Он наблюдал, как я двигалась, прибирая за собой после эксперимента. Когда я наклонилась, чтобы убрать тряпку, которой он завязывал свою руку, он спросил:

— Вы, конечно, знаете группу крови Бри?

— Группа В, — ответила я, не поднимая глаз от тряпки. — Очень редкая, особенно для белого человека. В основном, она встречается в маленьких изолированных популяциях, например, у некоторых индейских племен на американском юго-западе, у черных людей, которым она, наверное, досталась в наследство от африканских аборигенов.

— Маленькие изолированные популяции. Шотландские горцы тоже?

Я подняла глаза.

— Возможно.

Он кивнул, явно о чем-то раздумывая. Потом он взял карандаш и начертил на листе свою диаграмму.

— Правильно, — сказала я в ответ на его вопросительный взгляд. — Совершенно правильно.

Он криво улыбнулся мне, потом опустил глаза, рассматривая диаграммы.

— Значит, вы можете сказать? — спросил он, наконец, не глядя на меня. — Наверняка?

— Нет, — ответила я и, вздохнув, бросила тряпку в корзину для грязного белья. — Или вернее, не могу точно сказать, является ли Джемми твоим сыном. Но я могу точно сказать, если он не является.

— Как это?

— У Бри группа В, у меня А. Значит у нее есть ген группы В и мой ген нулевой группы, который мне достался от отца. И любой из них она могла передать Джемми. От тебя ему мог перейти только ген нулевой группы, поскольку других генов у тебя нет.

Я кивнула на маленькую стойку с трубочками, в которых под лучами послеполуденного солнца золотисто коричневым цветом сияла сыворотка.

— Таким образом, если от Бри ему достался ген 0 и от тебя тоже, то его кровь, имея нулевую группу, не будет взаимодействовать с сывороткой моей крови, Джейми или Бри. Если от Бри он получит ген крови В, а от тебя — 0, то группа его крови будет В, и она будет взаимодействовать с моей сывороткой, но не с сывороткой Бри. В любом случае, ты мог быть отцом, но так же им мог быть любой мужчина с нулевой группой крови. Однако…

Я передохнула и взяла карандаш, иллюстрируя мои объяснения.

— Но если Джемми имеет группу А или АВ, то его отец не был гомозиготным в отношении группы крови, каковым являешься ты, имея только гены нулевой группы.

Роджер откашлялся и некоторое время сидел молча с задумчивым видом уставившись на мои диаграммы.

— Значит, — сказал он, наконец, — если у него группа 0 или В, то он может быть моим сыном, но не наверняка. А если у него группа крови А или АВ, то он точно не мой.

— Это очень грубый тест, — произнесла я, сглотнув. — Я не могу, то есть, я имею в виду, что есть возможность ошибки.

Он кивнул, не глядя на меня.

— Вы говорили Бри?

— Конечно. Она сказала, что не хочет знать, но если ты хочешь, я могу провести тест.

Я увидела, как он сглотнул, и его рука на мгновение поднялась к шраму на горле. Взгляд его немигающих глаз была направлен на половицы.

Я отвернулась, давая ему момент уединения, и склонилась над микроскопом. «Я должна сделать сетку, — подумала я, — сетку для подсчета плазмодий, которую я могу наложить на пластинку с образцами крови и с ее помощью оценить плотность зараженных клеток. Ну, а пока можно прикинуть на глаз».

Потом мне пришло в голову, что поскольку у меня теперь есть красители для мазков крови, я должна проверить всех жителей Риджа, или для начала — обитателей нашего дома. В горах москитов было значительно меньше, чем на побережье, но все же довольно много. И хотя с самой Лиззи могло быть все хорошо, она оставалась очагом потенциальной инфекции.

— …четыре, пять, шесть… — считала я зараженные клетки, пытаясь не обращать внимания ни на Роджера, ни на воспоминание, пришедшее мне на ум, когда я заговорила о группе крови Брианны.

В возрасте семи лет ей удалили миндалины. Я вспомнила доктора, который, нахмурившись, рассматривал листок с группой крови Бри и обоих ее родителей. У Фрэнка была группа А, такая же как у меня. А два родителя с группами А ни при каких обстоятельствах не могли породить ребенка с группой крови В.

Доктор поднял глаза и перевел взгляд с меня на Фрэнка и обратно. В его глазах было холодное предположение, когда он смотрел на меня, словно на моей груди была вышита алая буква «А» [233]или «В», в данном случае.

Фрэнк, благослови его Господь, увидел этот взгляд и произнес легким тоном: «Моя жена была вдовой; я удочерил Бри». Лицо доктора сразу же смягчилось, а Фрэнк сильно сжал мою руку в складках юбки. Моя рука непроизвольно сжалась при этом воспоминании, и пластинка сдвинулась, уйдя из поля зрения.

Сзади раздался звук, когда Роджер встал. Я обернулась, он улыбнулся мне темными и мягкими, как мох, глазами.

— Кровь не имеет значения, — сказал он спокойно. — Он мой сын.

— Да, — сказала я, и мое горло сжалось. — Я знаю.

Громкий треск сломал короткое затишье, и я испуганно взглянула вниз. Облачко перьев индейки проплыло возле моих ног, и Адсо, пойманный за разбоем, помчался прочь из кабинета, зажав в пасти часть большого крыла.

— Проклятый кот! — выругалась я.

Глава 98

Умница

Ночью с востока дул холодный ветер. Роджер слышал его завывание за стеной, обмазанной глиной, и стук раскачиваемых им веток по крыше. Резкий порыв ветра ударил по коже, натянутой на оконный проем; она вздулась и с треском лопнула вдоль одной стороны. Сквозняк сбросил со стола бумаги и накренил пламя свечи под опасным углом.

Роджер торопливо переместил свечу в безопасное место и, зажав оторванный край ладонью, обернулся посмотреть, не разбудил ли шум жену и сына. От сквозняка покачивалась кухонная тряпка, висящая на колышке возле очага, и слегка гудела натянутая кожа бойрана. Пламя в очаге внезапно вспыхнуло, и в его свете он увидел, что Брианна зашевелилась, когда холодный ветер коснулся ее лица.

Но она не проснулась, а только глубже зарылась в одеяла, и лишь прядь рыжих волос мерцала снаружи. Кроватка, где спал Джемми, была защищена большой кроватью, и из того угла не доносилось ни звука.

Роджер облегченно выдохнул и, порывшись в роговой миске, в которой они держали разные хозяйственные мелочи, вытащил гвоздь с широкой шляпкой. Он забил его на место старого гвоздя внутренней стороной ладони, а потом собрал рассыпавшиеся листы бумаги.

При этом он непрестанно повторял про себя строки, слыша в голове резкий старческий голос Кимми Клеллана.

Это была песня «Джейми Тефлер из Фэйр-Додхеда» — одна из древнейших баллад, состоящая из нескольких десятков куплетов и имеющая десятки вариаций в разных местностях. Однако во всех вариантах описывалось, как житель приграничья Тефлер пытается призвать на помощь друзей и родных, чтобы отомстить за нападение на его дом. Роджер знал три версии этой баллады, но у Клеллана была совершенно новая модификация, включающая кузена Тефлера — Вилли Скотта.

Кимми сказал Роджеру, что поет, чтобы скоротать время по вечерам, или чтобы развлечь хозяев, у очага которых находил приют. Он помнил все песни своей юности, которая прошла в Шотландии, и с удовольствием пел их, пока было кому слушать, а горло было хорошо промочено.

Этим вечером все собравшиеся в большом доме, выслушав две или три песни из репертуара Клеллана, начали зевать и мигать осоловевшими глазами, и, в конце концов, бормоча извинения, неверными шагами отправились спать. Роджер остался, надеясь с помощью виски уговорить старика повторить песню, чтобы хорошо запомнить слова.

Однако память — ненадежная вещь, существовал риск что-то упустить, что-то заменить своим вымыслом. Лучше записать песню в тетрадь.

Перо тихо скребло по бумаге, фиксируя слова, одно за другим. Было поздно, и мускулы Роджера занемели от холода и долгого сидения, но он был полон решимости записать все куплеты, пока они были свежи в его памяти. Клеллан может уйти утром и быть съеденным медведем или убитым обломком скалы, но кузен Тефлера, Вилли, будет жить.

Свеча произвела резкий шипящий звук, когда огонь попал на какой-то дефект в фитиле; свет на бумаге задрожал, буквы исчезли в тени, а пламя превратилось из столбика в синеватую точку, в подобии умирающего миниатюрного солнца.

Роджер с приглушенным проклятием бросил перо и, схватив глиняный подсвечник, стал дуть на фитиль, пытаясь разжечь пламя.

— «Но Вилли стукнули по голове, — бормотал он в перерывах, чтобы не забыть слова. — Но Вилли стукнули по голове, меч разрубил его шлем. И Гарден гневно вскричал, когда Вилли на землю упал… Когда Вилли на землю упал…»

Неровная корона оранжевого пламени на мгновение вспыхнула, но тут же погасла, превратившись в красную сверкающую точку, которая несколько раз насмешливо мигнула и исчезла, оставив в полутемной комнате струйку белого дыма, а в носу запах горячего воска.

Он снов выругался, теперь несколько громче. Брианна пошевелилась, и он услышал шелест скорлупок зерна, когда она приподняла голову с вопросительным выражением на сонном лице.

— Все в порядке, — сказал он хриплым шепотом, бросая тревожный взгляд на кроватку в углу. — Свеча погасла. Спи.

— Ммм, — шелест и вздох, когда голова снова упала на подушку.

Но тут же, словно чертик из табакерки, из кроватки появилась голова Джемми, вокруг которой огненным ореолом сияли рыжие волосы. Он издал невнятный, но требовательный звук, и Брианна, как самонаводящаяся ракета, бросилась к нему и выхватила ребенка из кроватки.

— Горшок! — рявкнула она Роджеру, шаря босой ноги сзади себя в поисках ночного сосуда, и одной рукой снимая с Джемми одежду. — Достань горшок! — и воркующим голосом сыну. — Подожди, сладенький. Совсем немноооожко…

Подстегнутый ее командным тоном, Роджер упал на колени и сунул руку в темное пространство под кроватью.

«Вилли стукнули по голове… по шлему?»

Как бы Роджер не был ошеломлен возникшей ситуацией, какой-то уголок его памяти продолжал упорно цепляться за песню, которая все еще звучала в его внутреннем ухе. Но только мелодия; слова же быстро исчезали.

— Вот! — он вытащил глиняный горшок, в спешке ударив его о ножку кровати — слава Христу, не разбил! — и пустил его по полу к Бри.

Она с удовлетворенным звуком усадила на него уже раздетого Джемми. Роджер стал шарить по полу в поисках упавшей свечи, пока она бормотала уговаривающим голосом:

— Хорошо, сладенький, да, правильно…

«Вилли разбили голову… нет, стукнули по голове…»

Он нашел свечу, к счастью, не сломанную и, осторожно обойдя парочку, зажег фитиль от тлеющих углей в очаге. Потом подгреб угли и подбросил в него дрова. Огонь разгорелся, осветив Джемми, который, казалось, засыпал, несмотря на сидение на горшке и уговоры матери.

— Сходи на горшок, милый? — приговаривала она, мягко тряся его за плечо.

— Сходи на горшок? — любопытство вытеснило из головы Роджера последние еще оставшиеся в ней строки. — Что значит, сходи на горшок? Какое глупое выражение.

Брианна кинула на него сердитый взгляд и открыла рот, чтобы ответить. Но тут Джемми опасно качнулся, клюнув носом.

— Нет, нет! — сказала она, подхватывая его. — Проснись, милый! Проснись и сходи на горшок!

Однако коварное выражение прочно засело в голове у Роджера, заменив исчезающие слова песни, которые он пытался вспомнить.

«Вилли сидел на горшке, Вилли сходил на горшок…»

Он потряс головой, пытаясь избавиться от этих прилипчивых слов, но, увы, стихи исчезли из его памяти. Покорившись, он бросил безнадежное дело и присел рядом с Брианной.

— Проснись, парень. Надо делать работу, — он поднял голову Джемми за подбородок и легонько дунул ему в ухо, пошевелив рыжие прядки, влажные от сна.

Джемми недовольно приоткрыл глаза. Он был похож на маленького розового крота, безжалостно вытащенного из своей темной уютной норы и теперь озлобленно взирающего на неприветливый мир.

Брианна широко зевнула и покачала головой, мигая.

— Если тебе «ходить на горшок» кажется глупым, тогда как говорят у вас в Шотландии? — с раздражением спросила она.

— Ну… Я вспомнил, что мой друг говорил своему маленькому сыну «пис-пис» — ответил он. Брианна громко хмыкнула, но веки Джемми затрепетали.

— Пис, — произнес он очаровано, звук ему понравился.

— Правильно, — ободрил его Роджер и пощекотал Джемми пальцем; мальчик хихикнул и стал просыпаться.

— Пис, — сказал он. — Пис-пис.

— Все что угодно, — сказала Брианна, все еще сердитая, но смирившаяся. — Только закончи скорее, малыш. Мама хочет спать.