Диана Гэблдон - Огненный крест. Книги 1 и 2

Кросс-Крик

Ноябрь, 1771 г.

Ему уже приходилось иметь дело с палашами восемнадцатого века, и потому ни вес меча, ни его длина Роджера не удивили. Чаша гарды была помята, но это не мешало руке твердо держать рукоять. Он делал это раньше. Однако существовала значительная разница между тем, чтобы почтительно уложить старинный экспонат в витрину музея, и тем, чтобы брать острое железо с намерением воткнуть его в человеческое тело.

— Он немного побит, — сказал Фрейзер, критически осмотрев лезвие меча, прежде чем вручить его Роджеру, — но хорошо сбалансирован. Попытайся почувствовать его, убедиться, что тебе он подходит.

Чувствуя себя полным дураком, он сунул руку в чашку и принял фехтовальную позу, заимствованную из фильмов Эррола Флинна. [205]Они стояли в людном переулке возле лавки кузнеца в Кросс-Крике, и несколько прохожих остановились, чтобы поглазеть и предложить свои советы и комментарии.

— И сколько Мур просит за этот кусок кастрюльного олова? — спросил кто-то пренебрежительно. — Если больше двух шиллингов, то это разбой на большой дороге.

— Это прекрасный меч, — с негодованием заявил Мур, выглядывая из открытой верхней половины дверей. — Он у меня от дяди, который служил в форте Стэнвик. Да этим мечом убили кучу французов, и ни одной зазубрины на лезвии.

— Ни одной зазубрины! — вскричал хулитель. — Да он так согнут, что если ты попытаешься ткнуть им в лицо человеку, то скорее отрежешь ему ухо!

Среди толпы раздался смех, заглушивший ответ кузнеца. Роджер опустил конец лезвия, потом медленно поднял его. Как, черт возьми, проверяют меч? Махать им туда-сюда? Что-нибудь проткнуть им? Неподалеку от них стояла телега, загруженная мешками с необработанной овечьей шерстью, если судить по запаху.

Он поискал в растущей толпе владельца этой телеги, но не смог определить его. Огромная ломовая лошадь, привязанная к телеге, была оставлена без присмотра и сонно дергала ушами.

— Если молодой человек желает меч, у Малачи МакКейба есть гораздо лучше, чем этот. И я думаю, он расстался бы с ним не более чем за три шиллинга, — сапожник из лавки напротив поджал губы, с видом знатока кивнув на меч.

— Это не особо красивая вещь, — согласился мужчина средних лет, по виду бывший солдат, — однако пригодная для боя, уверяю вас.

Роджер сделал выпад в сторону кузницы, едва не задев Мура, который в этот момент выскочил из дверей, чтобы защитить качество своего товара. Кузнец отскочил в сторону с испуганным криком, и толпа восторженно взревела.

Извинения Роджера были прерваны громким носовым голосам позади него.

— Сэр! Позвольте предложить вам противника, более достойного вашей стали, чем невооруженный кузнец.

Развернувшись, Роджер обнаружил перед собой д-ра Фентмана, который вытаскивал тонкое длинное лезвие из трости. Доктор, хотя и наполовину ниже Роджера, размахивал своей рапирой с большим энтузиазмом. Его нос, очевидно, после завтрака с обильным возлиянием пылал, как рождественская лампочка.

— Проверка мастерства, сэр? — доктор со свистом разрубал воздух лезвием. — До первого укола; первый, пустивший кровь противнику — победитель, что скажете?

— О, как врач, он имеет несомненное преимущество! Ведь пускать кровь — его профессия, не так ли?

— Ха-ха! А если вы его проткнете, то бесплатно зашьете отверстие? — завопил другой зритель. — Или вы воспользуетесь пиявками?

— Осторожно, молодой человек! Не поворачивайтесь к нему спиной, а то он вставит вам клизму!

— Лучше клизма в заднице, чем меч!

Доктор проигнорировал эти и другие вульгарные замечания, держа лезвие в вертикальной готовности. Роджер взглянул на Джейми, который, забавляясь, прислонился к стене. Тот приподнял одну бровь и слегка пожал плечами.

«Попытайся почувствовать его», — сказал Джейми. Ладно, поединок с пьяным карликом мог стать такой же хорошей проверкой, как и любой другой тест.

Роджер поднял палаш и грозно уставился на доктора.

— En garde, [206]— произнес он, и толпа одобрительно заревела.

— Gardez vous, [207]— быстро ответил доктор и сделал выпад. Роджер развернулся на одном каблуке, и доктор проскочил мимо, держа рапиру, как копье. Кузнец Мур, отчаянно ругаясь, отпрыгнул в сторону, как раз вовремя, чтобы избежать участи быть насаженным на острие второй раз.

— Что, я для вас траханная мишень? — завопил он, грозя кулаком.

Игнорируя промах, доктор вернул равновесие и бросился назад к Роджеру, поддерживая себя пронзительными криками.

«Как будто нападает оса, — подумал Роджер. — Если не паниковать, то можно отбить ее палкой». Возможно, трезвый доктор был неплохим фехтовальщиком, однако в настоящем состоянии его бешеные удары и выпады легко отражались, пока Роджер был достаточно внимателен.

Ему уже пришло в голову, что он мог легко прекратить это состязание, просто встретив тонкое лезвие рапиры краем своего существенно более тяжелого оружия. Тем не менее, он начал получать удовольствие от боя, стараясь парировать удары плоскостью меча.

Постепенно из поля зрения Роджера исчезло все, кроме вспыхивающих росчерков кончика рапиры; крики толпы свелись к отдаленному гудению пчелы. Он задел локтем стену, отодвинулся от нее, стремясь получить больше свободного места, и все без осознанной мысли.

Удар рапиры по широкому лезвию, скрежет и визг металла. Лязг и стук, свист воздуха и звон удара, который вибрировал в кисти руки с каждым столкновением лезвий.

Следить за ударом, отбивать его. Он понятия не имел, как он это делал, но, тем не менее, делал. Пот заливал его глаза; он тряхнул головой, чтобы смахнуть его и едва не пропустил низкий выпад в бедро, поймал край рапиры и отбросил ее.

Доктор зашатался, потеряв равновесие, и дикие крики: «Давай! Бей его! Проткни его!» разнеслись в пыльном воздухе. Роджер увидел незащищенный жилет доктора, вышитый шелковыми бабочками, и подавил инстинктивное желание ткнуть прямо туда.

Потрясенный интенсивностью этого желания, он сделал шаг назад. Доктор, почувствовав слабину, с ревом прыгнул вперед, наставив лезвие. Роджер сделал шажок в сторону, и мужчина проскочил мимо, задев рапирой ногу лошади.

Та издала возмущенное ржание и отправила доктора в полет вместе с его рапирой в направление сапожной лавки. Стукнувшись о стену, доктор сполз на землю, как раздавленная муха, в окружении разбросанных башмаков.

Роджер остановился, задыхаясь. Все его тело дрожало, разогретое боем. Он хотел продолжать, ему хотелось смеяться и ударить кого-нибудь. Ему хотелось прижать Брианну к ближайшей стене и прямо сейчас взять ее.

Джейми мягко разжал его пальцы на рукояти палаша. Рука казалась пустой и легкой без него, как будто готовая взлететь к небу. Его пальцы были жестки от напряжения, и он автоматически согнул и разогнул их, чувствуя покалывание от возвращающейся крови.

Он едва слышал смех, предложения выпить и почти не чувствовал поздравительных похлопываний на спине.

— Клизму, клизму, вставьте ему клизму! — распевала группа учеников, пока доктора волокли для оказания первой помощи в ближайшую таверну. Лошадиный владелец заботливо суетился возле своего гнедого, который выглядел скорее ошеломленным, чем травмированным.

— Полагаю, что он выиграл. В конце концов, это он пролил первую кровь.

Роджер не осознавал, что говорил он сам, пока не услышал собственный голос в ушах.

— Походит? — Джейми вопросительно смотрел на него, легко держа меч в руках. Роджер кивнул. Переулок был полон слепящего света и белого песка, который скрипел под его веками и между зубами.

— Да, — ответил он. — Подходит.

— Хорошо, — сказал Джейми. — Ты тоже, — небрежно добавил он, отворачиваясь, чтобы заплатить кузнецу.

Конец ноября 1771 г.

В четвертый раз за последние десять минут Роджер успокаивал себя тем, что с медицинской точки зрения умереть от сексуального воздержания невозможно. Он даже сомневался, что это может нанести значительный ущерб. С другой стороны, в воздержании нет ничего хорошего, как бы он не пытался рассматривать его, как упражнение для воспитания характера.

Он осторожно перевернулся на спину на шуршащем матраце и уставился в потолок. Не помогло. Из трещины на краю промасленной кожи, натянутой на окно, на кровать падали лучи утреннего солнца, и он уголком глаза мог видеть стройные золотистые бедра своей жены, освещенные ими.

Она лежала на животе, уткнувшись лицом в подушку, и простыня сползла с нее, оголив тело от затылка до ягодиц. На узкой кровати она лежала близко к нему, и его нога касалась ее тела, а ее дыхание щекотало его плечо. Во рту у него было сухо.

Он закрыл глаза. Это не помогло, он просто стал видеть картины прошедшей ночи. Брианна в тусклом свете потухающего очага, огонь ее волос, вспыхивающий в тени, мерцание ее белой груди, когда она неторопливо спускала с плеч рубашку.

Несмотря на позднее время и на усталость он хотел ее отчаянно. Но кому-то она была нужна больше. Он приподнял веки и взглянул поверх рыжих кудрей Брианны в сторону колыбели, которая все еще была в тени. Никаких признаков движения.

У них было негласное соглашение. Он просыпался мгновенно, тогда как она приходила в себя медленно и неохотно. Поэтому когда вой сирены из кроватки выдергивал его из сна, именно Роджер вставал, брал на руки мокрый вопящий сверток и занимался вопросами гигиены. К тому времени, когда он приносил голодного Джемми к матери, она уже просыпалась, освобождала грудь и брала его к себе в теплую темноту к молочному убежищу ее тела.

Теперь, когда Джемми стал старше, он редко просыпался ночью, но когда у него болел живот, или его одолевали плохие сны, требовалось больше времени, чтобы усыпить его снова. Вчера Роджер не выдержал и уснул, пока Бри возилась с сыном, но проснулся, когда она повернулась в постели, скользнув ягодицами по его бедрам. Скорлупки зерна потрескивала под ними, словно тысячи отдаленных искр, и он почувствовал сильное, почти болезненное возбуждение.

Он чувствовал давление ее ягодиц и едва удержался от того, чтобы взять ее сзади. Тихие причмокивающие звуки с другой стороны ее тела остановили его. Джем все еще был в их постели.

Лежа неподвижно, он вслушивался и молился, чтобы она не уснула до того, как унесет маленького негодника в его кроватку; иногда они так и засыпали вместе, мать и дитя, и Роджер просыпался утром, ощущая смешанный аромат соблазнительной женщины и мочи ребенка. А потом он уснул, несмотря на боль в теле от целого дня работы в горах.

Он осторожно вдохнул воздух. Нет, она положила его в кроватку. Никакого запаха ребенка, только земляной запах женской плоти, слабое сладкое облачко пота и влажной готовности.

Она вздохнула во сне, пробормотала что-то неразборчивое и повернула голову на подушке. Под глазами лежали синие тени; она легла поздно, варила джем, и вставала два раза ночью к маленькому убл… ребенку. Как он мог разбудить ее только для того, чтобы удовлетворить свою нужду.

Как он не мог?

Он скрипнул зубами, разрываясь между искушением, сочувствием и уверенностью, что если он поддастся своему желанию, в самый неподходящий момент плач со стороны кроватки заставит его остановиться.

Опыт был суровым учителем, но жажда плоти была громче голоса разума. Он протянул руку и мягко ухватился за ближайшую ягодицу. Она была прохладной, гладкой и круглой, как тыква.

Брианна произвела негромкий шум в горле и роскошно потянулась. Она выгнула спину, толкаясь в него задом, и это убедило Роджера, что самым мудрым будет откинуть одеяло, залезть на нее и добиться своей цели за те десять секунд, которые, вероятно, потребуются.

Он успел только откинуть одеяло. Когда он поднял голову, круглый белый объект медленно поднимался над краем кроватки, словно одна из лун Юпитера. Пара голубых глаз с клинической беспристрастностью уставилась на него.

— О, дерьмо! — простонал он.

— О, делмо! — счастливо подхватил Джемми. Он встал на ноги и, ухватившись за перекладину, стал подпрыгивать и распевать. — Делмо, делмо, делмо.

Брианна, дернувшись, проснулась и заморгала из-под распущенных волос.

— Что? Что случилось?

— А… меня что-то ужалило, — Роджер аккуратно натянул одеяло на место. — Должно быть, оса.

Бри потянулась со стоном и убрала волосы с лица, потом взяла чашку со стола и сделала глоток. Она всегда просыпалась с ощущением жажды.