Я открыла медицинский сундучок и хмуро уставилась на пилы и скальпели. Я вынула маленький с изогнутым лезвием скальпель, чувствуя его прохладную ручку. Мужчины залепили его рану грязью и завязали грязным платком. Мне нужно удалить омертвевшие ткани, клочки кожи, кусочки листьев, материи и грязи. Только после этого я могу опрыснуть ее открытую поверхность раствором пенициллина. Мне оставалось только надеяться, что пенициллин поможет.

— Это было бы хорошо, — произнесла Марсали с жаром. — Я никогда не добывала дикобраза раньше, но Иэн говорил, что они очень полезны: много жира и игл, которые можно использовать для шитья и всего прочего.

Я закусила губу, рассматривая другие лезвия. Самой большой была складная пила с длиной лезвия около восьми дюймов, предназначенная для ампутации в полевых условиях; я не использовала ее с самого Аламанса. От мысли, применить ее сейчас, по моим бокам потекли струйки пота… но я видела его ногу.

— В мясе слишком много жира, — сказал Джейми, — но это хорошо.

Он резко замолчал, издав приглушенный стон, когда задел ногу, перемещая свой вес.

Я почти могла ощущать процесс ампутации, эхом отдающийся в мускулах моих рук; упругое сопротивление разрезаемых кожи и мышц, скрип распиливаемой кости, треск рвущихся сухожилий и скользкие эластичные сосуды, брызжущие кровью, ускользающие в разъединенную плоть, как… змеи.

Я сглотнула. Нет. До этого не дойдет. Конечно, нет.

— Тебе нужно есть жирное мясо. Ты очень худенькая, muirninn, [215]— мягко произнес Джейми позади меня. — Слишком худенькая для женщины, вынашивающей ребенка.

Я обернулась, мысленно обругав себя еще раз. Я подозревала это, но надеялась, что я не права. Три ребенка за четыре года! И однорукий муж, который не может управляться с мужской работой на ферме и не хочет заниматься женской работой по уходу за детьми и пивоварением.

Марсали издала негромкий звук: полурыдание, полуфырканье.

— Как вы догадались? Я даже Фергюсу еще не сказала.

— Надо было сказать, хотя он уже знает.

— Это он сказал вам?

— Нет, но я думаю, что его мучило не только расстройство желудка во время охоты. Теперь, когда я увидел тебя, я понял, что его беспокоило.

Я до крови прикусила язык. Неужели масло пижмы и уксус, которые я ей дала, не помогают? Или семена атаманты? Или, как я сильно подозревала, она не брала на себя труд регулярно ими пользоваться? Но слишком поздно для вопросов и упреков. Я поймала ее взгляд, когда она подняла голову, и ободряюще — я надеюсь — улыбнулась ей.

— О, — сказала она со слабой улыбкой. — Мы справимся.

Пиявки шевелились; их тела медленно растягивались, как ожившие резиновые ленты. Я отогнула одеяло, открыв ногу Джейми, и мягко прижала пиявку к раздутой плоти возле раны.

— Выглядит более мерзко, чем есть на самом деле, — сказала я успокаивающим тоном, услышав непроизвольный выдох Марсали при виде его ноги. Это было правдой, хотя реальность была достаточно мерзкой. Разрезы были покрыты черной коркой по краям; но все еще зияли, открывая красную массу, источающую гной. Плоть вокруг ран чрезвычайно распухла и почернела, испещренная зловещими красноватыми полосками.

Я прикусила губу и нахмурилась, оценивая ситуацию. Я не знала, какая змея укусила его — хотя это не имело особого значения из-за отсутствия противоядия — но ясно, что токсин обладал сильным гемолитическим эффектом. Мелкие кровеносные сосуды полопались по всему его телу, внутри и снаружи, а большие сосуды — возле раны.

Ступня и лодыжка раненной ноги были теплые и розовые, или скорее красные. Это было неплохим знаком, так как свидетельствовало о том, что боле глубокое кровообращение не нарушено. Проблема состояла в том, чтобы улучшить кровообращение вблизи раны для предотвращения отмирания тканей. Красные полосы, однако, очень сильно меня беспокоили; они могли быть как частью геморрагического процесса, так и ранними признаками септического заражения крови.

Роджер не многое рассказал мне о той ночи на горе, но необходимости в этом не было; я видела и раньше людей, которые сидели в темноте в обнимку со смертью. Если Джейми пережил ночь и следующий за ней день, есть шанс, что он выживет… если я смогу справиться с инфекцией. Но в каком состоянии?

Мне не приходилось лечить укусы ядовитых змей прежде, но я видела достаточно иллюстраций в учебниках. Зараженная ткань отмирает и гниет; Джейми мог легко потерять большую часть мышечной массы голени, что может сделать его хромым на всю жизнь, или хуже того, рана может стать гангренозной.

Я украдкой взглянула на него. Он был накрыт одеялами и так ослаб, что едва мог шевелиться. И все же линии его тела изящно вырисовывались под ними, указывая на скрытую силу. Я не могла вынести мысли сделать его калекой, и все же я сделаю это, если будет нужно. Отрезать ногу Джейми… мысль об этом заставила мой желудок сжаться, а ладони, покрытые синими пятнами, вспотели.

Захочет ли он сам?

Я взяла чашку с водой возле головы Джейми и выпила ее. Я не стала бы спрашивать. Выбор был его правом, но он принадлежал мне, а я сделала свой выбор. Я не брошу его, независимо от того, на что мне придется пойти, чтобы удержать его.

— Ты действительно в порядке, па? — Марсали увидела мое лицо. Ее глаза испуганно метнулись от меня к Джейми. Я торопливо попыталась сменить выражение лица на твердую уверенность.

Джейми тоже наблюдал за мной. Один уголок его рта приподнялся.

— Да, я так думал, но сейчас я не совсем уверен.

— В чем дело? Ты чувствуешь себя хуже? — спросила я с тревогой.

— Нет, я чувствую себя прекрасно, — неискренне уверил он меня. — Я только подумал: когда у меня были небольшие раны, ты ругалась и трещала, как сорока, но если я был очень плох, ты становилась нежной, как молоко, сассенах. А сейчас ты не обзываешь меня и не произнесла ни слова упрека с тех пор, как меня принесли домой. Означает ли это, что ты решила, что я умираю, сассенах?

Он насмешливо приподнял бровь, но я могла видеть искру беспокойства в его глазах. В Шотландии никогда не было гадюк; он не мог знать, что происходит с его ногой.

Я глубоко вздохнула и легко положила руки на его плечи.

— Проклятый человек. Это надо же, наступить на змею! Ты что, не смотришь куда идешь?

— Нет, когда преследую по склону тысячу фунтов мяса, — сказал он, улыбаясь. Я почувствовала небольшое расслабление мускулов под моими пальцами и подавила желание улыбнуться в ответ. Вместо этого я сердито сверкнула глазами.

— Ты напугал меня до чертиков! — это, по крайней мере, было правдой.

Бровь приподнялась снова.

— Может быть, ты думаешь, что я сам не испугался?

— Тебе нельзя, — заявила я твердо. — Мы можем бояться только по очереди. Теперь мой черед.

Это заставило его рассмеяться, но смех быстро сменился кашлем и холодной дрожью.

— Принеси горячий камень для ног, — приказала я Марсали, обертывая его одеялами. — И еще чайник с кипящей водой.

Она торопливо бросилась к кухне. Я кинула взгляд на окно, задаваясь вопросом, была ли Брианна успешна в обнаружении личинок. Они не имели себе равных в очищении гнойных ран, не повреждая здоровой плоти. Если я хочу спасти его ногу вместе с его жизнью, мне нужно гораздо больше помощи, чем молитва Святой деве.

Рассеянно подумав о том, есть ли святой покровитель у личинок, я приподняла край одеяла и кинула короткий взгляд на моих беспозвоночных помощников. «Хорошо», — я издала тихий вздох облегчения. Пиявки работали быстро; они уже округлились, отсасывая кровь, которая заполнила ткани из разорванных капилляров. Без ее давления кровообращение могло восстановиться достаточно быстро, чтобы дать питание коже и мышцам голени.

Я видела, как его рука сжала край стола, и почувствовала бедрами, прижатыми к дереву, как он задрожал от холода.

Я обхватила его голову ладонями; щеки его горели.

— Ты не умрешь! — прошипела я. — Нет! Я не позволю тебе!

— Люди говорят мне это постоянно, — пробормотал он, прикрыв запавшие глаза. — Мне нельзя иметь собственное мнение?

— Нет, — сказала я. — Тебе не позволено. Вот, выпей.

Я поднесла чашку с пенициллиновым раствором к его губам, придерживая его, пока он пил. Он состроил гримасу, но послушно выпил.

Марсали принесла чайник, полный кипящей воды. Большую часть кипятка я вылила на подготовленные травы и оставила настаиваться. Чашку холодной воды я дала Джейми, чтобы смыть вкус пенициллина.

Он проглотил воду, потом откинулся на подушку, все еще не открывая глаз.

— Что это? — спросил он. — Я чувствую вкус железа.

— Вода, — ответила я. — У тебя кровоточат десна, от этого все будет иметь вкус железа, — я вручила Марсали пустой кувшин и попросила принести еще воды. — Положи в нее мед, — сказала я. — Одна часть меда на четыре части воды.

— Крепкий бульон — вот в чем он нуждается, — сказала она, посмотрев на него с нахмуренным от тревоги лбом. — Это всегда советовала моя мама, и ее мама тоже. Когда тело потеряло много крови, лучше говяжьего бульона ничего нет.

Я подумала, что Марсали была серьезно взволнована; из тактичности она очень редко упоминала при мне свою мать. На этот раз проклятая Лаогера была права; крепкий бульон был бы превосходной вещью, если бы у нас была свежая говядина.

— Медовая вода, — коротко сказала я, выставляя ее из комнаты. Потом пошла за добавочной порцией пиявок, и остановилась, чтобы посмотреть в окно в надежде увидеть Брианна.

Она уже вылезла из загона с босыми ногами и юбками, подоткнутыми выше колен, и очищала с ноги конский помет. Значит, безуспешно. Она увидела меня в окне и махнула рукой, потом показала на топор, прислоненный к изгороди, затем в направлении леса. Я кивнула и махнула ей рукой в ответ; гнилые бревна давали еще одну возможность.

Джемми находился рядом с ней, привязанный к изгороди загона за помочи. Он не нуждался в них, чтобы стоять на ногах, но они не позволяли ему убежать, пока мать была занята. Он с увлечением стягивал с забора засохшие тыквенные плети с остатками овощей и радостно вопил, когда обломки сухих листьев и куски побитых морозом тыкв падали на его пылающие волосы. С решительным видом на круглом личике он попытался затолкать в рот тыкву размером с его голову.

Уголком глаза я уловила движение; Марсали принесла в ведре воду с ручья и стала наливать ее в подгоревший котел. Нет, она не показывала вида, но Джейми был прав, она была слишком худой. Теперь я могла видеть бледность ее лица и тени под глазами. Черт.

Еще какое-то движение; длинные белые ноги Брианны под подоткнутыми юбками в тени голубой ели. А она пользовалась маслом пижмы? Она все еще кормила грудью Джемми, но это не давало никакой гарантии при таком возрасте ребенка.

Я повернулась на звук позади меня и увидела, что Джейми медленно забирается назад под одеяла, похожий на большого красного ленивца, с моей ампутационной пилой в руке.

— Что, черт побери, ты делаешь?

Он улегся, гримасничая от боли, и откинулся на подушку, делая глубокие задыхающиеся звуки. Складная пила была прижата к его груди.

— Я повторяю, — сказала я, угрожающе нависнув над ним и уперев руки в боки, — что, черт возьми…

Он открыл глаза и приподнял пилу на дюйм или чуть выше.

— Нет, — сказал он решительно. — Я знаю, о чем ты думаешь, сассенах, и я не согласен.

Я глубоко вздохнула, чтобы голос мой не дрожал.

— Ты же знаешь, я не стану этого делать, если не будет абсолютной необходимости.

— Нет, — повторил он с таким знакомым мне упрямством. «Ничего удивительного, что никто не сомневается, на кого похож Джемми», — с кислой усмешкой подумала я.

— Ты не знаешь, что может произойти…

— Я знаю лучше тебя, сассенах, что происходит с моей ногой, — прервал он меня, потом сделал паузу, чтобы вдохнуть воздух. — Мне все равно.

— Может быть, но мне не все равно!

— Я не собираюсь умирать, — произнес он твердо, — и я не хочу жить без ноги. Я в ужасе от этого.

— Я сама от этого не в восторге. Но что, если встанет выбор между ногой и жизнью?

— Не встанет.

— Это очень даже может быть!

— Нет, не может.

«Возраст не имеет ни малейшего значения», — подумала я. Два года или пятьдесят лет. Фрейзер остается Фрейзером, нет камня упрямей их. Я провела рукой по волосам.

— Хорошо, — произнесла я сквозь сжатые зубы. — Отдай эту чертову вещь, я уберу ее.

— Даешь слово?

— Что? — я уставилась на него.

— Даешь слово? — повторил он, возвращая мне пристальный взгляд. — У меня может быть жар, я могу потерять сознание. Я не хочу, чтобы ты отрезала ногу, когда я не в состоянии остановить тебя.