— Я тоже знаю слова этой песни, — вмешался его товарищ, широко ухмыляясь и показывая отсутствие коренного зуба. — Но я пою ее еще лучше.

Щеки Брианны снова запылали; ее гэльский был не так хорош, как у Роджера, но она, конечно, была в состояние понять смысл их грубоватых поддразниваний. Роджер встал перед ней, прикрывая ее своим телом. Мужчины не хотели никого обижать; хотя они ухмылялись и подмигивали, но от дальнейших комментариев воздержались. Первый мужчина стянул шляпу и похлопал ею по своему бедру, стряхивая воду, потом перешел к делу.

— Рад видеть тебя, Òranaiche. [41]Моя мать слышала твои песни вчера вечером у костра, и она сказала моим тетям и кузинам, что они заставляют танцевать кровь в ее ногах. Так что теперь они твердо решили, что ты должен приехать и петь на празднике в Спринг-Крик. Выходит замуж моя самая младшая кузина; она единственная дочь моего дяди, владельца мельницы.

— Да, это будет большой праздник! — вставил один из младших мужчин, скорее всего сын говорившего, так как очень походил на него.

— О, свадьба? — медленно произнес Роджер по-гэльски. — Тогда у нас будет много селедки! [42]

Двое старших мужчин рассмеялись шутке, но их сыновья выглядели сбитыми с толку.

— Эх, эти парни не узнают селедку, даже если хлопнуть ее хвостом по их щекам, — сказал человек в шляпе, покачивая головой. — Оба родились здесь.

— Где вы жили в Шотландии, сэр?

Мужчина дернулся, удивленный вопросом, который был произнесен чистым голосом на гэльском языке. Он на мгновение уставился на Брианну, потом ответил.

— Скай. Скибост у подножия Кулин. Я Ангус МакЛеод, а Скай — земля моих родителей и моих предков. Но мои сыновья родились здесь.

Он говорил спокойно, но было что-то в его голосе, что погасило веселье в молодых мужчинах, словно на него было наброшено влажное одеяло. Человек в фетровой шляпе с интересом посмотрел на Брианну.

— А ты родилась в Шотландии, nighean? [43]

Она молча покачала головой и поправила плащ.

— Я родился в Шотландии, — сказал Роджер, отвечая на вопросительный взгляд. — В Кайл-оф-Лохалш.

— Ах, — сказал МакЛеод с удовлетворенным видом на обветренном лице. — Вот почему ты знаешь все горские и островные песни?

— Не все, — сказал Роджер, улыбаясь. — Но я знаю много и выучу еще больше.

— Да, — согласился МакЛеод, медленно кивнув. — Выучи их, певец, и передай своим сыновьям, — он блеснул глазами в направлении Брианны, и легкая улыбка изогнула его рот. — Пусть они поют моим сыновьям, чтобы они знали про свою родину, хотя никогда не видели ее.

Один из молодых мужчин вышел вперед и робко протянул Брианне связку рыбы.

— Это вам, — сказал он. — Подарок к вашей свадьбе.

Роджер увидел, как уголок ее рта немного дернулся — от смеха или от начинающейся истерии, задался он вопросом — но она протянула руку и взяла связку с серьезным достоинством. Слегка приподняв край плаща, она сделала им глубокий реверанс.

— Chaneil facal agam dhuibh ach taing, — медленно произнесла она по-гэльски с сильным акцентом. «У меня нет слов, чтобы выразить вам свою благодарность».

Молодые люди покраснели, а старшие мужчины обрадовались.

— Все хорошо, nighean, — сказал МакЛеод. — Пусть муж научит тебя, а ты научи гэльскому своих сыновей. Пусть у вас их будет много!

Он снял шляпу и глубоко поклонился ей, зарывшись пальцами голой ноги в грязь, чтобы сохранить равновесие.

— Много сыновей, сильных и здоровых! — поддержал его компаньон, и оба парня улыбнулись, застенчиво пробормотав.

— Много сыновей вам, мистрис!

Роджер пригласил их на вечеринку, не смея смотреть на Брианну. Они молча стояли на расстоянии фута или двух друг от друга, когда мужчины ушли, бросая назад любопытные взгляды. Брианна смотрела вниз на грязь и траву, скрестив руки на груди. Чувство жжения все еще было в груди Роджера, но теперь оно изменилось. Ему хотелось дотронуться до нее, попросить у нее прощения, но он думал, что сделает только хуже.

Брианна двинулась первая. Она подошла к нему и положила голову ему на грудь, ее прохладные влажные волосы коснулись раны на его горле. Ее большие груди, твердые, как камни, прижались к его телу, толкая его.

— Мне нужен Джемми, — сказала она тихо. — Мне нужен мой ребенок.

Слова застряли у него горле, сдавленном от сожаления и гнева. Он не осознавал до сего момента, как ему будет больно думать, что Джемми — сын Боннета, а не его.

— Мне он тоже нужен, — прошептал он, наконец, и коротко поцеловал ее в лоб прежде, чем отправиться через луг. Покрытая туманом гора над ними была невидима, хотя шум, обрывки речи и музыки доносились до них сверху, как эхо с Олимпа.

Глава 7

Осколок

К середине утра дождь прекратился, и краткие проблески светло-голубого неба в облаках дали мне надежду, что к вечеру оно очистится. Не принимая во внимание поговорки и предзнаменования, просто ради Брианны, я не хотела бы, чтобы свадьба прошла под дождем. И если не будет сент-джеймского собора с рисом и белым атласом, то, по крайней мере, пусть будет сухо.

Я потерла правую руку, натруженную щипцами для зубов. Вытащить обломанный зуб мистера Гудвина оказалось не так просто, как я ожидала, но я справилась, вытянув обломок вместе с корнем, а потом отослала мужчину с бутылкой неочищенного виски и инструкцией, полоскать рот каждый час. Глотать виски или нет, я оставила на его усмотрение.

Я потянулась, чувствуя как при движении внутренний карман в моей юбке стукнулся о бедро с тихим приятным кликом. Мистер Гудвин действительно заплатил наличными. Я задумалась, хватит ли этой платы на астролябию, и для чего, спрашивается, она понадобилась Джейми. Мои размышления были прерваны тихим, но официальным покашливанием сзади.

Я обернулась и увидела Арчи Хейеса, который смотрел на меня с легкой усмешкой.

— О, — сказала я. — …я могу помочь вам, лейтенант?

— Очень может быть, мистрис Фрейзер, — сказал он со слабой улыбкой. — По словам Фаркарда Кэмпбелла, его рабы верят, что вы можете оживить мертвого. Думаю, маленький кусочек металла не станет большим испытанием для ваших хирургических навыков.

Мюррей МакЛеод, услышав это, негромко фыркнул и вернулся к осмотру своего пациента.

— О, — снова произнесла я и смущенно провела пальцем под носом. Четыре дня назад у одного из рабов Кэмпбелла случился эпилептический припадок, который внезапно прекратился, как только я положила руку ему на грудь. Напрасно я пыталась объяснять, что все произошло случайно, моя слава целителя распространилась по горе, как буйный пожар.

Вот и теперь рабы маленькой группой сидели на корточках на краю полянки, играя в бабки и ожидая, когда будут приняты все другие пациенты. Я обвела их быстрым взглядом на тот случай, если кто-нибудь из них умирал или был сильно болен. Я знала, что они не станут беспокоить меня до конца приема, как из-за уважения к моим белым пациентам, так и из-за искренней веры в то, что если во время ожидания произойдет что-то летальное, я просто оживлю труп.

Все рабы благополучно находились в вертикальном положении и, вероятно, в ближайшее время ничего не изменится. Я повернулась к Хейесу, вытирая грязные руки о передник.

— Хорошо… позвольте мне взглянуть на этот кусочек металла, и я посмотрю, что можно с ним сделать.

Хейес с готовностью снял шляпу, сюртук, жилет, галстук и рубашку вместе с серебряной цепью, знаком его чина. Он вручил эти предметы сопровождавшему его адъютанту и уселся на табурет. На спокойное достоинство лейтенанта нисколько не повлияли ни его частичная нагота, ни гусиная кожа, покрывшая его спину и плечи, ни ропот испуганного удивления, раздавшийся со стороны рабов при виде его.

Его торс было практически безволосым с бледной сальной кожей, которая годами не видела солнечного света, в отличие от коричневых рук, лица и колен. Но на этом цветовые контрасты не заканчивались.

На молочно-белой коже груди слева было большое синевато-черное пятно, которое тянулось от ребер до ключицы. И в то время как сосок на правой груди был нормального коричнево-розового цвета, левый сосок был потрясающе белым. Я закрыла глаза и услышала тихое «Dhia!» [44]позади.

— Dhia, tha e’tionndadh dubh! — произнес другой голос несколько громче. «Ей Богу, он почернел».

Хейес, казалось, не слышал замечаний; он откинулся назад, позволив мне обследовать его. Близкий осмотр показал, что черная окраска не был природной пигментацией, а явилась следствием неисчислимого множества крошечных гранул, внедрившихся в кожу. Сосок вообще исчез, закрытый белым серебристым шрамом размером с шестипенсовик.

— Порох, — сказала я, проводя кончиком пальца по черному участку. Я видела такие вещи прежде; в результате осечки или выстрела вблизи частицы пороха и зачастую кусочки упаковки и ткани проникали в глубокие слои кожи. Совершенно точно, что шишки, которые я ощущала под кончиками пальцев, были фрагментами одежды, которая была на нем в тот момент.

— Пуля все еще внутри?

Я видела место ее входа и коснулась белого участка, пытаясь предположить путь, к оторым она могла двигаться внутри тела.

— Половина, — ответил он спокойно. — Она разломилась. Хирург, который вытаскивал пулю, дал мне ее осколки. Когда я собрал их вместе, оказалось, что они составили только половину пули; остальная ее часть, должно быть, осталась внутри.

— Разломилась? Хорошо, что осколки не прошли сквозь сердце или легкие, — сказала я, наклонившись, чтобы взглянуть на шрам ближе.

— О, они прошли, — сообщил он мне. — По крайней мере, я так думаю, потому что, как видите, пуля, которая вошла мне в грудь, теперь находится у меня в спине.

К удивлению большинства зрителей, а также к моему собственному он был прав. Я не только могла чувствовать маленькую шишку на внешнем крае его левой лопатки, но и фактически могла видеть темноватую опухоль на фоне его мягкой белой кожи.

— Будь я проклята, — сказала я, и он весело фыркнул, позабавленный то ли моим удивлением, то ли моими словами.

Как ни странно, но осколок не представил хирургической трудности. Я смочила кусочек ткани спиртом и, тщательно протерев кожу и стерилизовав скальпель, быстро взрезала опухоль. Хейес сидел совершенно спокойно; он был солдатом и шотландцем, а следы на его груди свидетельствовали о том, что ему приходилось переносить гораздо худшее.

Я нажала двумя пальцами по краям разреза, раздвинув его, и оттуда появился темный зазубренный кусочек металла, словно высунулся кончик языка, так что я могла схватить его пинцетом и вытащить. Я бросила этот кусочек в ладонь Хейеса, издав тихий триумфальный звук, потом прижала ткань, пропитанную спиртом, к его спине.

Он испустил длинное дыхание сквозь сжатые зубы и улыбнулся мне через плечо.

— Благодарю вас, миссис Фрейзер. Этот маленький дружок был со мной достаточно долго, но я не могу сказать, что огорчен разлукой с ним.

Он с интересом всматривался в кусочек сломанного металла, лежащий на его окровавленной ладони.

— Когда это произошло? — с любопытством спросила я. Я не думала, что осколок действительно прошел сквозь его тело, хотя подобное впечатление создавалось. Более вероятно, решила я, что он остался под кожей вблизи раны и медленно продвигался вокруг туловища между кожей и мускулами, пока не оказался на спине.

— О, более двадцати лет назад, мистрис, — сказал он и коснулся белого отвердевшего участка, бывшего когда-то болезненной раной. — Это случилось в Каллодене.

Он говорил небрежным тоном, но я почувствовала, как рябь прошла по его гусиной коже при этом имени. Более двадцати лет назад… скорее двадцать пять. В таком случае…

— Вам не могло быть больше двенадцати лет! — воскликнула я.

— Да, — ответил он, приподняв одну бровь. — Одиннадцать. Хотя мой двенадцатый день рождения приходился на следующий день.

Я удержалась от дальнейших замечаний. Мне казалось, что я потеряла способность испытывать потрясение от реалий прошлого, но, по-видимому, это было не так. Кто-то стрелял в него — одиннадцатилетнего мальчика — с близкого расстояния. Не было никакой вероятности, что это была ошибка или выстрел в пылу сражения. Человек, который стрелял в него, знал, что это был ребенок, и все равно хотел убить его.

Мои губы сжались, пока я рассматривала свой разрез. Не больше дюйма длиной и не глубокий — пуля лежала близко к поверхности. Хорошо, что его не нужно было зашивать. Я прижала к ране чистый кусочек ткани и принялась обвязывать его грудь полоской льняной материи.