— Конечно, миссис Камерон.

— Я не была уверена говорить ли сейчас или дождаться свадьбы, но поскольку вы здесь…

Она нагнулась к нему, сосредоточившись.

— Моя племянница говорила вам, что я хочу сделать ее своей наследницей?

— Да, говорила.

Он сразу же насторожился. Брианна, конечно, рассказала ему и в недвусмысленных выражениях дала понять, что она думала об этом предложении. Он набрался решимости, чтобы сейчас повторить ее возражения, надеясь, что сможет сделать это более тактично, чем Бри. Он откашлялся, очищая горло.

— Я уверен, что моя жена ценит такую честь, миссис Камерон, — начал он осторожно, — но…

— Да? — прервала его Джокаста сухим тоном. — Я бы не подумала так, слыша, что она говорит. Но, несомненно, вы знаете ее мысли лучше, чем я. Но как бы там ни было, я хотела сказать ей, что я передумала.

— О? Ну что ж, я уверен, что она…

— Я сказала Джеральду Форбсу составить завещание, где я оставляю Речной поток и все свое состояние Джереми.

— Кому… — ему потребовалась время, чтобы осознать ее слова. — Что, маленькому Джемми?

Она все еще была наклонена вперед, как если бы всматривалась в его лицо. Теперь она откинулась назад, кивнув, но не отпустила его руку. И он, наконец, понял, что, не видя его лица, она хотела понять его реакцию посредством этого прикосновения.

«Ну что ж, валяйте, что бы ни сказали мои пальцы», — подумал он. Он был слишком ошеломлен этой новостью, чтобы знать, как ответить на нее. Христос, что Бри сказала бы на это?

— Да, — сказала она и мило улыбнулась. — Знаете ли, мне пришло в голову, что собственность женщины переходит к мужчине, когда она выходит замуж. И хотя, разумеется, можно устроить так, чтобы она оставалась у нее, это довольно трудно. Кроме того мне не хотелось бы привлекать адвокатов больше, чем необходимо. Я всегда считала это большим упущением в законодательстве, разве вы не согласны, мистер МакКензи?

С чувством полного удивления он понял, что его намеренно оскорбляли. Не только оскорбляли, но и предупреждали. Она посчитала, что он гоняется за предполагаемым наследством Брианны, и предупреждала его не предпринимать никаких юридических действий, чтобы получить его. Шок и гнев на мгновение связали его язык, но затем он нашел слова.

— О, вы подумали о гордости Джоан Финдли, но вы полагаете, что у меня ее нет? Миссис Камерон, как вы смеете предполагать…

— Вы красивый парень, дрозд, — сказала она, не отпуская его руки. — Я трогала ваше лицо. И у вас доброе имя МакКензи. Но в шотландских горах много МакКензи, не так ли? Некоторые из них люди чести, некоторые нет. Джейми Рой называет вас родственником, но возможно потому, что вы живете гражданским браком с его дочерью. Я не думаю, что знаю вашу семью.

Потрясение уступило месту желанию рассмеяться. Не знает его семью? Неудивительно, как бы он смог объяснить ей, что является внуком в шестом поколении ее родного брата Дугала? Так что он был не только родственником Джейми, но и ее племянником, хотя и слишком далеко по генеалогическому древу.

— И на сборе никто не знает, с кем бы я не разговаривала, — добавила она, склонив голову набок, как ястреб, высматривающий добычу.

Вот как? Она говорила о нем в своей компании и не смогла найти кого-нибудь, кто знал о его происхождении. Подозрительное обстоятельство, разумеется.

Он задался вопросом, считала ли она его мошенником, обманывающим Джейми, или полагала, что он участвует в каких-то махинациях самого Джейми? Нет, последнее вряд ли. Бри рассказала ему, что ранее Джокаста намеревалась сделать своим наследником Джейми, который отказался, опасаясь попасть в ее ловушку. Высокое мнение Роджера об интеллекте Джейми получило еще одно подтверждение.

Прежде чем он смог придумать какое-нибудь достойное возражение, она похлопала его по руке, все еще улыбаясь.

— Итак, я решила оставить все маленькому мальчику. Это будет правильное решение, не так ли? Брианна, конечно, сможет распоряжаться деньгами, пока маленький Джереми достигнет совершеннолетия, то есть если с ребенком ничего не случится.

В ее голосе определенно слышалось предупреждение, хотя ее рот продолжал улыбаться, а неподвижные глаза были направлены на него.

— Что? Что, во имя всех святых, вы подразумеваете под этим?

Он отодвинул табурет, пытаясь встать, но она сильнее схватила его руку. Она была довольно сильной, несмотря на возраст.

— Джеральд Форбс будет исполнителем моего завещания, и еще есть три опекуна, чтобы управлять имуществом, — пояснила она. — Если с Джереми все-таки что-то случится, все отойдет моему племяннику Хэммишу, — ее лицо теперь стало серьезным. — Вам не достанется ни пенни.

Он вырвал свою руку и, в свою очередь, сильно сжал ее ладонь, так что ее вздувшиеся суставы заскрипели. Пусть она прочитает по этому жесту, чего хочет он! Она охнула, но он не отпускал.

— Вы думаете, что я повредил бы ребенку? — его голос казался хриплым для своих собственных ушей.

Она побледнела, но сохраняла достоинство, сжав рот и подняв подбородок.

— Я разве так сказала?

— Вы много чего сказали, но то, что вы имели в мыслях, звучало громче, чем то, что вы говорили. Как вы смеете подозревать меня в таких вещах?

Он выпустил руку Джокасты, бросив ее на колени женщины.

Она медленно потерла покрасневшие пальцы другой рукой, морща губы в размышлении. Клапаны палатки колыхались на ветру со слабым потрескиванием.

— Хорошо, — произнесла она, наконец. — Я приношу вам свои извинения, мистер МакКензи, если я обидела вас. Но я полагала, будет хорошо, если вы бы будете знать, что я думаю.

— Хорошо? Кому?

Он вскочил на ноги повернулся ко входу. С большим трудом он подавил желание схватить фарфоровые блюда с пирожными и булочками и швырнуть их на землю на прощание.

— Для Джереми, — сказала она ровным голосом позади него. — И Брианны. Возможно, даже для вас, молодой человек.

Он круто развернулся, уставившись на нее.

— Для меня? Что вы имеете в виду?

Она слегка пожала плечами.

— Если вы не сможете любить ребенка ради него самого, я подумала, что вы сможете хорошо относиться к нему ради его наследства.

Он уставился на нее, слова застряли у него в глотке. Его лицо горело, и кровь звенела в ушах.

— О, я понимаю хорошо, — уверила она его. — Понимаю, что мужчина не может любить ребенка, которого его жена родила от другого. Но если…

Он сделал шаг вперед и резко схватил ее плечо. Она испуганно дернулась, мигая, и огонь свечи заплясал в топазовой броши.

— Мадам, — сказал он, говоря очень тихо в ее лицо. — Мне не нужны ваши деньги. Моей жене не нужны ваши деньги. И моему сыну они не нужны. Засуньте их себе в одно место.

Он отпустил ее и вышел из палатки, едва не сбив с ног Улисса, который в замешательстве посмотрел ему вслед.

Глава 12

Достоинство

В наступающих сумерках позднего дня люди продолжали переходить от костра к костру, как они делали во все время сбора, но сейчас на горе ощущались другие настроения.

Частично, это была сладкая печаль расставания, прощание с друзьями, с обретенными здесь привязанностями, осознание того, что с некоторыми людьми на земле уже не придется встретиться. Частично, это было предвкушение, тоска по дому, ожидание удовольствий и опасностей поездки в родные места. Частично, явное утомление, капризничающие дети, мужчины, уставшие от ответственности, женщины, которых измотали заботы об одежде и здоровье семьи, готовка на открытом огне, когда они пытались накормить семью, имея в распоряжении лишь скудные запасы из седельных сумок и вьюков.

Сама я испытывала все эти чувства одновременно. Кроме того, что я встретила новых людей и услышала новые рассказы, я имела удовольствие — а именно удовольствием это было, несмотря на свои печальные стороны — принимать новых пациентов, узнавать новые болезни и излечить то, что поддавалось лечению, пытаясь найти способы ослабить страдания тех, кого нельзя было вылечить.

Но тоска по дому была очень сильна. Мой просторный очаг с огромным котлом и вертелом, мой наполненный светом медицинский кабинет с ароматными связками крапивы и лаванды над головой, бледное золото солнечного света в нем по вечерам. Моя перина, мягкие чистые льняные простыни, пахнущие розмарином и тысячелистником.

Я на мгновение прикрыла глаза, погрузившись в это райское видение, затем открыла их, возвращаясь к действительности. Черная сковородка с остатками подгоревшей овсяной лепешки, сырые ботинки, замерзшие ноги, влажная одежда, забитая вездесущим песком, пустые корзины, где осталось лишь немного хлеба — сильно погрызенного мышами — десять яблок и корка сыра. Три визжащих младенца, одна измученная молодая мать с воспаленными грудями и треснувшими сосками, одна ждущая невеста на грани истерики, одна служанка с побледневшим лицом и менструальными болями, четыре не совсем трезвых шотландца — и один такой же француз — которые шатались от костра к костру, как медведи, не собираясь оказывать мне никакой помощи этим вечером… и вяжущая боль внизу моего живота, говорившая о том, что мои месячные — к счастью ставшие менее частыми — решили составить компанию менструации Лиззи.

Я скрипнула зубами, схватила с куста холодную влажную тряпку и, сжимая бедра, направилась вниз в отхожее место для женщин.

Первое, что я встретила, вернувшись оттуда, была вонь раскаленного металла. Я произнесла несколько выразительных слов на французском из лексикона, который я приобрела в больнице ангелов в Париже, где сильные выражения порой были лучшим из доступных инструментов.

Рот Марсали широко открылся. Герман посмотрел на меня с восхищением и повторил слова с чистым красивым выговором парижанина.

— Извини, — сказала я, обращаясь к Марсали. — Кто-то поставил пустой чайник на огонь.

— Ничего страшного, мама Клэр, — ответила она, легонько подбрасывая Джоани, которая снова начала хныкать. — Это не хуже того, чему учит его отец. Сухие тряпки есть?

Я сама искала тряпку или крючок, чтобы ухватить горячую ручку чайника, но мне попадались только мокрые подгузники и сырые носки. Однако чайник был дорогой вещью, и я не могла пожертвовать им. Я обернула руку подолом юбки, схватила ручку и сняла чайник с огня. Ожог пронзил руку сквозь влажную ткань, как удар молнии, и я бросила чайник.

— Merde! [52] — счастливым эхом отозвался Герман.

— Точно, — сказала я, сунув в рот вспузырившийся большой палец. Чайник шипел и дымился в мокрой траве, я в сердцах пнула его, отбросив в грязь.

— Merde, merde, merde, — пел Герман, очень хорошо держа мелодию гимна «Роза, роза», [53]тем самым показывая рано развившийся музыкальный слух, который, однако, в сложившейся ситуации не был оценен по достоинству.

— Перестань, — прикрикнула я.

Но он не перестал. Джемми захныкал в унисон с Джоан. Лиззи, у который был рецидив в связи с уходом рядового Огилви, принялась стонать под своим кустом, и в довершение всего маленькие шарики льда застучали по земле и по моей макушке. Я стянула с куста влажный чепец и нахлобучила его на голову, чувствуя себя жабой под большим грибом. «Не хватает только бородавок», подумала я с раздражением.

Град вскоре прекратился. Как только грохот льдинок уменьшился, со стороны тропинки послышался хруст башмаков. Появился Джейми, сопровождаемый Кеннетом Донахью, на плечах и волосах которых корочкой лежали градины.

— Я привел на чай святого отца, — сказал он, сияя улыбкой.

— Чая нет, — сказала я, довольно злобно. И если он думал, что я забыла о Стивене Боннете, он ошибался.

Повернувшись на звук моего голоса, он дернулся, демонстрируя преувеличенное потрясение при виде моего чепца.

— Это ты, сассенах? — спросил он с шутливым ужасом, делая вид, что заглядывает под свисающие воланы чепца. Учитывая присутствие священника, я воздержалась от того, чтобы пнуть Джейми по чувствительному месту, ограничившись попыткой превратить его взглядом в камень на манер Медузы Горгоны.

Он, казалось, не заметил моего взгляда, отвлекшись на Германа, который кружился, напевая вариации на тему моих французских высказываний, используя мелодию «Греби, греби, управляй своей лодкой». [54]Отец Донахью ярко покраснел, усиленно делая вид, что не понимает французский.

— Tais toi, crétin, [55]— сказал Джейми, роясь в спорране. Он говорил не сердито, но с видом человека, который ожидал абсолютного повиновения. Герман резко остановился, открыв рот, и Джейми ловко сунул туда конфетку. Герман закрыл рот и, забыв про песню, занялся сладостью.