Он совсем не говорил в первые несколько дней своей экспедиции, испытывая сильное облегчения от того, что не обязан это делать. Теперь он начал говорить снова, и хотя хриплые искореженные звуки, вылетающие из его горла, ему не нравились, его это не волновало, так как его все равно никто не слышал.

До него донеслось бульканье воды, и он, прорвавшись сквозь стену молодых деревцев ивы, увидел ручей с мерцающей от солнца водой. Встав на колени, он попил и умыл лицо, потом выбрал место на берегу, с которого можно было проводить измерения. Он достал толстый журнал, чернила и перо из висящей на плече кожаной сумки и вытащил из-под рубашки астролябию.

В его голове зазвучала песня. Песни прокрадывались туда, когда он терял бдительность, и их мелодии звучали в его внутреннем ухе, как сирены на скалах, готовых разнести его на куски.

Но не эта. Он улыбнулся, прицеливаясь сквозь меридиан астролябии на дерево на противоположном берегу. Это была детская песенка-считалка, которую Бри пела Джемми. Одна из тех ужасных песен, от которых, если они попали в голову, невозможно было избавиться. Когда он сделал измерения и записал их в журнал, он уже тихо напевал, игнорируя резкие немелодичные звуки.

— …му-равьи мар-шируют один за дру-гим…

«Пять тысяч акров. Что, черт возьми, он должен с ними делать?»

— Вниз на землю… прочь от дождя та-та-та-та…

Я поняла, почему мое присутствие было так важно для Цацави, сразу же, как узнала название деревни — Калануи или Воронья деревня. Я не видела воронов по дороге, но слышала хриплый крик одного из них с дерева.

Деревня располагалась в очаровательном месте, в узкой долине у подножия горы, и была окружена небольшими полями и садами. Вдоль долины бежала небольшая речка, которая после небольшого водопада исчезала в зарослях тростника, сияющего пыльным золотом в солнечном свете начала дня.

Нас встретили с большим энтузиазмом и сердечностью, щедро угостили и развлекали в течение дня и ночи. На второй день мы были приглашены на ритуал, который, как я поняла, являлся обращением к охотничьему богу индейцев-чероки с просьбой помочь экспедиции, которая должна была начаться на следующий день.

До встречи с Джексоном Джоли мне не приходило в голову, что индейские шаманы так же отличаются друг от друга, как христианские священники. К этому времени я сталкивалась с несколькими их представителями, но, не владея языком, не понимала, что быть шаманом еще не значит обладать личным магнетизмом, духовной силой или даром проповедника.

Наблюдая, как собравшимися в доме тестя Питера Бьюли людьми постепенно овладевает сонливость, я поняла, что независимо от того, обладает ли Джексон Джоли магнетизмом или даром общаться с духами, ему печально недоставало таланта красноречия.

Я обратила внимание на смиренное выражение на лицах его паствы, когда он занял свое место перед очагом, завернутый в шаль из красной фланели, и с маской в виде головы птицы. Когда он начал говорить нараспев громким гудящим голосом, женщина рядом со мной тяжело переступила и вздохнула.

Вздох был заразителен, но не так, как зевота. Через несколько минут половина людей вокруг меня зевала, и из их глаз слезы текли, как фонтаны. Мои челюстные мускулы болели от усилий держать рот закрытыми, и я видела, как Джейми мигал, как сова.

Исполняющий свою роль с большим энтузиазмом, шаман был также очень скучным. Единственным человеком, на которого его песнопения произвели впечатление, был Джемми, который сидел на руках Брианны и смотрел на шамана, испуганно открыв рот.

Молитва об удачной охоте была довольно монотонной с бесконечными повторениями «Хай! Хайюа’ханива, хайюа’ханива, хайюа’ханива…» Потом пошли небольшие вариации на эту тему с каждым стихом, заканчивающимся неожиданным и громким «Йохо!», как будто мы плыли на пиратском корабле с бутылкой рома.

Однако конгрегация и в этой части молитвы не выказала большого энтузиазма, и я подумала, что дело было не в самом шамане. Медведь-призрак изводил деревню в течение многих месяцев, и они, должно быть, проводили эту церемонию несколько раз, хотя и без особого успеха. Дело не в том, что Джексон Джоли был плохим проповедником, просто его паства потеряла веру.

После окончания молитвы, Джолли что-то сказал, подчеркивая свою речь топаньем ноги, потом достал волшебную палочку из мешочка, поджег ее, сунув в огонь, и замаршировал по комнате, дымя на людей. Толпа вежливо раздалась, когда он приблизился к Джейми и обошел его и близнецов Бердсли несколько раз, что-то распевая и окуривая их ароматным дымом.

Джемми посчитал это очень забавным. Также считала его мать, которая стояла с другой стороны от меня, сотрясаясь от подавленного смеха. Джейми стоял высокий и прямой, выглядя очень торжественно, когда Джоли — мужчина весьма низенького роста — прыгал вокруг него, как лягушка, а потом поднял полу его сюртука, чтобы окурить ему зад. Я не смела взглянуть на Брианну.

Закончив эту фазу церемонии, Джоли занял свою позицию возле очага и начал снова петь. Женщина рядом со мной закрыла глаза и немного скривила лицо.

Моя спина начинала болеть. Наконец, шаман завершил свои действия громким криком. Он снял маску и вытер трудовой пот со лба, выглядя весьма довольным собой. Глава деревни поднялся для речи, и люди зашевелились.

Я как можно незаметнее потянулась и задалась вопросом, что же будет на ужин. Отвлеченная этими мыслями, я не заметила сначала, что движение вокруг меня стало более интенсивным. Потом женщина рядом со мной внезапно выпрямилась и что-то произнесла громким голосом. Она склонила голову набок, прислушиваясь.

Вождь сразу же прекратил говорить, и все стали смотреть вверх. Тела напряглись, а глаза широко раскрылись. Я услышала это тоже, и гусиная кожа покрыла мои плечи. Воздух был полон звуками хлопающих крыльев.

— Что это? — спросила Брианна, глядя вверх, как и все остальные. — Схождение Святого духа?

Я не имела понятия, но звуки становились все громче и громче. Воздух начал вибрировать, а шум уже напоминал непрерывный раскат грома.

— Циква! — крикнул один мужчина, и началось массовое бегство к двери.

Выбежав из дома, я сначала решила, что внезапно налетела буря. Небо было темным, воздух наполнен гулом, странный тусклый свет мерцал повсюду. Но в воздухе не ощущалось влажности, а мой нос заполнил специфический запах — не дождя. Определенно не дождя.

— Птицы, Боже мой, это птицы! — услышала я голос Брианны посреди хора изумленных криков. Все стояли на улице, глядя вверх. Несколько детей, напуганных шумом и темнотой, принялись плакать.

Это было пугающее зрелище. Я никогда не видела ничего подобного так же, как и большинство чероки, если судить по их реакции. Казалось, земля дрожала, а воздух вибрировал от взмаха крыльев, как барабан, по которому били обезумевшие руки. Я чувствовала его пульс на свое коже, а мой платок рвался в воздух, словно хотел улететь.

Растерянность толпы длилась недолго. Тут и там раздались крики, и люди резко помчались к домам, выбегая оттуда уже с луками. В течение нескольких секунд град стрел взмыл в облако из птиц, и пернатые тела, пронзенные стрелами, упали на землю окровавленными каплями.

Тела не были единственными предметами, падающими с неба. Сочная капля ударила меня по плечу, и я увидела целый дождь ядовитых осадков, которые поднимали маленькие облачка пыли, падая на землю. Перья плавали в воздухе, как парашютики одуванчика, и временами большие перья из хвоста или крыльев летели вниз, как маленькие ланцеты, вращаясь от ветра. Я торопливо бросилась в убежище под свисающий край крыши, где уже укрылись Брианна с Джемми.

Мы с изумлением смотрели, как индейцы, толкая друг друга, стреляли так быстро, как могли, посылая одну стрелу за другой. Джейми, Питер Бьюли и Джосайя тоже сбегали за ружьями и теперь стреляли, даже не давая себе труд прицелиться. В этом не было необходимости, промахнуться было невозможно. Дети, вымазанные птичьими экскрементами, ныряли среди толпы, подбирая и складывая тушки птиц возле домов.

Это длилось где-то около получаса. Мы присели под навесом, полуоглушенные шумом и загипнотизированные зрелищем. После первого испуга Джемми прекратил плакать, но прижимался к матери, пряча голову под ее платком.

Выделить отдельных птиц в этом необъятном потоке было невозможно. Это была река из перьев, заполнившая небо от края до края. За хлопаньем крыльев я могла слышать крики птиц — непрерывный шум, словно ураганный ветер мчался через лес.

Наконец, стая улетела, и ее рваный край, состоящий из отставших птиц, скрылся за горой.

Все в деревне вздохнули, как один. Я видела, как люди терли уши, пытаясь избавиться от шума крыльев. Посреди толпы с сияющим видом и горящими глазами стоял Джексон Джоли, весь в перьях и зеленоватых подтеках и, раскинув руки, что-то говорил. Стоящие рядом люди бормотали в ответ.

— Мы благословлены, — перевела для меня потрясенная сестра Цацави. Она кивнула на Джейми и близнецов Бердсли. — Древний Белый послал нам добрый знак. Они найдут злого медведя.

Я кивнула, все еще чувствуя себя ошеломленной. Брианна возле меня наклонилась и подняла мертвую птицу, держа за пронзившую ее стрелу. Это была красивая птичка с изящной дымчато- голубой головкой и темно-желтыми перьями на грудке; оперение крыльев было красновато- коричневое.

— Это он? — спросила она тихо.

— Думаю, да, — ответила я также тихо. Я протянула палец и осторожно коснулась гладкого оперения. Я никогда не видела его прежде, но была совершенно уверена, что птица, которой я касаюсь, являлась странствующим голубем.

Охотники ушли на рассвете следующего дня. Брианна с неохотой рассталась с Джемми, но запрыгнула в седло с такой легкостью, что я подумала: она не станет скучать по нему во время охоты. Что касается Джемми, то он был слишком занят, роясь в корзинках под нарами, и не обратил внимания на отъезд матери.

Женщины провели весь день, ощипывая, жаря, коптя и обваливая голубей древесным пеплом; воздух был полон дыма и аромата жареной голубиной печени. Я тоже помогала с голубями, перемежая работу интересными разговорами и взаимовыгодным бартером, прерываясь время от времени, чтобы взглянуть на горы, куда ушли охотники, и возносила краткую молчаливую молитву за них и за Роджера.

Я привезла с собой двадцать пять галлонов меда, а также ряд европейских трав и семян из Уилмингтона. Торговля шла бойко, и к вечеру я выменяла свои запасы семян на некоторое количество дикого женьшеня, клопогон и настоящую редкость — чагу. Этот огромный бородавчатый гриб, растущий на старых березах, использовался, как мне сказали, для лечения рака, туберкулеза и язв. «Полезная вещь для любого врача», — решила я.

Мед я обменяла на те же двадцать пять галлонов подсолнечного масла. Оно было разлито в кожаные бурдюки, которые лежали под навесом, как маленькая кучка ядер. Я останавливалась, с удовлетворением посматривая на них, каждый раз, когда выходила наружу, и воображала ароматное мягкое мыло, которое можно сделать с его помощью. Больше никаких рук, воняющих жиром сдохшей свиньи! И если повезет, то я смогу продать большую его часть по достаточно хорошей цене, чтобы собрать деньги для проклятой Лаогеры, лопни ее глаза.

Следующий день был проведен в саду с другой сестрой Цацави, которую звали Сунджи. Она была высокой женщиной около тридцати лет, имела приятное лицо и знала несколько слов по- английски, тогда как мой чероки ограничивался словами: привет, хорошо и больше.

Несмотря на все укрепляющееся взаимопонимание с индейскими леди, я не могла точно определить, что означает имя «Сунджи». В зависимости от того, с кем я разговаривала, это слово означало «лук», «мята» или даже «норка». После длительных объяснений я пришла к выводу, что имя не означало ни одно из этих вещей, а скорее указывало на какой-то сильный аромат.

Яблони в саду были еще молодыми и тонкими, но на них было достаточное количество желто- зеленых фруктов, которые вряд ли произвели бы впечатление на Лютера Бербанка, [194]но имели прекрасную хрусткую мякоть и кисловатый вкус — великолепный антидот к сальному вкусу голубиной печени.

Сунджи определила двух своих дочерей присматривать за Джемми и, очевидно, проинструктировала их быть осторожными, указывая в сторону леса.

— Хорошо, приехал убийца медведей, — сообщила она, повернувшись ко мне и держа корзину с яблоками на бедре. — Этот медведь не говорит с нами.

— О, ага, — ответила я, глубокомысленно кивая головой. Одна из леди услужливо разъяснила, что дух медведя откликнется на призыв шамана, и охотники с ним встретятся. Учитывая цвет медведя и его злобный нрав, совершенно очевидно, что это не настоящий медведь, а некий недобрый дух, который решил проявить себя в форме медведя.