Я оглянулась на дом; с этого места я смогла увидеть только угол крыши и дым, плывущий из трубы.

— Как ты думаешь? — сказала я мягко, обращаясь к Джемми, голова которого была тепло прижата под моим подбородком. — Он будет твоим? Ты будешь жить здесь? И твои дети после тебя?

«Это будет совсем другая жизнь, — подумала я, — сильно отличающаяся от той, которая могла быть у него. Если бы Брианна рискнула провести его назад через камни». Но она не станет, и, значит, судьба мальчика находится здесь. «Думала ли она о том, — задалась я вопросом, — что оставаясь здесь, она выбрала судьбу не только для себя, но и для него?» Выбрала войну и дикость, болезни и опасность, рискнула всем ради его отца — ради Роджера. Я не была уверена, что это был правильный выбор, но этот выбор делать не мне.

«Однако, — продолжала я размышлять, — нет никакой возможности заранее вообразить, что значит иметь ребенка; никакое напряжение ума не поможет предвидеть, к чему может привести его рождение, как может повлиять на жизни и сердца».

— И это хорошо, — сказала я Джемми. — Иначе никто в здравом уме не станет рожать.

Мое возбуждение к настоящему времени утихло, успокоенное ветром и мирной тишиной безлистного леса. Поляна виски, как мы ее называли, была не видна с тропинки. Джейми несколько дней обследовал склоны хребта, чтобы найти место, отвечающее его требованиям.

Или скорее два места. Ток для соложения был построен на маленькой полянке во впадине, перегонный куб находился дальше на другой полянке возле небольшого ручейка, который обеспечивал его свежей чистой водой. Ток располагался вне прямой видимости с тропинки, но отыскать его не составляло труда.

— Нет смысла прятать его, — сказал Джейми, объясняя свой выбор, — когда любой человек с носом может найти его вслепую.

Что было достаточно верно; даже сейчас, когда здесь не было никакого зерна, которое активно бродило под навесом или поджаривалось на токе, слегка жирноватый дымный запах витал в воздухе. Когда же зерно «работало», заплесневелый острый аромат брожения ощущался на большом расстоянии, а когда проросший ячмень расстилали на токе над небольшим огнем, дымный туман висел над поляной, и запах был так силен, что при попутном ветре достигал хижины Фергюса.

Сейчас на солодильном токе никого не было. Когда закладывалась новая партия, Марсали или Фергюс присматривали за ней, но в настоящий момент крытый ток с его гладкими досками, посеревшими от использования и погоды, был пуст. Однако рядом была сложена аккуратная кучка поленьев.

Я подошла ближе, чтобы посмотреть, какие это дрова. Фергюсу нравились дрова гикори, как из-за того, что легко кололись, так и из-за сладковатого привкуса, которое они придавали солоду. Джейми с его традиционным подходом к виски предпочитал дуб. Я коснулась расколотого полена — широкие волокна, легкая древесина, тонкая кора. Я улыбнулась, значит, Джейми недавно был здесь.

Обычно на токе хранился маленький бочонок с виски, как для гостеприимства, так и в качестве меры предосторожности. «Если кто-то наткнется на девушку, когда она будет одна, лучше, чтобы у нее было что отдать им, — сказал Джейми. — Все знают, что мы здесь делаем, и лучше, чтобы никто не выпытывал у Марсали, где хранится виски». Это не был лучший виски — обычно незрелый, еще неочищенный алкоголь — но, конечно, достаточно хороший и для незваных посетителей, и для ребенка с прорезывающимися зубами.

— У тебя еще нет вкусовых рецепторов, так что никакой разницы, да? — прошептала я Джемми, который пошевелился во сне и почмокал губами, недовольно скривив свое маленькое личико.

Я осмотрелась, но никаких признаков бочонка на его обычном месте — за мешками ячменя и поленницей дров — не было. Возможно, его забрали, чтобы наполнить, возможно, украли. Совсем не проблема в любом случае.

Я повернула на север мимо солодильного тока, сделала десять шагов и повернула направо. Здесь было скальное образование, огромный гранитный блок, возвышающийся среди деревьев ниссы и кустов цефалянтуса. Однако, несмотря на солидный внешний вид, он не был цельным. Он состоял из двух плит, наклоненных друг к другу, так что внизу между ними была расселина, замаскированная кустами падуба. Я накинула свой платок на лицо Джемми, чтобы защитить от колючих листьев, и, наклонившись, осторожно пробралась между ними.

На выходе из расселины скала разбивалась на множество валунов, между которыми росли молодые деревца. Снизу место выглядело непроходимым, но сверху можно было увидеть еле заметную тропинку, ведущую к маленькой полянке, представляющую собой не больше чем промежуток между деревьями. На ней журчал маленький чистый ручей, который вытекал из скалы и исчезал в земле неподалеку. Летом полянку, закрытую листвой, не было видно даже сверху.

Теперь на подходе зимы белый камень возле ручья был хорошо заметен между безлистными деревьями ольхи и рябины. Джейми нашел этот валун, прикатил к истоку и, нацарапав на нем крест и произнеся молитву, посвятил этот ручей виски. Я было подумала пошутить о единстве святой воды и виски — вспомнив об отце Кеннете и крещение — но поразмыслив, сдержалась, полагая, что Джейми не поймет шутку.

Я медленно пробиралась вниз по тропинке, вьющейся между валунами, обошла скалу и вышла на полянку с ручьем. Я разогрелась от ходьбы, но пальцы, которыми я держала концы платка, застыли в холодном воздухе. И там, на берегу ручья стоял Джейми в одной рубашке.

Я резко остановилась, скрытая редкой порослью вечнозеленых растений.

Меня остановило не его полураздетое состояние, а нечто в его осанке и выражении лица. Он выглядел усталым, и это было не удивительно, учитывая, что ему пришлось рано встать.

Старые брюки, которые он одевал для верховой езды, лежали поблизости на земле, рядом с ними лежал аккуратно свернутый пояс со всеми атрибутами, которые он носил на нем. Я уловила также пятно сине-коричневой ткани его охотничьего килта. Пока я смотрела, он стащил рубашку через голову и бросил ее на землю, потом совершенно голый встал на колени и стал плескать воду на лицо и руки.

Его одежда загрязнилась в дороге, но сам он был достаточно чистый. «Простого мытья рук и лица было бы достаточно, — подумала я, — и, возможно, оно было бы более комфортным у кухонного очага».

Тем временем он встал, взял маленькое ведро на берегу ручья, набрал воду и облился, закрыв глаза и сжав зубы, когда вода побежала по его груди и ногам. Я могла видеть, как его яички сжались, прижимаясь к телу, когда ледяная вода потекла по темно-рыжим зарослям лобковых волос и закапала с конца члена.

— Твой дедушка сошел с ума, — прошептала я Джемми, который пошевелился, гримасничая во сне, но не обратил никакого внимания на причуду своего предка.

Я знала, что Джейми не был совсем нечувствительным к холоду, я видела, как он втянул воздух и задрожал, и я, сочувствуя, задрожала вместе с ним. Рожденный и выращенный горцем, он не рассматривал холод, голод и подобные неудобства, как достойные внимания. Но даже при этом, его теперешняя чистоплотность была чрезмерной.

Он судорожно вздохнул и вылил воду на себя во второй раз. Когда он облился в третий раз, я начала понимать, что он делает.

Хирург моет руки перед операцией, конечно, для того, чтобы они были чистыми, но это еще не все. Ритуал, когда он намыливает руки, вычищает под ногтями, трет кожу рук щеткой, повторяемый снова и снова на грани боли, является не только физической деятельностью. Это так же умственная и душевная деятельность. Акт мытья рук этим несколько маниакальным способом служит для того, чтобы сосредоточить свой ум, подготовить свой дух. Таким способом он смывает все внешние заботы, убирает все мелочи, отвлекающие его внимание, и, разумеется, смывает микробы и клетки омертвевшей кожи.

Я совершала его достаточно часто, чтобы, увидев этот особый ритуал, узнать его. Джейми не просто мылся, он очищал себя, используя холодную воду не только, как растворитель, но и как средство для приведения себя в необходимое состояние. Он готовился к чему-то, и от этого понимания по моей спине пробежала струя, холодная, как ключевая вода.

После третьего раза он поставил ведро и отряхнулся, разбрызгивая капли, слетающие с кончиков его волос на сухую траву. Все еще мокрый, он натянул рубашку и повернулся лицом к западу, где солнце уже низко висело между горами. Он стоял совершенно неподвижно некоторое время.

Свет, струящийся между безлистными деревьями был довольно ярок, и с того места, где я стояла, я могла видеть только его силуэт. Солнечные лучи просвечивали сквозь рубашку, и его тело темнело внутри нее. Он стоял, подняв голову, и прислушивался.

К чему? Я старалась дышать бесшумно и мягко прижала голову ребенка к своему плечу, чтобы он не проснулся. Я тоже вслушивалась.

Я слышала звук леса, постоянный мягкий шорох иголок и веток. Ветер был легкий, и можно было слышать воду в ручье, приглушенные звуки ее движения среди камней и корней. Я слышала очень ясно биение своего сердца и дыхание Джемми возле моей шеи, и вдруг я почувствовала испуг, словно эти звуки были слишком громкие и могли привлечь внимание чего-то опасного.

Я замерла, не двигаясь и стараясь не дышать, как кролик под кустом, пытаясь стать частью леса вокруг меня. Пульс Джемми бился в нежно-голубой вене на виске, и я склонила над ним голову, пытаясь закрыть его.

Джейми что-то громко крикнул по-гэльски. Это походило на вызов или, может быть, на приветствие. Слова казались смутно знакомыми, но здесь никого не было, полянка была пуста. Воздух внезапно похолодел и свет словно потускнел. «Облако закрыло солнце», — подумала я, но небо было чистое. Потревоженный Джемми зашевелился в моих руках, и я прижала его сильнее, чтобы он молчал.

Потом воздух шевельнулся, холод исчез, и ощущение опасности исчезло. Джейми не двигался. Напряжение оставило его, и плечи расслабились. Он слегка пошевелился, и спускающееся солнце залило его рубашку золотистым светом, а волосы вспыхнули ярким огнем.

Он вытащил кинжал из ножен и без колебаний провел лезвием по пальцам правой руки. Я увидела темную линию на концах его пальцев и закусила губу. Он подождал мгновение, чтобы кровь хорошо выступила, потом резким взмахом кисти брызнул капельками крови на камень возле истока ручья.

Положив кинжал на землю, он перекрестился окровавленными пальцами, потом медленно встал на колени и замер, склонив голову над сложенными ладонями.

Я видела время от времени, как он молился, но всегда в присутствии других людей, или, по крайней мере, при мне. Теперь он полагал, что находится один, и наблюдая, как он всей душой предается молитве, я чувствовала, что подглядываю за актом, более интимным, чем любая близость тел. Прервать его, казалось, святотатством. Я оставалась тихой и неподвижной, но уже была не просто зрителем, в моей душе тоже звучала молитва.

«Господи, — сами собой возникали в ней слова, — вверяю тебе душу слуги твоего Джейми. Помоги ему, пожалуйста». И смутно подумала: «В чем ему помочь?»

Он перекрестился и поднялся, и время снова пошло, хотя я не осознавала, что оно останавливалось. Я стала спускаться вниз, не помня, как сделала первый шаг. Я не видела, когда Джейми стал подниматься навстречу, но он шел ко мне и не выглядел удивленным, его лицо сияло при виде нас.

— Mo chridhe, [93]— произнес он нежно и наклонился поцеловать меня. Щетина на его лице была грубой, и его кожа была все еще холодной от воды.

— Надень брюки, — сказала я. — Ты замерзнешь.

— Сейчас надену. Ciamar a tha thu, an gille ruaidh? [94]

К моему удивлению Джемми бодрствовал и пускал слюни; синие глаза на разрумянившемся лице были широко открыты, и все его капризы исчезли без следа. Он стал извиваться и тянуться к Джейми, который мягко взял его из моих рук и прижал к груди, натягивая вязаный чепчик ему на уши.

— У нас лезет зуб, — сказала я Джейми. — Он плохо себя чувствовал, и я решила, что, может быть, поможет немного виски, но его в доме не было.

— О, да. Я думаю, мы с этим справимся. У меня есть немного виски во фляжке.

Он подошел к своей одежде, нагнулся и стал одной рукой снимать с ремня плоскую оловянную фляжку.

Потом он сел на камень с Джемми на коленях и вручил мне фляжку.

— Я была на солодильном токе, — сказала я, с легким хлопком вытащив из горлышка пробку, — но бочки там не было.

— Да, ее забрал Фергюс. Давай я сам сделаю, руки у меня чистые.

Он протянул левый указательный палец, и я налила на него немного спирта.

— Что Фергюс с ней делает? — спросила я, садясь на камень рядом с ним.

— Хранит, — ответил он неопределенно. Он засунул палец в рот Джемми, мягко потирая раздутую десну. — Вот так. Болит, да? Ай!