Роджер стоял неподвижно некоторое время, сжимая ящичек, потом криво улыбнулся Джейми и кивнул головой.

Он начал писать, пока устраивался лагерь, сделал перерыв, чтобы съесть ужин, и продолжил после него. Это была утомительная и очень медленная работа; переломы почти срослись, но его руки оставались распухшими и неуклюжими. Он ронял перо дюжину раз. Суставы моих пальцев болели при взгляде на его мучения.

— Перестань сейчас же!

Я подняла голову от горшка, который чистила камышом и горсткой песка, и увидела, что Брианна воевала с сыном, который, выгнувшись на ее руках назад, как лук, пинался, извивался и вообще делал все, что заставляет даже любящих родителей на мгновение подумать о детоубийстве. Я заметила, что плечи Роджера напряглись от этого шума, но он продолжал упорно писать.

— Что с тобой? — сердито вскричала Брианна. Она стояла на коленях и пыталась уложить Джемми, чтобы сменить подгузник на ночь.

Подгузник нуждался в срочной замене, так как был мокрым, грязным и болтался возле колен мальчика. Джем проспал большую часть дня в фургоне и проснулся утомленный жарой, раздраженный и не склонный к шуткам, не говоря уже о том, чтобы менять подгузники и ложиться спать.

— Может быть, он еще не устал, — предположила я. — Он поел, да?

Вопрос был риторическим; лицо Джемми было измазано заварным пудингом, а в волосах застряли кусочки гренок.

— Да, — Бри провела по своим волосам, которые были более чистыми, но не менее растрепанными. Джемми был не единственным рассерженным в семье МакКензи. — Может быть, он не устал, но я выбилась из сил.

Она шла пешком большую часть дня, чтобы облегчить нагрузку на лошадей на крутых склонах. Я тоже.

— Почему бы тебе не оставить его и не пойти умыться? — сказала я, благородно подавляя зевок. Я взяла большую деревянную ложку и заманчиво повертела ей перед Джемми, который испускал ужасные скулящие звуки. Увидев ложку, он замолчал и подозрительно уставился на нее.

Я добавила к приманке пустую оловянную кружку, положив их на землю рядом с ним. Он тут же уселся и, схватив ложку обеими руками, принялся вколачивать кружку в землю.

Бри кинула не меня взгляд искренней благодарности, встала и исчезла в лесу, направляясь вниз к маленькому ручью. Быстрое ополаскивание в холодной воде давало не такое роскошное расслабление, как ароматная ванна с пеной и при свечах, но главным словом здесь было «расслабление». Немного одиночества творит чудеса для уставшей матери, как я знала из своего опыта. И если чистота — это еще не все, но чистые ноги, лицо и руки определенно улучшают отношение к миру, особенно после дня с потом, грязью и мокрыми вонючими подгузниками.

Я критически осмотрела свои руки — с управлением лошадьми, разведением костра, готовкой пищи и чисткой горшков, моему собственному отношению к миру требовалось немного позитива.

Однако вода — не единственная жидкость, способная поднять чей-либо дух. Джейми нагнулся через мое плечо и, вручив мне чашку, уселся рядом.

— Slàinte, mo nighean donn, [185]— произнес он мягко и улыбнулся мне, поднимая свою чашку в приветственном жесте.

— Ммм, — я закрыла глаза, вдыхая аромат. — Правильно ли говорить «Slàinte», если пьешь не виски?

Жидкость в чашке была вином и притом очень хорошим, терпким, но с богатым благоуханием виноградных листьев и солнца.

— Почему бы нет, — сказал Джейми. — Это только пожелание здоровья, в конце концов.

— Правильно, но я полагаю, что пожелание здоровья в случае с виски имеет вовсе не фигуральное значение. Я имею в виду — говоря так, вы надеетесь, что человек, пьющий виски, выживет.

Он рассмеялся, и от уголков его глаз разбежались морщины.

— Я еще никого не убил своим виски, сассенах.

— Я не имела в виду твой виски, — уверила я его, сделав паузу для глотка. — О, как хорошо. Я вспомнила о трех милиционерах из отряда полковника Эша.

Трое упомянутых мужчин были обнаружены караульным в мертвецки пьяном состоянии, после того как употребили бутылку так называемого виски, бог весть, где добытого.

Поскольку в отряде Эша не было своего хирурга, а мы располагались рядом с ними, меня вызвали среди ночи откачивать их, и я сделал все, что могла. Все трое выжили, но один мужчина ослеп на один глаз, а другой получил незначительное повреждение головного мозга, хотя про себя я сомневалась, был ли он достаточно умен до этого.

Джейми пожал плечами. Пьянство было одной из реалий жизни, а некачественное самогоноварение — другой.

— Thig seo, chuisle! [186]— крикнул он, увидев, что Джемми, потерявший интерес к ложке и чашке, на четвереньках подбирался к кофейнику, который стоял возле огня, чтобы кофе оставался горячим. Джемми проигнорировал приказ, но был спасен Иэном Финдли, который аккуратно подхватил его поперек тела и принес, брыкающегося, к Джейми.

— Сиди, — твердо сказал Джейми, усадил его на землю и вручил тряпичный мяч. Джемми взял его, хитро поглядывая на костер.

— Попробуй бросить его в огонь, chuisle, и я отшлепаю тебя по заду, — сообщил ему Джейми весело. Джемми поднял брови и выпятил дрожащую нижнюю губу, но мяч в огонь все же не бросил.

— Chuisle? — спросила я, старательно выговаривая звуки. — Это новое слово? Что оно означает?

— О, — Джейми потер переносицу, размышляя. — Это означает «моя кровь».

— Я думала, что это «mo fuil».

— Да, но эта та кровь, которая течет из раны. Chuisle означает скорее… тех, в чьих жилах течет моя кровь. Так называют маленьких детей, если они, конечно, родственны вам по крови.

— Как мило, — я поставила пустую чашку на землю и прислонилась к плечу Джейми. Я все еще чувствовала себя уставшей, но волшебство вина сгладило остроту усталости, и я была приятно расслаблена.

— Ты назвал бы так же Германа или Джоан? Или обязательно родство по крови?

— Я склонен называть Германа un petit emmerdeur, [187]— произнес он с веселым фырканьем, — но Джоан, да, я назвал бы малышку chuisle. Это кровь сердца, не только тела, понимаешь?

Джемми бросил тряпичный мяч на землю и зачаровано с открытым ртом смотрел на светлячков, которые замерцали в траве с наступлением темноты. С наполненными животами и предвкушением отдыха все почувствовали успокоительное действие ночи.

Мужчины растянулись на траве под платаном, передавая по кругу бутылку с вином и ведя легкий несвязный разговор, обычный для мужчин хорошо знающих друг друга. Мальчики Финдли играли на дороге, единственно свободном месте среди леса, перебрасываясь чем-то и пропуская половину бросков из-за темноты, что сопровождалось веселыми оскорбительными выкриками.

Громко зашелестев кустарником, появилась Брианна, мокрая, но повеселевшая. Она остановилась возле Роджера, положив руку на его спину, и заглянула в его опус. Он поглядел на нее, пожал плечами и, собрав листки, вручил ей. Она встала рядом с ним на колени и принялась читать, откидывая назад влажные волосы и прищуриваясь, чтобы разобрать написанное.

Светлячок уселся на рубашку Джейми, пылая зеленным светом в складках его рубашки. Я потрогала его пальцем, и он улетел, поднявшись над костром, словно вылетевшая оттуда искра.

— Это была хорошая идея заставить Роджера писать, — сказала я, смотря на него с одобрением через огонь. — Я в нетерпении узнать, что же точно с ним случилось.

— Я тоже, — согласился Джейми. — Но поскольку Уильям Баккли исчез, может быть, то, что произошло с Роджером Маком, не столь важно, как то, что будет с ним дальше.

Мне не нужно было спрашивать, что он подразумевал под этим. Больше, чем кто-либо другой, он знал, что значит, когда земля выбита из-под твоих ног, и сколько требуется сил, чтобы снова подняться. Под прикрытием темноты я погладила его искалеченные пальцы, прослеживая утолщения шрамов.

— Значит, для тебя не имеет значения, является ли твой кузен хладнокровным убийцей? — легкомысленно спросила я, прикрывая более серьезный разговор, который вели наши руки.

Он издал негромкий хриплый звук, который, возможно, был смехом. Его пальцы обхватили мои и пожали в ответ.

— Он МакКензи, сассенах, МакКензи из Леоха.

— Гмм.

Фрейзеры упрямы, как камни, сказали мне. А сам Джейми описывал МакКензи из Леоха так: красноречивы, как жаворонки в поле, и вместе с тем хитры, как лисы. Это было верно по отношению к его дядьям: Колуму и Дугалу. Я не слышала ничего указывающее на то, что его мать, Эллен, обладала этой семейной чертой, но Джейми было всего восемь лет, когда она умерла. А его тетя Джокаста? Далеко не дура, но с гораздо меньшей склонностью к заговорам и интригам, чем ее братья — я так думаю.

— Ты, что?! — восклицание Брианны привлекло мое внимание к другой стороне костра. Она смотрела на Роджера со смесью веселья и тревоги на лице. Я не могла видеть лицо Роджера, он был повернут к ней. Однако он поднял руку предупредительным жестом и повернул голову в сторону мужчин, чтобы убедиться, что никто не обратил внимания на ее восклицание.

Я увидела свет от огня, играющий на его лице, и внезапно выражение предупреждения на нем сменилось на открытый страх. Он вскочил на ноги с открытым ртом.

— Штой! — проревел он.

Это был ужасный крик, громкий и резкий, но какой-то задушенный, словно он кричал сквозь кулак, засунутый в глотку. Он заставил замереть всех вокруг, включая и Джемми, который, потеряв интерес к светлячкам, потихоньку направлялся к кофейнику. Он уставился на своего отца с рукой в шести дюймах от горячего металла. Потом лицо его сморщилось, и он испуганно завопил.

Роджер обежал костер и подхватил мальчика на руки, тот плакал, пинался и извивался, пытаясь убежать от ужасного незнакомца. Бри торопливо забрала сына, прижав его к груди и спрятав его лицо на своем плече. Ее собственное лицо было бледным от шока.

Роджер тоже выглядел потрясенным. Он приложил руку к горлу, осторожно, как если бы был не уверен, что прикасается к собственной плоти. Вздутый шрам от веревки под его челюстью все еще был темным; я могла видеть его даже в неровном свете костра, так же как и более аккуратную линию моего разреза.

Первоначальный шок от его крика немного прошел, и мужчины подошли ближе, выбравшись из-под дерева. Финдли, примчавшиеся с дороги, собрались вокруг Роджера, удивлено восклицая и поздравляя его. Роджер кивал, пока ему жали руку и похлопывали по спине, и выглядел так, словно ему страшно хотелось оказаться в другом месте.

— Скажи еще что-нибудь, — уговаривал его Хью Финдли.

— Да, сэр, вы можете, — присоединился к нему Иэн с круглым сияющим от радости лицом. — Скажите… скажите: «Карл у Клары украл кораллы».

Это предложение было освистано и заменено градом других. Роджер начинал выглядеть довольно отчаявшимся, и его челюсти сжались. Джейми и я встали на ноги; я почувствовала, что Джейми собирается вмешаться.

Тут сквозь толпу пробралась Брианна, держа на бедре Джемми, недоверчиво посматривающего на окружающих. Она взяла Роджера за руку свободной рукой и улыбнулась ему, немного дрожащей улыбкой.

— Ты можешь сказать мое имя? — спросила она.

Улыбка Роджера была такой же дрожащей. Я услышала шорох воздуха в его горле, когда он вздохнул.

На этот раз он говорил тихо, очень тихо, но все замолкли, наклонившись вперед, чтобы слышать. Это был рваный шепот, хриплый и болезненный, первый слог был произнесен с силой, чтобы пройти через травмированные голосовые связки, последний был едва слышен.

— Брриа…нах, — произнес он, и она разрыдалась.

Глава 76

Проклятые деньги

Фрейзер-Ридж

Июнь 1771


Я сидела в кресле посетителя в кабинете Джейми, перетирая корни лапчатки, в то время как он трудолюбиво корпел над квартальным отчетом. Обе работы были медленными и утомительными, но мы могли пользоваться одной свечой и наслаждаться компанией друг друга, и кроме того я могла испытывать удовольствие от богатства его замечаний, адресованных бумаге под его пером.

— Яйцесосущий сын дикобраза! — бормотал он. — Только погляди на это, сассенах. Этот человек — настоящий грабитель. Два шиллинга и три пенса за две головы сахара и палочку индиго!

Я сочувственно прищелкнула языком, воздержавшись от замечания, что два шиллинга кажутся разумной ценой за товар, произведенный в Вест-Индии, доставленный на судне до Чарльстона, а оттуда транспортируемый на фургонах и пирогах, верхом на лошадях, а то и просто на ногах несколько сотен миль по суше, чтобы, наконец, появиться у нашего порога за плечами странствующего коробейника, который мог получить оплату за него только через три месяца при своем следующем визите, и даже в таком случае он вряд ли получит деньги, а скорее шесть банок крыжовенного джема или копченый окорок оленины.