Брови Джейми поднялись чуть ли не до линии роста волос, но он продолжал читать дальше.

«Однако сейчас я взяла перо с определенной целью. Тебе будет интересно, что подвигло меня на это действие.

Я ездила проведать Мэгги в прошлой понедельник; у нее родилась малышка, так что ты в очередной раз стал дядей. Это красивая девочка; ее назвали Анжеликой. Я полагаю, что имя глупое, но она очень миленькая и родилась с пятном в виде земляничного листа на груди, что является хорошей приметой. Домой я отправилась уже вечером; по дорогое мой мул наступил ногой в кротовую нору и упал. В результате мы с ним оба охромели, и я не могла ни ехать на нем, не идти пешком.

Это произошло на Олдернской дороге, как раз через холм от Барлиггана. Обычно я не ищу общества Лаогеры МакКензи (она вернула себе прежнее имя, а я дала всем понять, что не желаю, чтобы она использовала имя Фрейзеров, так как не имеет на него прав), но это было единственное место, где я могла получить еду и убежище, ибо надвигалась ночь, и собирался дождь.

Расседлав мула, я оставила его щипать траву возле дороги, а сама похромала добывать еду и кров для себя.

Я подошла к дому со стороны огорода и натолкнулась на беседку, которую ты построил. Теперь она вся увита плющом, так что я ничего не видела, но поняла, что в ней находятся люди, так как слышала голоса.

Начался дождь, не очень сильный, но, вероятно, из-за стука капель, они не услышали, как я кричала. Я подошла ближе, еле передвигаясь, поскольку ушиблась, падая с мула, и моя правая лодыжка болела, и только хотела позвать снова, как услышала из беседки звуки самого непристойного hochmagandy».

— Hochmagandy? — я вопросительно посмотрела на Джейми.

— Блуд, — ответил он кратко.

— О, — сказала я и пододвинулась, чтобы заглянуть ему через плечо.

«Я тихо стояла и думала, что делать. По голосу я узнала в женщине Лаогеру, которая пустилась во все тяжкие, но я понятия не имела, кто был ее партнером. Моя лодыжка вздулась, и я не могла уйти, так что мне пришлось слушать все это непотребство.

Если бы это был человек из наших, я знала бы об этом, но я не слышала, чтобы она кого-нибудь привечала, хотя некоторые пробовали за ней ухаживать. В конце концов, у нее есть Барлигган, и она живет как лэрд на деньги, которые ты ей присылаешь.

Я была вне себя от гнева и еще больше потрясена, когда поняла его причину. Я была в ярости из-за тебя, как бы это ни было глупо в данных обстоятельствах. Однако, обнаружив в себе такие эмоции, я должна была неохотно признать, что не все мои чувства к тебе умерли».

Здесь текст прерывался; возможно, Дженни отвлеклась по каким-то домашним делам. Письмо продолжалось с новой датой на следующей странице.

«18 сентября 1771.

Я иногда вижу во сне маленького Иэна…»

— Что? — воскликнула я. — При чем тут маленький Иэн, кто был с Лаогерой?

— Хотел бы я знать, — пробормотал Джейми. Кончики его ушей побагровели от прилива крови, но он не оторвал глаз от страницы.

«Я иногда вижу во сне маленького Иэна. Обычно я вижу его здесь в Лаллиброхе среди повседневной жизни, но иногда мне сниться его жизнь среди дикарей. Если он все еще жив. Я пытаюсь убедить себя, что сердце поведало бы мне, если бы это было не так.

Я опять возвращаюсь к тому слову, с которого начала — „брат“. Ты мой брат, также как маленький Иэн — мой сын; вы оба моя плоть и кровь. Если потеря Иэна тревожит мои сны, то потеря тебя не дает мне покоя днем, Джейми».

Он на мгновение перестал читать и сглотнул, потом продолжил спокойным голосом.

«Я занималась бумажными делами все утро, споря сама с собой, закончить ли письмо к тебе или бросить его в огонь. Но теперь все счета приведены в порядок, письма написаны всем, кого я могла вспомнить; облака ушли, и солнце светит в окно сквозь шпалеры роз, посаженных матерью.

Очень часто в моей жизни мне казалось, что мама говорит со мной. Но теперь я и так знаю, что она могла сказать мне, поэтому я не брошу это письмо в огонь.

Ты помнишь, не так ли, когда я разбила кувшин со сливками, запустив его в тебя, потому что ты меня разозлил? Я знаю, ты помнишь этот случай, потому что рассказывал о нем Клэр. Ты взял вину на себя, но отец узнал правду и наказал нас обоих.

Сейчас я бабушка уже десять раз; мои волосы стали седыми, и тем не менее мои щеки горят от стыда, а желудок сжимается в кулак, когда я вспоминаю, как отец поставил нас на колени возле скамейки.

Ты орал и визжал, как щенок, когда он порол тебя, а я едва могла дышать и не смела посмотреть на тебя. Потом настала моя очередь, но я была так переполнена эмоциями, что не чувствовала ударов. Без сомнения, читая эти строки, ты с негодованием заявляешь, что отец просто пожалел меня, потому что я была девочкой. Может быть, это так или нет, но я скажу, что Иэн очень мягок со своими дочерями».

Джейми в этом месте фыркнул.

— Да, ты угадала, — пробормотал он, потер нос пальцем и возобновил чтение, постукивая пальцами по столу.

«Но потом отец сказал, что ты получишь еще одну порку за ложь, потому что правда есть правда. Мне хотелось вскочить и убежать далеко-далеко, но он приказал мне остаться. Он сказал, что если ты заплатишь за мою трусость, будет справедливо, если я разделю эту плату.

Ты знаешь, что ты не издал ни звука во второй раз? Я надеюсь, ты не чувствовал удары на своей заднице, потому что я чувствовала их все до одного.

В тот день я поклялась, что никогда снова не буду трусихой.

И теперь я понимаю, что было трусостью с моей стороны обвинять тебя из-за маленького Иэна. Я всегда знала, что означает любить мужчину, будь он мужем, братом или сыном. Опасное дело — вот что это такое.

Мужчины идут, куда нужно, и делают то, что необходимо, и не дело женщин просить их остаться или упрекать их за то, что они такие, какие есть, или за то, что они не вернулись.

Я знала это, когда провожала Иэна во Францию с березовым крестиком и локоном моих волос, завязанных в узелок любви, молясь, чтобы он вернулся ко мне душой и телом. Я знала это, когда дала тебе четки и отправила в Леох, надеясь, что ты не забудешь ни меня, ни Лаллиброх. Я знала это, когда молодой Джейми плавал к Тюленьему острову, когда Майкл сел на корабль и уплыл в Париж, и я должна была это знать, когда маленький Иэн отправился с тобой.

Но я была благословенна в этой жизни: мои мужчины всегда возвращались ко мне. Возможно, немного покалеченные, немного побитые временем, хромые, израненные, но они возвращались. И я привыкла к этому, считая, что так и должно быть, но я была не права.

Я видела много вдов после Восстания. Я не могу сказать, почему я решила, что меня не коснутся подобные страдания, что я не потеряю никого из моих родных, кроме моей крошки Кейтлин. Потеряв ее, я стала больше бояться за Иэна, поскольку понимала, что он последний ребенок, которого я могу родить.

Я думала о нем, как о своем малыше, а мне следовало видеть в нем мужчину. И я хорошо знаю, что независимо от того, мог ли ты остановить его или нет, ты не сделал бы этого, потому что ты тоже один из этих проклятых существ.

Теперь я дописала этот лист, и считаю расточительством использовать еще один.

Мама всегда любила тебя, Джейми, и когда она умирала, она позвала меня к себе и приказала заботиться о тебе. Как если бы я могла перестать.

Твоя любящая сестра,

Джанет Флора Арабелла Фрейзер Мюррей».

Джейми мгновение держал письмо, потом очень тихо положил его на стол. Он сидел, склонив голову и уткнувшись лбом в ладони, чтобы я не могла видеть его лица. Его пальцы двигались в его волосах, когда он медленно качал головой взад и вперед. Я могла слышать его дыхание, время от времени прерываемое легкими всхлипами.

Наконец, он опустил руки и взглянул на меня. Он сильно раскраснелся, в глазах стояли слезы, а на лице в удивительной гамме смешались смущение, ярость и смех, при этом смех преобладал.

— О, Боже, — произнес он. Он фыркнул и вытер слезы ладонью. — О, Христос. Как, черт побери, она делает это?

— Что? — я вытянула чистый носовой платок из лифа и подала ему.

— Заставляет меня чувствовать так, словно мне восемь лет, — сказал он грустно. — И идиотом, к тому же.

Он высморкался и нежно погладил сплющенные лепестки роз, выпавшие из письма.

Я была взволнована посланием Дженни и знала, что на сердце Джейми стало гораздо легче после ее письма. В то же время меня страшно заинтересовал инцидент, который она начала описывать в начале письма, и я знала, что Джейми был заинтересован еще больше, хотя тщательно скрывал это.

Примерно через неделю пришло письмо от его шурина; в нем содержались обычные новости о Лаллиброхе и Брох Мордхе и ни слова о приключении Дженни в Балриггане.

— Ты мог бы спросить у кого-нибудь из них, — тактично предложила я, взгромоздясь на забор, откуда наблюдала, как он готовился кастрировать поросят, — у Иэна или Дженни?

— Я не могу, — твердо ответил Джейми. — В конце концов, это не мое дело. Даже если эта женщина когда-то была моей женой, теперь она мне чужая. Если она хочет взять себе любовника, то это только ее дело, — он нажал ногой на меха, раздувая огонь, в котором калилась железка для прижигания, и вытащил из-за пояса нож для кастрации. — Какой конец предпочитаешь, сассенах?

Это был выбор между большой вероятностью быть укушенной, зажимая зубы поросенка, или вымазаться в дерьме, работая с его задней частью. И хотя Джейми был гораздо сильнее меня и, конечно, мог кастрировать поросенка без труда, надо было учесть, что я обладала профессиональными навыками. Поэтому мой выбор был продиктован практическими соображениями; к тому же я подготовилась к нему, надев плотный холстяной фартук, деревянные башмаки и рванную экс-рубашку Фергюса, которую после кастрации ждал огонь.

— Ты держишь, я кастрирую, — я соскользнула с забора и взяла нож.

Потом последовал короткая, но шумная интерлюдия, после которой поросята отправились утешаться едой из кухонных отходов, выставив задницы, обильно смазанные смесью смолы и скипидара для предотвращения инфекции.

— Послушай, — спросила я, убедившись, что они практически успокоились, — если бы ты был поросенком, ты отказался бы от еды, сохранив свои яйца, или отказался бы от яиц ради роскошных помоев?

Эти пятеро поросят содержались в загоне, и их кормили остатками пищи для получения нежного мяса, тогда как другие свиньи обычно выгонялись в лес, где они должны были сами себя кормить.

Джейми покачал головой.

— Думаю, они не могут скучать по тому, что никогда не имели, — ответил он. — И, в конце концов, их кормят, — он оперся на забор, некоторое время наблюдая, как поросята весело крутили завитыми хвостами, очевидно, забыв о своих ранах.

— Кроме того, — добавил он цинично, — пара яиц может доставить человеку больше горя, чем радости, хотя я мало встречал мужчин, которые согласились бы лишиться их, ради чего бы то ни было.

— Ну, полагаю, священники посчитал бы их излишним бременем, — я оттянула испачканную рубашку от тела и осторожно сняла через голову. — Фу, ничто не пахнет хуже экскрементов свиньи, ничто.

— Даже трюм работорговца или разлагающийся труп? — спросил он, смеясь. — Гниющие раны? Козел?

— Дерьмо свиньи, — ответила я твердо. — На, держи.

Джейми взял рубашку и порвал ее на куски, оставив чистые для хозяйственных нужд, а остатки выбросив в огонь.

— В общем-то был один, некто Нарсес. [235]Говорят, он был великим полководцем, несмотря на то, что был евнухом.

— Возможно, ум мужчины работает лучше, когда его не отвлекают, — предположила я, смеясь.

Джейми коротко, но весело фыркнул в ответ. Он нагреб грязи на горячий пепел костра; я забрала железку для прижигания и горшок со смолой, и мы пошли домой, разговаривая о других вещах.

Однако в голове у меня засело его замечание о том, что пара яиц может доставить человеку больше горя, чем радости. Он сказал это вообще? Или здесь подразумевалось что-то личное?

Во всем, что он рассказывал о своем коротком браке с Лаогерой МакКензи — как бы мало он не говорил об этом — не было ни малейшего намека на то, что он испытывал к ней физическое влечение. Он женился на ней из-за одиночества и чувства долга, желая обрести якорь в пустоте, которой стала его жизнь после возвращения из Англии. Или так он говорил мне.

Я верила этому. Он был человеком чести и долга, и я понимала, каким было его одиночество, потому что сама испытала его. С другой стороны, я знала его тело, как свое собственное. Если оно обладало большими способностями терпеть всяческие лишения, оно также могло испытывать огромное наслаждение от плотских удовольствий. Джейми мог быть аскетом по необходимости, но никак из-за причин естественного характера.