Он поцеловал их, потом сел прямо, его глаза прояснились и сияли мягким чистым светом; тени, преследующие его, исчезли из них.

— Пицца, — сказал он.

Она моргнула и рассмеялась. Это была одна из их игр, когда они по очереди вспоминали о вещах, которых им не хватало, вещах из того времени — прошлого или будущего, как посмотреть.

— Кока-кола, — сказала она быстро. — Я думаю, я могу сделать пиццу, но что хорошего в пицце без колы.

— Пицца с пивом вполне пойдет, — уверил он ее. — И у нас может быть хорошее пиво, хотя самодельное варево Лиззи — далеко не пара Лагеру МакЭвана. [83]Но ты действительно можешь сделать пиццу?

— Не вижу, почему нет, — она откусила сыр, сморщившись. — Этот не подойдет, — она потрясла желтым кусочком и отправила его в рот. — Слишком резкий вкус. Но думаю…

Она сделала паузу, прожевывая и глотая сыр, потом запила большим глотком сидра.

— Сидр, думаю, хорошо пойдет с пиццей, — она опустила кожаную фляжку и слизнула сладкую каплю с губы. — Но сыр нужен другой, может быть, овечий. Па привозил такой из Салема, когда ездил туда в последний раз. Я попрошу его привезти еще и посмотрю, как он тает.

Она раздумывала, прищурившись от яркого солнца.

— У мамы много сушеных помидоров и тонны чеснока. Я знаю, у нее есть базилик — не знаю насчет орегано, но думаю, могу обойтись без него. А лепешка, — она махнула освободившейся рукой. — Мука, вода и жир, больше ничего.

Он рассмеялся и вручил ей булочку с пикули и ветчиной.

— И таким образом пицца появилась в Колониях, — произнес он и поднял фляжку с сидром в знак приветствия. — Людям всегда интересно откуда появляются большие изобретения, теперь мы знаем!

Он говорил легко, но его голос звучал странно, и он не сводил с нее взгляда.

— Возможно, мы действительно знаем, — спустя мгновение мягко сказала она. — Ты когда-нибудь думал об этом — почему мы здесь?

— Конечно, — его зеленые глаза потемнели, но все еще были ясными. — Ты тоже?

Она кивнула и откусила булочку с ветчиной; маринад оставил во рту острый привкус лука. Конечно, они думали об этом. Она, Роджер и ее мать. Конечно, этот проход сквозь камни был не зря. Должен. И все же… Хотя ее родители редко говорили о войне и сражениях, но из того немногого, что они говорили — и больше из того, что она читала — она знала, как случайно и бессмысленно иногда происходят события. Иногда тени встают, и в них прячется безымянная смерть.

Роджер раскрошил пальцами последний кусочек хлеба и бросил крошки в сторону. С дерева слетела синица и стала клевать их. Через несколько секунд к ней присоединилась целая стая, подчищая крошки, словно пылесосом, и весело щебеча. Он потянулся, вздыхая, и лег на одеяло.

— Хорошо, — сказал он, — если ты поймешь, ты скажешь мне, не так ли?

Ее сердце стучало о грудину, маленькие разряды электричества щипали соски. Она не смела думать о Джемми, даже самый маленький намек на него, и молоко полилось бы потоком.

Не позволяя себе думать об этом слишком много, она через голову сняла рубашку.

Роджер смотрел на нее мягкими блестящими глазами, похожими на мох под деревьями. Она развязала льняную полосу на груди и ощутила холодное прикосновение воздуха. Взяв груди в ладони, она почувствовала, как они тяжелеют и покалывают, наливаясь молоком.

— Иди сюда, — сказал она мягко. — Скорее. Ты мне нужен.

Они лежали полуодетые, запутавшись в порванном одеяле, сонные и липкие от подсохшего молока, и тепло окружало их соединенных тела.

Солнечные лучи, проникающее через переплетения голых ветвей, создавали красно-черную рябь под ее прикрытыми веками, как если бы она смотрела вниз сквозь кровавую воду, видя у своих ног движение черного вулканического песка на дне.

Он спит? Она не повернулась и не открыла глаза, чтобы посмотреть, но попыталась послать ему безмолвное сообщение — вопрос, медленным биением пульса передающийся от крови к крови. «Ты здесь?» — спросила она молчаливо. Она почувствовала, как вопрос двинулся от ее сердца к руке. Она вообразила бледную кожу на внутренней стороне руки и голубую вену вдоль нее, и словно увидела некий импульс, который двинулся по кровотоку вниз по ее руке к ладони и слабо толкнулся в кончики пальцев.

Ничего не случилось. Она могла слышать его дыхание, медленное и регулярное, вторящее шороху ветерка в траве и деревьях, словно прибой, набегающий на песчаный берег.

Она вообразила, что они медузы. Она ясно видела два прозрачных тела, светлых, как луна. Усики бахромы покачивалась в гипнотическом ритме, влекомые потоком друг к другу. И, наконец, очень медленно они соприкоснулись.

Его палец коснулся ее ладони легко, словно пером.

«Я здесь, — сказало это касание. — А ты?»

Ее ладонь сомкнулась на его пальце, и он повернулся к ней.

В конце осени свет угасал рано. До зимнего солнцестояния оставалось еще около месяца, но к полудню солнце почти касалось склона Черной горы, и их тени неимоверно вытянулись, когда они направились на восток к дому.

Ружье несла Брианна; обучение на этот день закончилось, и хотя они не охотились, она не хотела упустить возможность, если им попадется какая-нибудь дичь. Белка, которую она убила ранее, была выпотрошена и засунута в ее рюкзак, но это было только приправой к гарниру. «Хорошо бы еще несколько белок. Или опоссума», — думала она мечтательно.

Она не знала привычек опоссумов, но возможно зимой они впадали в спячку, и в таком случае они уже спали. Медведи все еще были активны, она видела полувысохший помет и свежие царапины на сосне, исходящие смолой. Медведь был хорошей добычей, но она не рискнула бы стрелять в него, если только он не нападет на них первым — что было мало вероятно. «Оставь медведя в покое, и он тебя не тронет», — говорили ей оба ее отца, и она считала это хорошим советом.

Выводок куропаток вылетел из ближайшего кустарника, как шрапнель, и она испуганно дернулась.

— Они хороши, как пища, не так ли? — Роджер кивнул на последнюю исчезающую серо-белую каплю. Он также вздрогнул, но не испугался в отличие от нее, заметила она с раздражением.

— Да, — сказала она, сердясь, что была поймана врасплох. — Но в них не стреляют из мушкета, если не нужны перья для подушки. Для них используются ружья с мелкой дробью. Такие как дробовик.

— Я знаю, — сказал он коротко.

Ей не хотелось говорить и нарушать их мирное настроение. Ее груди разбухли и снова стали болеть. Пришло время идти домой к Джемми.

Она невольно ускорила шаги, хотя все еще была свежа память об остром запахе сухого папоротника, о жаре солнечного света на голых загорелых плечах Роджера над ней, о шипение молока, ударяющего в его грудь и оседающего на коже прекрасными капельками, теплыми и потом холодными между их трущимися телами.

Она глубоко вздохнула и услышала, как он издал низкий смешок.

— Ммм? — она повернула к нему голову, и он указал на землю перед ними. Они шли рядом, не замечая, как некая сила, сродни гравитации, притягивала их друг другу. Теперь их тени почти слились в плечах, так что перед ними шагало странное паукообразное существо с головами, склоненными одна к другой.

Он обнял ее за талию, и одна голова на тени наклонилась, слившись с другой в одно округлое пятно.

— Это был хороший день, — сказал он мягко.

— Да, — согласилась она и улыбнулась. Она, возможно, сказала бы что-нибудь еще, но над ними раздался треск ветвей, и она резко отстранилась от него.

— Что… — начал он, но она приложила палец к губам, чтобы он молчал, и позвала жестом за собой к зарослям красного дуба.

Это была стая индюков, которые дружно рылись в земле под большим красным дубом, выискивая личинки под слоем опавших листьев и желудей. Последние солнечные лучи ложились косо, заставляя темно-серые перья на их грудках переливаться маленькими вспышками радуги.

Ружье было заряжено, но запал не был вставлен. Она нащупала пороховницу на поясе и насыпала порох на полку, не спуская глаз с птиц. Роджер присел рядом с ней, напряженный и внимательный, как гончая, взявшая след. Она подтолкнула его и протянула ему ружье, приподняв одну бровь. Индюки были не больше, чем на расстоянии в двадцать ярдов, и даже самый маленький из них, был размером с футбольный мяч.

Он колебался, но она видела в его глазах желание попробовать. Она решительно сунула ружье ему в руки и кивнула на промежуток в кустарнике.

Он осторожно сместился, ища лучший угол зрения. Она не учила стрелять его с колена, и он мудро решил не пытаться, вместо этого он встал прямо, хотя это означало, что стрелять нужно будет вниз. Он колебался, длинный ствол ружья слегка дрожал, когда он переводил мушку от одной птицы к другой, пытаясь найти лучшую цель для выстрела. Ее пальцы инстинктивно сжимались, пытаясь исправить его прицел и нажать на курок.

Она почувствовала, как он вдохнул и задержал дыхание. Потом три вещи произошли так быстро друг за другом, что казались одновременными. Оружие выстрелило с громким бумом, фонтан высохших дубовых листьев поднялся с земли, и пятнадцать индюков в панике бросились прямо на них, истерично кулдыкая.

Индюки добежали до кустарника, увидели Роджера и взлетели в воздух, отчаянно хлопая крыльями. Роджер нырнул, чтобы избежать столкновения с индюком, пролетевшим в дюйме над его головой, и столкнулся грудью с другим. Он отклонился назад, и индюк, воспользовавшись ситуацией, ловко взобрался на его плечо, цепляясь за рубашку, и взлетел, расцарапав его шею когтями.

Ружье взлетело в воздух, Брианна поймала его на лету, выдернула патрон из коробки на ее поясе и стала заряжать ружье. А в это время на них мчался последний индюк, увидев Роджера, он бросился в другую сторону, чуть не налетев на Брианну, снова сменил направление и бросился между ними, взлетев с паническим кулдыканьем.

Она развернулась, увидела его взлет, поймала черную каплю на фоне светлого неба и выстрелила. Индюк свалился с неба, как мешок с углем, и упал в сорока ярдах от них с ощутимым стуком.

Она стояла мгновение, потом медленно опустила ружье. Роджер, прижимая рубашку к кровавым царапинам на шее, уставился на нее с открытым ртом. Она слабо улыбнулась ему, чувствуя свои потные руки на деревянном прикладе и бешенный запоздалый стук сердца.

— Святой Боже, — сказал потрясенный Роджер. — Это ведь не просто удача, не так ли?

— Ну… до некоторой степени, — сказала она, изображая скромность, но потерпела неудачу и почувствовала, как ее губы расползаются в улыбке. — Возможно половина.

Роджер пошел подобрать добычу, пока она снова заряжала ружье, и вернулся с десятифунтовой птицей, из ее прострелянной шеи текла кровь, как из проколотого бурдюка.

— Вот это да, — сказал он, держа ее на вытянутой руке, чтобы дать стечь крови, восхищаясь ярко-красным цветом головы и свисающей бороды. — Я не думаю, что мне приходилось раньше видеть индейку, кроме как в жареном виде на блюде с каштанами и картошкой.

Он с большим уважением перевел взгляд с индюка на нее и кивнул на ружье.

— Прекрасный выстрел, Бри.

Она почувствовала, что ее щеки вспыхнули от удовольствия, и подавила сильное желание сказать «А, ерунда», и вместо этого ограничилась простым «спасибо».

Они снова повернули к дому, Роджер нес мертвую птицу, держа ее на отлете.

— И ты ведь не так долго стреляешь, — проговорил Роджер, все еще находясь под впечатлением. — Около шести месяцев, не так ли?

Ей не хотелось понижать его оценку своего мастерства, но она рассмеялась и все-таки сказала правду.

— Скорее шесть лет, точнее больше десяти.

— А?

— Па — Фрэнк — учил меня стрелять с одиннадцати или двенадцати лет. Он дал мне ружье двадцать второго калибра, когда мне стукнуло тринадцать, а с пятнадцати лет, он брал меня стрелять голубей и перепелов по уикендам.

Роджер поглядел на нее с интересом.

— Я думал, тебя учил Джейми, я понятия не имел, что Фрэнк Рэндалл был спортивным человеком.

— Ну, — медленно проговорила она. — Я не думаю, что он был спортивным.

Черная бровь вопросительно приподнялась.

— О, он умел стрелять, — уверила она его. — Он был в армии во время Второй мировой войны. Но он никогда не стрелял сам, он показывал мне, а потом наблюдал за моей стрельбой. Фактически у него даже не было ружья.

— Это странно.

— Да? — она пододвинулась к нему ближе, подталкивая его плечом, так что тени их снова слились, и они теперь они походили на двухголового людоеда, который нес на плече ружье, а в руке держал третью голову. — Я тоже думала об этом, — сказала она с нарочитой легкостью. — После того, как ты рассказал мне на сборе о его письме.