— Да, — произнесла я открыто в ответ на его взгляд. — Я, и Брианна с Роджером тоже.

Джейми, который замолчал, чтобы разобрать фразу, поднял голову. Увидев лица, мое и Иэна, он протянул руку и положил ее на мое плечо.

— Как много ты смог разобрать? — спокойно спросил он.

— Довольно много, дядя, — ответил Иэна, не сводя с меня глаз. — Не все, — короткая улыбка коснулась его губ, — и я не уверен в своей грамматике, но думаю, я понял. А вы?

Не было понятно, к кому был обращен вопрос, ко мне или Джейми; мы оба колебались, обмениваясь взглядами, потом я повернулась к Иэну и кивнула головой. Джейми тоже кивнул и сильно сжал мою руку.

— Ммфм, — произнес Иэн, и его лицо выразило глубокое удовлетворение. — Я знал, что вы не фейри, тетушка Клэр.

Страшно усталый, Иэн уже не мог бодрствовать, но прежде чем отправиться в постель, он схватил Ролло за загривок и придержал, пока я достала из буфета Адсо, который распушился вдвое от обычного размера и шипел, как змея. Держа кота за шкирку, чтобы избежать царапин, я унесла его от греха подальше и, войдя в нашу спальню, просто бросила на кровать.

— Что произошло дальше? — спросила я, тут же повернувшись к Джейми.

Он уже зажег свечу. Снимая рубашку одной рукой и листая дневник другой, он, поглощенный чтением, уселся на кровать.

— Он не смог найти никого из своих друзей. Он искал их два дня, потом отчаялся. У него не было пищи, и он должен был начать охотиться или найти людей.

Тевактеньон дала книгу Иэну, приказав отдать ее мне. Она сказала, что книга принадлежала Зубу выдры, члену моей семьи.

Ледяной палец коснулся моей спины, когда я услышала эти слова, и остался там. Беспокойство щекотало мою кожу, как прикосновение призрачных пальцев. Моя семья, действительно.

Когда-то давно я сказала ей, что Зуб Выдры, возможно, принадлежал к «моей семье», потому что не могла описать особое родство путешественников во времени другим термином. Я никогда его не встречала — по крайней мере, во плоти — но если он был тем, кем, я думаю, он был, тогда это его голова с серебряными пломбами захоронена на нашем маленьком кладбище.

Может быть, я, наконец, узнаю, кем он был и как оказался здесь.

— Он совсем не был охотником, — заметил Джейми, критически глядя на страницу. — Даже не мог поймать бурундука в ловушку. И это летом!

К счастью для Зуба выдры, если мужчина действительно был им, он был знаком со съедобными растениями и, казалось, был очень горд, определив папайю и хурму.

— Ради бога, узнать хурму — небольшой подвиг, — сказал я. — Она похожа на оранжевый бейсбольный мяч.

— И на вкус, как ночной горшок, — добавил Джейми, который терпеть не мог хурму. — Хотя он был голоден, и если ты голоден сильно… — он замолчал и продолжил читать про себя, шевеля губами.

Мужчина бродил в лесу достаточно долго. Хотя «бродил» кажется не совсем правильным словом. Он двигался в определенном направлении, руководствуюсь по солнцу и звездам.

Как бы там ни было, в конечном счете, он нашел деревню. Он не говорил на их языке — «Почему он думал, что должен?» — вслух спросил Джейми — но впал в ужасное расстройство, когда обнаружил, что женщины в деревне готовят еду в железных котелках.

— Тевактеньон об этом говорила! — воскликнула я. — Когда рассказывала о нем. Она сказала, что он все время говорил о котелках, ножах и ружьях. Он говорил, что индейцы… Как же она сказала? Они должны «вернуться к обычаям своих предков, иначе белые съедят их живьем».

— Очень экспансивный парень, — пробормотал Джейми, не отрываясь от книги. — И со склонностью к риторике.

Через страницу или две стало понятно, почему Зуб Выдры придавал такое значение котелкам.

— «Я потерпел неудачу, — читал Джейми. — Я прибыл слишком поздно», — он распрямился и поглядел не меня, потом продолжил.

— «Я не знаю точно, в какое время я попал, а эти люди не могут мне сказать, их летоисчисление совсем не совпадает с моим. Но я знаю, что я опоздал.

Если бы я прибыл, как намеревался до 1650 года, в деревне, находящейся так далеко от моря, не должно быть железа. И то, что его используют здесь для домашних нужд, означает, что я опоздал, по крайней мере, лет на пятьдесят, а может и больше!»

Зуб Выдры на несколько дней погрузился в пучину отчаяния от этого открытия. Но потом укрепил свой дух и решил продолжить свое дело. Нагруженный едой, он отправился на север один.

— Понятия не имею, что за дело было у человека, — заметил Джейми, — но скажу, что он выказал большую силу духа. Его друзья или мертвы, или исчезли, а он, не имея понятия, где находится, продолжает его.

— Да, хотя, если честно, я не думаю, что у него был выбор, — сказала я и мягко коснулась книги, помня мои первые дни после прохождения сквозь камни.

Различие, конечно, существовало. Этот человек намеренно проник сквозь камни. Почему и как он это сделал, пока было не ясно.

Путешествуя по дикой местности в одиночку, Зуб Выдры решил, что займет свой ум, описывая путешествие, свои побуждения и намерения.

— «Возможно, я не преуспею в моей попытке… в нашей попытке. Наиболее вероятно, что я просто погибну в этой дикой глуши. И если так, то мысль о том, что останется повествование о нашей благородной попытке, является некоторым утешением. И это все, что я могу сделать ради памяти тех, кто был моими братьями, моими товарищами по делу».

Джейми остановился и потер глаза. Свеча почти прогорела, мои глаза наполнились слезами от зевоты, и я едва могла видеть страницу, чувствуя в голове пустоту от усталости.

— Давай пока перестанем читать, — сказала я и положила голову на плечо Джейми, ощущая комфорт от его теплого твердого тела. — Я не могу больше бодрствовать, и, наверное, нельзя просматривать эту историю в спешке. Кроме того, — я замолчала, чтобы зевнуть, и моргнула, — Бри и Роджер тоже должны услышать ее.

Джейми в ответ тоже широко зевнул, потом покачал головой, сильно мигая, как большая красная сова, которую безжалостно сбросили с дерева.

— Да, ты права, сассенах, — он закрыл дневник и положил его на стол возле кровати.

Не особо заботясь о подготовке ко сну, я просто почистила зубы, сняла одежду и заползла под одеяло в одной рубашке. Адсо, который мирно дремал на подушке, был весьма недоволен вторжением в его пространство, но по настоянию Джейми, сердито ворча, убрался в ноги и улегся там большим пушистым ковриком.

Через некоторое время он, однако, перестал сердиться и, помяв немного одеяло и мои ноги своими лапами, замурлыкал колыбельную.

Я нашла его присутствие таким же успокоительным, как мягкий равномерный храп Джейми. В основном, я была счастлива с Джейми и чувствовала себя уютно и безопасно в доме, который я построила себе в этом мире. Но время от времени я внезапно осознавала глубину пропасти, которая отделяла меня от мира, где я родилась, и чувствовала себе очень одинокой. И испуганной.

Услышав слова этого человека, его панику и отчаяние, я вспомнила об ужасе и сомнениях, сопровождавших мои путешествия сквозь камни.

Я прижалась к моему спящему мужу, теплому и надежному, как якорь, и слышала слова Зуба выдры, звучащие в моем внутреннем ухе, как крик безысходного отчаяния, проникающий сквозь барьер времени и языка.

К низу страницы латинские письмена стали все более неразборчивы, некоторые буквы представляли собой только чернильные пятна, окончания слов превращались в безумное плетение паука. И затем последние две строки, написанные на английском. Латынь не могла выразить отчаяние автора.

«О, Боже, о, Боже…

Где они?»

Только после обеда следующего дня мы смогли собрать Брианну, Роджера и Иэна и закрыться в кабинете Джейми, не привлекая нежелательного внимания. Прошлой ночью под влиянием сильной усталости написанное в дневнике воспринималось, как нечто здравое. Однако занимаясь домашними делами в ярком свете утра, я обнаружила, что мне трудно поверить, что дневник существовал на самом деле, а не просто приснился мне.

И все-таки он существовал; маленькая книжица в черном переплете лежала на столе Джейми. Они с Иэном провели все утро за переводом, и когда я присоединилась к ним, то по взъерошенным волосам Джейми поняла, что он нашел дневник страшно интересным или страшно расстраивающим, либо и тем, и другим вместе.

— Я все рассказал им, — начал он без преамбулы, кивнув головой в сторону Роджера и Брианны. Они сидели не табуретках, выглядя очень серьезными. Джемми под столом играл с деревянными бусами.

— Ты все прочитал? — спросила я, падая на свободный стул.

Джейми кивнул, взглянув на Молодого Иэна, который стоял возле окна. Его волосы были коротко обрезаны, но торчали так же, как у его дяди.

— Да. Я не хочу читать все вслух, но думаю, начну с того места, где он решил описать все с самого начала.

Место было отмечено полоской выделанной кожи, которую он обычно использовал в качестве закладки. Открыв дневник, он начал читать.

— «Имя, которое мне дали при рождении — Роберт Спрингер. Я отказался от этого имени и всего, что с ним связано, потому что оно является горьким плодом столетий убийств, символом несправедливости, рабства и притеснения…»

Джейми поднял глаза и заметил. — Понимаете, почему я не хочу читать все? Человек довольно утомителен.

Проведя пальцем по странице, он продолжил.

— «В год нашего Господа, их бога, именем которого они убивали и грабили…», ну, и так далее и тому подобное, в году «тысяча девятьсот шестьдесят восьмом».

— Полагаю, вы знаете о грабежах и убийствах, о которых он пишет? — он приподнял брови, глядя на Бри и Роджера.

Бри резко выпрямилась, сжав руку мужа.

— Я помню это имя, — сказала она. — Роберт Спрингер. Я знаю это имя!

— Ты его знала? — спросила я, чувствуя, как смесь волнения, страха и любопытства наполнила меня.

Она покачала головой.

— Нет, я не знала его лично, но я видела это имя в газетах. А ты? — она повернулась к Роджеру, но он отрицательно потряс головой.

— Ну, да, ты же жил в Англии, но в Бостоне дело было громкое. Я думаю, что Спрингер был одним из пяти монтоков. [278]

Джейми ущипнул себя за переносицу.

— Пять чего?

— Это неважно, — Брианна махнула рукой. — Они были активистами ДАИ, [279]по крайней мере, они так начинали, но они были большие психи, и…

— Психи? — уловив незнакомое слово, Джемми вылез из-под стола.

— О, не обращай внимания, милый, — Брианна, чтобы отвлечь его, сняла с руки и дала ему серебряный браслет. Увидев озадаченные лица отца и кузена, она вздохнула и с помощью редких пояснений со стороны Роджера и меня попыталась коротко рассказать об удручающем положении индейцев в двадцатом веке.

— Значит, этот Роберт Спрингер был индейцем в ваше время? — Джейми коротко пробарабанил по столу. — Это совпадает с его записями. Он и его товарищи бунтовали против тех, кого они называли «белыми». Полагаю, это англичане? Или европейцы, по крайней мере?

— Ну, да, только в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году они были уже не европейцами, а американцами, а индейцы называли себя коренными американцами, и…

Роджер похлопал ее по колену, остановив поток слов.

— Может быть, мы оставим историю на потом, — предложил он. — Что ты читала о Спрингере в газетах?

— О, — она озадачено нахмурила брови. — Он исчез. Они все исчезли, я имею в виду пять монтоков. Их арестовали за взрывы или за угрозу взрывов, что-то подобное, я не помню, но когда они были выпущены под залог, они просто исчезли.

— Очевидно так, — пробормотал Молодой Иэн, глядя на дневник.

— Это вызвало огромную шумиху в прессе примерно на неделю, — продолжила Брианна. — Другие активисты ДАИ обвинили правительство в их исчезновении; оно, конечно, все отрицало. Были проведены тщательные розыски, и, кажется, я читала, что тело одного из мужчин было найдено то ли в Нью-Гемпшире, то ли в Вермонте, но как он умер неизвестно. Следы других так и не были найдены.

— «Где они? — вполголоса процитировала я. — О, Боже, где они?»

Джейми серьезно кивнул головой.

— Да, тогда тот Спрингер вполне мог быть этим человеком, — он коснулся страницы с некоторым уважением.

— Он и его четыре товарища отказались от любой связи с миром белых и взяли себе новые имена из своего настоящего наследия, так он написал.

— Это правильный поступок, — тихо произнес Иэн. Он застыл странной неподвижностью, и это напомнило мне, что он два года был могавком и имел имя Брат волка, был одним из Kahnyen’kehaka, смотрителей западных ворот.