванной жизни, которая принадлежала ей с рождения.

Но только если у нее не будет других детей, беспокойство о которых будет держать ее здесь.

— Доброе утро, мэм.

Невысокий мужчина средних лет стал моим первым пациентом этим утром. Он был колючий от недельной щетины и выглядел довольно больным, с помятым лицом и налитыми кровью от дыма и виски глазами. Его диагноз был совершенно ясен. Похмелье было частой причиной обращения на утреннем приеме.

— У меня немного колет в животе, мэм, — сказал он, глотая слюну с несчастным видом. — Может быть, у вас есть какое-нибудь средство?

— Только одно, — уверила я его. — Сырое яйцо и немного рвотного корня. Пусть вас хорошо вырвет, и вы снова будете, как новенький.

Прием велся на краю большой поляны у подножия холма, где по ночам горел главный костер сбора. Влажный воздух пах сажей и резким ароматом мокрого пепла, но в черном круге примерно десяти футов в диаметре уже лежали дрова и растопка. Я подумала, что, если дождь продолжит лить такими темпами, разжечь костер будет очень трудно.

Джентльмен с похмельным синдромом удалился, возникло небольшое затишье, и у меня появилось время уделить внимание Мюррею МакЛеоду, который принимал больных неподалеку.

Мюррей начал прием рано, и я видела, что земля и пепел под его ногами промокли от крови. Сейчас он принимал пациента, чей красный рыхлый нос и обрюзгшие щеки говорили о злоупотреблении алкоголем. Несмотря на дождь и холод, он был раздет до рубашки, один рукав был подвернут и на руку был наложен жгут, на коленях пациента стоял тазик для сбора крови. Я находилась не менее чем в десяти футах от места, где Мюррей проводил прием, но и в слабом утреннем свете я могла видеть глаза мужчины, желтые, как горчица.

— Печень, — сказала я Брианне, не прилагая особых усилий, чтобы понизить голос. — Ты даже отсюда можешь видеть желтуху, не так ли?

— Желчный гумор, — громко произнес МакЛеод, хватая ланцет. — Совершенно ясно, избыток гумора.

Маленький, темный и опрятный, Мюррей не производил авторитетного впечатления, но был очень самоуверен.

— Цирроз печени из-за пьянства, осмелюсь сказать, — проговорила я, подходя ближе и хладнокровно рассматривая пациента.

— Сгущение желчи из-за дисбаланса мокроты! — Мюррей с негодованием посмотрел на меня, очевидно решив, что я собираюсь перехватить инициативу, если не самого пациента.

Я проигнорировала его и наклонилась, чтобы рассмотреть пациента, который выглядел встревоженным моим вмешательством.

— У вас твердая масса под ребрами справа, не так ли? — вежливо сказала я. — Ваша моча темная, а когда вы испражняетесь, то кал черный и кровавый, я права?

Мужчина кивнул с отвисшей челюстью. Мы начинали привлекать внимание.

— Ма-ма, — Бриана подошла ко мне. Она кивнула головой Мюррею и пробормотала мне на ухо.

— Что ты можешь сделать при циррозе печени, мама? Ничего!

Я замолчала, прикусив губу. Она была права. В своем желании похвастаться правильным диагнозом — и воспрепятствовать Мюррею использовать свой ржавый ланцет на человеке — я упустила из виду один незначительный пункт: я не могла предложить никакого альтернативного лечения.

Пациент, сбитый с толку, переводил взгляд между нами. Я с усилием улыбнулась ему и кивнула Мюррею.

— Мистер МакЛеод прав, — сказала я сквозь зубы. — Болезнь печени, конечно же, вызывается избытком гумора.

Лицо Мюррея, полное подозрений, при моей капитуляции стало до смешного глупым от удивления. Выступив вперед меня, Брианна перехватила инициативу.

— Есть такой наговор, — сказала она, очаровательно улыбаясь ему. — Он… э… заостряет лезвие и ослабляет поток гумора. Я вам покажу.

Прежде чем он смог сжать ладонь, она вынула из нее ланцет и повернулась к нашему небольшому костру, где на треножнике был подвешен котелок с водой.

— Именем Михаила, властелина мечей, защитника душ, — начала она нараспев. Я надеялась, что использование имени святого Михаила всуе не является богохульством, а если и является, то сам Михаил не возражает. Мужчины, готовившие костер, остановились, чтобы посмотреть, также как и несколько пациентов.

Она подняла ланцет и медленно начертила им в воздухе крест, поглядывая по сторонам, чтобы убедиться во внимании зрителей. Их внимание было завоевано, они были сильно заинтересованы. Высокая, выше большинства собравшихся зевак, с суженными синими глазами, она сильно напомнила мне Джейми в одном из его бравурных представлений. Я могла только надеяться, что она была также убедительна в них, как и он.

— Благослови это лезвие для здоровья твоего слуги, — сказала она, поднимая глаза к небесам и держа ланцет над огнем жестом, каким священник предлагает евхаристию. В воде появились пузыри, но она еще не закипела.

— Благослови лезвие для отворения крови, для… э… очищения от яда тела твоего скромнейшего просителя. Благослови лезвие… благослови лезвие… благослови лезвие в руке твоего скромного слуги… Благодарение Богу за яркость металла.

«Благодарение Богу за скучную сущность гэльских молитв», — цинично подумала я.

Слава Богу, вода, наконец, закипела. Она опустила короткое изогнутое лезвие к поверхности воды, со значительным видом окинула взглядом толпу и провозгласила.

— Пусть Господин наш Иисус очистит лезвие этой водой!

Она погрузила металл в воду и держала, пока пар, поднимающийся по древку ручки, не заставил ее пальцы покраснеть. Она вынула из кипятка ланцет, торопливо переложила в другую руку и подняла вверх, спрятав ошпаренную руку за спину.

— Пусть благословение Михаила, защитника от демонов, будет на этом лезвие и на руке его владельца к здоровью тела, к здоровью души. Аминь!

Она вышла вперед и церемонно вручила ланцет ручкой вперед Мюррею. Тот, не будучи дураком, посмотрел на меня взглядом, в котором острое подозрение смешалось с неохотным признанием театральных способностей моей дочери.

— Не касайтесь лезвия, — сказала я, любезно улыбаясь. — Это испортит наговор. И повторяйте его каждый раз, когда будете использовать лезвие. И не забудьте, его нужно использовать с кипящей водой.

— Ммфм, — произнес он, но взял ланцет аккуратно за ручку. С коротким поклоном Брианне он вернулся к своему пациенту, а я к своему — молоденькой девушке с крапивной сыпью. Брианна последовала за мной, вытирая руки об юбку и выглядя весьма довольной собой. Я услышала тихое кряхтение мужчины за спиной и звонкие капли крови, падающей в металлический тазик.

Я чувствовала себя виноватой из-за пациента МакЛеода, но Брианна была совершенно права, я ничего не могла поделать в данном случае. Тщательный долгий уход, с хорошей диетой и полным воздержанием от алкоголя могли бы продлить ему жизнь, но первые два условия были маловероятны, третье вообще невыполнимо.

Брианна блестяще спасла его от потенциальной угрозы заражения крови и воспользовалась возможностью обеспечить подобную защиту будущим пациентам МакЛеода, но я не могла подавить грызущее чувство вины, что сама не могла сделать больше. Однако, первый медицинский принцип, который я выучила на полях сражений во Франции, все еще действовал: лечите больного, который находится перед вами.

— Используй эту мазь, — строго сказала я девушке с крапивной сыпью, — и постарайся не чесаться.

Глава 4

Свадебные подарки

День не стал светлее, но дождь на время прекратился. Костры задымили, как дымокуры. Люди спешили воспользоваться моментом, чтобы разжечь тщательно хранимые горячие угли; они подкладывали мокрые дрова в огонь и пытались просушить мокрую одежду и влажные одеяла. Однако ветер не прекратился, и полосы дыма от костров, словно призраки, струились среди деревьев.