— Я виновен в грехе вожделения и грязных помыслах, обуявших мои ум и плоть, — заявил Джейми более громко, чем я считала благоразумным.

— О, что и говорить, — произнес отец Кеннет тоже внезапно громко. Он казался весьма заинтересованным. — Теперь, насчет грязных помыслов, в какой форме они к вам приходили и как часто?

— Ну, начать с того, что я смотрел на женщин с вожделением. Сколько раз? О, по крайней мере, раз сто с моей последней исповеди. Вам нужно знать, святой отец, какие это женщины, или достаточно того, что я думал сделать с ними?

Мистер Лилливайт заметно напрягся.

— Я думаю, дорогой Джейми, у нас нет времени, — сказал священник. — Но если бы вы могли рассказать один или два случая, чтобы я мог составить представление… э… о серьезности согрешения?

— О, конечно. Ну, самый худший был случай с маслобойкой.

— Маслобойка? А-а… это такая с торчащей ручкой? — тон отца Кеннтет был полон печального сострадания к возможным непристойным мыслям, вызванным этим устройством.

— О, нет, отец, это была маслобойка-бочка, которая лежит на боку и с маленькой ручкой, чтобы крутить. Ну, она крутила ее с такой силой, что шнурки на ее лифе развязались, и ее груди подрыгивали туда-сюда, а рубашка прилипла к телу от пота. А маслобойка была как раз такой высоты и так закруглялась, да? что мне захотелось наклонить ее на бочку, задрать ее юбки и…

От удивления я невольно открыла рот. Это мой лиф он описывал, мои груди и мою маслобойку! Не говоря уже о моих юбках. Я помнила этот случай очень хорошо, и если он начался с нечистых помыслов, на этом он не закончился.

Шорох и бормотание отвлекло мое внимание на мужчин. Мистер Лилливайт схватил за руку шерифа, наклонившегося к палатке с жадным вниманием, прошипел что-то и потащил за собой вниз по тропе. Мистер Гудвин последовал за ними, хотя и с заметной неохотой.

Шум их ухода, к сожалению, заглушил дальнейшее описание Джейми своего греха, но, к счастью, он также заглушил шелест листьев и треск сучьев сзади меня, возвестивших о появлении Брианны и Марсали с Джемми и Джоаной на руках и Германом, который, как обезьянка, висел за спиной матери.

— Я думала, они никогда не уйдут, — прошептала Брианна, всматриваясь в то место, где исчезли мистер Лилливайт и его компания? — На горизонте чисто?

— Да. Иди сюда, — сказала я, протягивая руки к Герману, который охотно пошел ко мне.

— Ou nous allons, Grand-mère? [63]— спросил он сонным голосом, уткнувшись белокурой головкой в мою шею.

— Шш. Увидеть Grand-père [64]и отца Кеннета, — прошептала я ему. — Но мы должны вести себя тихо.

— О, вот так? — сказал он громким шепотом и начал напевать вполголоса очень вульгарную французскую песенку.

— Шш! — я прикрыла ему рукой рот, мокрый и липкий от того, что он ел. — Не пой, мой хороший, мы не должны разбудить младенцев.

Я услышала тихий полузадушенный звук, который издала Марсали, приглушенное фырканье Брианны и поняла, что Джейми все еще исповедовался. Он, казалось, разошелся во всю и теперь придумывал — или я, по крайней мере, так надеялась — все новые случаи. Конечно же, он ничего такого со мной не делал.

Я, вытянув шею, осмотрелась вверх и вниз по тропе, там никого не было. Я поманила девушек, и мы пробрались сквозь темноту к палатке.

Джейми резко замолчал, когда мы проскользнули внутрь, потом быстро произнес.

— И грехи гнева, гордыни и ревности… о, и немного лжи тоже, святой отец. Аминь.

Он бросился на колени, быстро прочтя молитву раскаяния по-французски, и вскочил на ноги, забрав у меня Германа, прежде чем отец Кеннет закончил говорить «Ego te absolve». [65]

Мои глаза адаптировались к темноте, и я смогла разобрать объемные формы девушек и высокую фигуру Джейми. Он поставил Германа на стол перед священником и сказал.

— Быстро, отец мой, у нас мало времени.

— У нас также нет воды, — заметил священник. — Или вы, леди, догадались принести ее с собой?

Он поднял кремень и трутницу, пытаясь вновь зажечь лампу.

Бри и Марсали обменялись удивленными взглядами и одновременно покачали головами.

— Не беспокойтесь, святой отец, — произнес Джейми успокаивающе, и я увидела, как он потянулся к чему-то на столе. Раздался короткий шорох открываемой крышки, и прекрасный горячий запах виски заполнил палатку, а слабый колеблющийся свет фитиля разгорелся в ровное ясное пламя.

— При данных обстоятельствах… — сказал Джейми, протягивая открытую фляжку священнику.

Отец Кеннет сжал губы, но скорее от подавленного смеха, чем от раздражения.

— При данных обстоятельствах, да, — повторил он. — И что может быть более подходящим, в конце концов, чем вода жизни?

Он расстегнул свой воротник и вытянул висящие на кожаном ремешке деревянный крест и маленькую стеклянную бутылочку, закупоренную пробкой.

— Святой елей, — объяснил он, открыл бутылочку и поставил ее на стол. — Благодарения Пречистой деве, что они были у меня на теле. Шериф забрал коробку с моими принадлежностями для мессы, — он сделал быструю инвентаризацию объектов на столе, отсчитывая их пальцах. — Огонь, елей, вода — что-то вроде того — и ребенок. Очень хорошо. Вы и ваш муж будете крестными родителями, я полагаю, мэм?

Он адресовал вопрос мне, так как Джейми подошел к выходу.

— Для всех их, отец, — сказала я и крепко схватила Германа, который, казалось, собирался спрыгнуть со стола. — Потерпи, милый, еще немного.

Услышав тихий свист металла, вытягиваемого из кожаных ножен, я оглянулась и увидела, что Джейми стоял на страже у входа с кинжалом в руке. Приступ мрачного предчувствия сжал мой желудок, и я услышала, как Брианна рядом потянула воздух.

— Джейми, сын мой, — произнес отец Кеннет тоном легкого упрека.

— Продолжайте, пожалуйста, святой отец, — очень спокойно ответил Джейми. — Я хочу крестить своих внуков сегодня вечером, и никто не сможет мне помешать.

Священник вздохнул с небольшим присвистом, потом покачал головой.

— Да. И если вы кого-нибудь убьете, я надеюсь, у меня будет время снова отпустить вам грехи, прежде чем нас обоих повесят, — пробормотал он, беря масло. — Если у вас будет выбор, убейте шерифа, дорогой, хорошо?

Резко переключившись на латынь, он откинул копну светлых волос Германа, и его большой палец ловко чиркнул по лбу губам и животу мальчика, делая крестное знамение, отчего тот согнулся и захихикал.

— От-имени-этого-ребенка-вы-отказываетесь-от-сатаны-и-всех-его-деяний? — спросил он, говоря настолько быстро, что я едва поняла, что он снова перешел на английский, и только успела присоединиться к Джейми в ответе крестных родителей, послушно произнеся «я отказываюсь от них».

Я нервничала, прислушиваясь к любым звукам, которые могли возвестить о возвращении мистера Лилливайта и шерифа, воображая, какая шумиха поднимется, если они обнаружат отца Кеннета, совершающего то, что они, без сомнения, посчитают незаконной «церемонией».

Я оглянулась на Джейми; он смотрел на меня и слабо улыбнулся в ответ на мой взгляд, как я поняла, пытаясь ободрить меня. Если так, то он потерпел неудачу, я слишком хорошо его знала. Он хотел, чтобы его внуки были крещены, и он сделает все, чтобы их души были вручены заботе Бога, даже если для этого ему придется умереть, или все мы попадем в тюрьму, включая Брианну, Марсали и детей. Из таких людей получаются мученики, а их семьи должны разделить их судьбу.

— Верите-ли-вы-в-Единого-Бога-Отца-Сына-и-Святого-духа?

— Упрямец, — сказала я Джейми одними губами. Его улыбка расширилась, и я отвернулась, торопливо присоединившись к его твердому «верю». Были ли это шаги снаружи, или просто ветер стучал ветвями деревьев?

Вопросы и ответы закончились, и священник улыбнулся мне, похожий на горгулью в мерцающем свете масляной лампы. Его здоровый глаз коротко подмигнул.

— Будем считать, что ваши ответы будут такими же для других детей, да, мэм? Какое крещеное имя вы дадите этому мальчику?

Не снижая темпа, священник поднял фляжку и вылил немного виски на голову мальчика, приговаривая.

— Крещу тебя Германом Александером Клоделем МакКензи Фрейзером во имя Отца, Сына и Святого духа. Аминь.

Герман наблюдал эту операцию с глубоким интересом и скосил большие синие глаза, когда янтарная капля проползла по его крошечному носику и капнула с кончика. Он высунул язык, чтобы поймать каплю, и сморщился от ее вкуса.

— Фу, — сказал он громко. — Лошадиная моча.

Потрясенная Марсали прошипела короткое «Тсс!», но священник просто хихикнул, снял Германа со стола и подозвал Бри.

Она держала Джемми на руках над столом, словно жертву, и не сводила глаз с его лица. Потом я увидела, как она слегка дернула головой, привлеченная звуками снаружи. Я прислушалась, звучали возбужденные, но не пьяные голоса мужчин.

Я напряглась, боясь посмотреть на Джейми. Если они войдут, решила я, то я схвачу Германа, подлезу под дальнюю полу палатки и убегу. Потом я почувствовала легкий толчок локтем, Бри пододвинулась ко мне.

— Все в порядке, мама, — прошептала она. — Это Роджер и Фергюс.

Они кивнула в темноту и обратила свое внимание на Джемми.

Кожу на моих висках закололо от облегчения. Теперь, когда я знала это, я могла разобрать властный немного носовой звук голоса Фергюса, который что-то громко повествовал, и низкий грохот шотландского говора, по-видимому, Роджера. Раздалось тоненькое хихиканье, принадлежащее мистеру Гудвину, которое сопровождалось аристократически протяжным замечанием мистера Лилливайта.

На этот раз я посмотрела на Джейми. Он все еще держал кинжал, но его рука была опущена, и плечи потеряли напряженность. Он снова улыбнулся мне, и на сей раз я улыбнулась ему в ответ.

Джемми не спал, но был очень сонный. Он не обратил внимания на елей, но холодные капли виски испугали его, он широко открыл глаза и вскинул руки. Когда Бри торопливо накинула на него одеяло и прижала к груди, он издал громкое «Иип» в знак протеста, сморщил лицо и попытался решить, достаточно ли он потревожен, чтобы расплакаться.

Бри похлопывала его по спине и шептала что-то на ухо, отвлекая. Он удовольствовался тем, что сунул большой палец в рот, с подозрительным негодованием глядя на собравшихся, но отец Кеннет уже лил виски на лоб спящей Джоан, которую держала Марсали.

— Я крещу тебя Джоан Лаогерой Клэр Фрейзер, — сказал он, следуя за Марсали, и я с удивлением поглядела на нее. Я знала, что Джоан назвали в честь сестры Марсали, но не знала, других ее имен. Я почувствовала, как у меня перехватило в горле, когда я смотрела на покрытую голову Марсали, склоненную над ребенком. И ее сестра, и ее мать Лаогера были в Шотландии, и шансов увидеть когда-либо свою тезку у них почти не было.

Внезапно глаза Джоан широко раскрылись и рот тоже. Она издала пронзительный вопль, и среди нас словно взорвалась бомба.

— Идите с миром! И быстро! — сказал отец Кеннет, проворно закупоривая бутылку с елеем и фляжку, и неистово сметая все следы церемонии. Я услышала, как снаружи зазвучали озадаченные голоса.

Марсали в мгновение ока выскользнула из палатки, прижимая к груди орущую Джоан, и таща за руку сопротивляющегося Германа. Бри задержалась на секунду, чтобы обхватить рукой голову отца Кеннета и поцеловать его в лоб.

— Спасибо, святой отец, — прошептала она и исчезла в вихре взметнувшихся юбок.

Джейми схватил меня за руку и вытолкнул из палатки, но сам остался у входа, повернувшись к священнику.

— Святой отец? — позвал он. — Pax vobiscum! [66]

Отец Кеннет уже сидел за столом, сложив руки; чистые листы бумаги снова лежали перед ним. Он поднял глаза и слегка улыбнулся, его лицо выглядело умиротворенным, несмотря на подбитый глаз и все прочее.

— Et cum spiritu tuo, [67]человек, — сказал он и поднял три пальца в прощальном благословении.

— Зачем, спрашивается, ты сделала это? — шепот Брианны, громкий от раздражения, донесся до меня. Она и Марсали шли на несколько шагов впереди нас, идя медленно из-за детей, и несмотря на небольшое расстояние их фигуры были едва различимы в темноте.

— Что сделала? Герман оставь, пойдем найдем папу. Нет, не толкай это в рот!

— Ты специально ущипнула Джоан, я видела! Из-за тебя нас чуть не поймали!

— Я должна была! — Марсали, казалось, удивилась этому обвинению. — И все равно крещение тогда уже закончилось. И они не смогут заставить отца Кеннета забрать его обратно, — она захихикала тихонько, потом прервалась. — Герман, я сказала, брось это!

— Что значит, должна! Джем, отпусти мои волосы! Ой! Отпусти, я говорю!