Он освободил волосы на своей груди из цепких рук Джемми.

— Кстати… — произнесла я и потянулась, чтобы взять его правую руку. Переместив Джемми, чтобы держать его другой рукой, он позволил мне взять ее и перевернуть вверх ладонью.

Порез был не глубоким и проходил через кончики трех пальцев — тех, которыми он крестился. Кровь уже загустела, но я налила немного виски на порез и вытерла пальцы моим носовым платком.

Он, молча, позволял мне заботиться о нем, но когда я закончила и поглядела на него, он встретил мой взгляд со слабой улыбкой.

— Все в порядке, сассенах, — сказал он.

— Да? — сказала я, глядя в его лицо, он выглядел усталым, но спокойным. Небольшая морщинка между его бровей, которую я наблюдала несколько дней, исчезла. Что бы он ни собирался делать, он начал действовать.

— Значит, ты видела? — спросил он спокойно, глядя мне в глаза.

— Да. Это имеет какое-то отношение к кресту во дворе, не так ли?

— В некотором смысле.

— Для чего он? — прямо спросила я.

Он сжал губы, продолжая протирать воспаленные десны Джемми. Наконец, он произнес.

— Ты никогда не видела, как Дугал МакКензи созывал свой клан, да?

Я была страшно удивлена, но осторожно ответила.

— Нет. Я видела, как Колум собирал клан в Леохе для принятия присяги.

Он кивнул; память о далекой ночи факелов светилась в его глазах.

— Да, — произнес он мягко, — я помню это. Колум был вождем, и люди приходили на его призыв. Но на войну их вел Дугал.

Он на мгновение замолчал, собираясь с мыслями.

— Время от времени мы совершали набеги. Это были мелкие стычки, и зачастую рейдерские отряды собирались только потому, что люди были разгорячены выпивкой или утомлены скукой, или даже просто по прихоти Дугала или Руперта. Мы делали набеги как ради забавы, так и ради скота и зерна. Но собирать весь клан, всех способных мужчин для войны, нет, это случалось гораздо реже. Я видел это только один раз, но это не то, что можно когда-нибудь забыть.

Крест из сосны стоял во дворе замка, когда он проснулся однажды утром. Обитатели Леоха занимались своими обычными делами, никто не глядел на крест и не говорил о нем. Однако в замке ощущалось скрытое возбуждение.

Мужчины стояли группками тут и там, разговаривая вполголоса, но когда он подходил к ним, разговоры превращались в простую болтовню.

— Я был племянником Колума, но прибыл в замок недавно, и они знали, кто были мой отец и дед.

Дедом Джейми был Саймон Ловат — вождь Фрейзеров из Ловата, и большой недоброжелатель МакКензи из Леоха.

— Я не понимал, что затевается, но волосы на моих руках вставали дыбом всякий раз, когда я ловил чей-то взгляд.

Наконец, он отправился в конюшню и нашел там старого Алека, главного конюха Колума. Старик любил Эллен МакКензи и был добр к ее сыну, как ради нее, так и ради него самого.

— Это огненный крест, парень, — сказал он Джейми, бросая ему скребницу и кивая головой на стойла. — Ты не видел его прежде?

Он сказал, что это старый обычай, один из тех, которым несколько сотен лет; никто не знает, где он появился, кто его придумал и зачем.

— Когда горский вождь созывает мужчин на войну, — сказал старик, ловко распутывая скрюченной рукой лошадиную гриву, — он устанавливает крест и поджигает его. Огонь тут же тушат, заметь, кровью или водой, но крест все равно называется огненным, и его несут через долины и горы, и люди знают, что это призыв к мужчинам клана вооружиться и явиться на место сбора, готовыми к сражению.

— Да? — сказал Джейми, чувствуя пустоту в желудке. — И с кем мы сражаемся сейчас? Куда мы едем?

Седая бровь старика одобрительно изогнулась при слове «мы».

— Ты едешь туда, куда ведет вождь, парень. Этой ночью мы идем против Грантов.

— Да, это было так, — рассказывал Джейми. — Хотя не той ночью. Когда наступила темнота, Дугал зажег крест и призвал клан. Он облил горящее дерево овечьей кровью, и двое мужчин выехали с крестом из замка. Четыре дня спустя, во дворе замка было триста мужчин, вооруженных мечами, пистолетами и кинжалами, а на рассвете пятого дня мы выехали на войну с Грантами.

Его палец был все еще во рту ребенка, но глаза смотрели вдаль, вспоминая.

— Тогда я в первый раз поднял меч на человека, — сказал он. — Я помню это очень хорошо.

— Надо думать, — пробормотала я. Джемми стал кряхтеть и ерзать, и я взяла его к себе на колени; действительно его пеленка оказалась мокрой. К счастью, я взяла с собой запасную, которую для удобства заткнула за свой пояс. Я положила его на колени, чтобы переодеть.

— А этот крест во дворе… — сказал я тактично, не поднимая глаза от пеленок. — Он имеет отношение к милиции?

Джейми вздохнул, я подняла глаза и увидела тень памяти в его глазах.

— Да, — сказал он. — Когда-то я мог позвать, и мужчины пришли бы ко мне без вопросов, потому что они были моими. Мужчины одной со мной крови, одной земли.

Взор его полуприкрытых глаз был направлен на склон горы, возвышающейся над нами. Однако я подозревала, что он видел не лесистые склоны Каролины, а скорее голые скалы и каменистые поля Лаллиброха. Я положила свободную руку на его запястье, кожа была прохладной, но под ней я могла чувствовать жар, подобный начинающейся лихорадке.

— Они пришли к тебе, а ты к ним, Джейми. Ты пришел за ними в Каллоден. Ты взял их там, и ты вернул их домой.

«Какая ирония, — думала я, — что мужчины, явившиеся на его призыв, по большей части были сейчас в безопасности дома в Шотландии». Практически ни одно место в Высокогорье не осталось не затронутым войной, но Лаллиброх и его люди, в основном, сохранились благодаря Джейми.

— Да, это так, — он повернулся, чтобы посмотреть на меня, и грустная улыбка коснулась его губ. Его рука на мгновение сжалась на моей, потом расслабилась, и морщина снова появилась между его бровей. Он махнул рукой на горы вокруг нас.

— Но мужчины здесь… между нами нет долга крови. Они не Фрейзеры, я не рожден их лэрдом и вождем. Если они придут драться по моему зову, это будет их выбор.

— Да, — сказала я сухо, — и губернатора Трайона.

Он отрицательно покачал головой.

— Нет. Разве губернатор живет рядом с этими мужчинами, разве он имеет представление, кто явится на его призыв? — он немного поморщился. — Он знает только меня, и этого ему достаточно.

Я должна была согласиться с ним. Трайон не знал, и его не волновало, кого приведет Джейми, будучи заинтересованным только в том, чтобы Джейми явился и привел с собой достаточно мужчин, готовых сделать для него грязную работу.

Я размышляла некоторое время, вытирая Джемми подолом своей юбки. Все, что я знала об американской революции, я узнала из школьных учебников Брианны, и я, быть может, лучше многих людей знала, насколько написанное отличается от действительности.

Кроме того, мы жили в Бостоне, и естественно учебники по большей части отражали местную историю. При чтении о сражениях при Лексингтоне и Конкорде создавалось общее впечатление, что в милиции служили все здоровые мужчины колонии, которые вступали в нее при первом же намеке на опасность, горя желанием выполнить свой гражданский долг. Может быть, они горели, может быть, нет, но дикие места Каролины отнюдь не были Бостоном.

— …Коня бы я в бешеной скачке погнал, — произнесла я вполголоса, — народ Миддлсекса к оружью призвал. [95]

— Что? — брови Джейми подпрыгнули. — Где этот Миддлсекс?

— Ну, где-то на полпути между мужчиной и женщиной, [96]— сказала я, — но на самом деле это область вокруг Бостона. Хотя названа в честь Миддлсекса в Англии.

— Да? — произнес он с удивленным видом. — Ну что ж, если ты так говоришь, сассенах. Но…

— Насчет милиции…

Я подняла Джемми, который с протестующими звуками брыкался и извивался, как рыба на крючке, не желая надевать подгузник. Он пнул меня в живот.

— О, прекрати сейчас же.

Джейми потянулся и забрал его у меня.

— Давай я возьму его. Может ему нужно еще виски?

— Не знаю, но он точно будет меньше кричать с твоим пальцем по рту.

Я с облегчением отдала ему Джемми, вернувшись к ходу своих мыслей.

— Бостон основан более ста лет назад, — сказала я. — Вокруг него много деревень и ферм, причем фермы не далеко от деревень, люди живут там давно, и все знают друг друга.

Джейми терпеливо кивал головой на каждое из этих «потрясающих» откровений, полагая, что, в конечном счете, я приду к какому-либо выводу. Что я и сделала только для того, чтобы обнаружить, что это был тот же вывод, о котором говорил он.

— И если там собирают милицию, — сказала я, внезапно поняв, что он пытался мне сказать, — они являются все, потому что привыкли вместе защищать свои города, и потому что ни один человек не хочет, чтобы соседи посчитали его трусом. Но здесь… — я закусила губу, глядя на высокие горы вокруг нас.

— Да, — сказал он и кивнул головой, увидев осознание на моем лице. — Здесь по-другому.

На сто миль в округе не было достаточно большого поселения, который мог бы называться городом, кроме, наверное, Салема, города немцев-лютеран. Кроме него в этой удаленной местности не было ничего — только разбросанные фермы, иногда расположенные относительно близко друг другу, когда там селились родственники, братья или кузены. Крошечные поселения и отдельные хижины, некоторые так запрятанные между горами, что там месяцами— или годами — не видели белых лиц.

Солнце уже опустилось за склон горы, но его свет еще задерживался, пятная деревья и скалы вокруг нас золотом и окрашивая далекие пики в синий и фиолетовый цвета. Я знала, где-то среди этого холодного и блестящего пейзажа есть жилье, и теплые тела, но в пределах моего поля зрения ничего не двигалось.

Здешние поселенцы, без сомнения, придут на помощь соседу, потому что в любой момент помощь может понадобиться им самим. Здесь просто не к кому больше обращаться.

Но они никогда не боролись за общую цель, не имели ничего общего, что нужно было защищать. А оставить без защиты свои фермы и семьи ради прихоти далекого губернатора? Неопределенное чувство долга могло подвигнуть некоторых, другие отправились бы из любопытства, от любви к приключениям или в надежде на выгоду, но большинство могло пойти, если только их позовет человек, которого они уважают и которому они доверяют.

«Я не рожден их лэрдом и вождем», — сказал он. Не рожден для них, нет, но рожден для этого. Он мог стать вождем, если бы захотел.

— Зачем? — спросила я тихо. — Зачем ты сделал это?

Тени от гор удлинялись, медленно поглощая свет.

— Разве ты не понимаешь? — он приподнял одну бровь, повернувшись ко мне. — Ты рассказала мне, что случится в Каллодене, и я поверил тебе, сассенх. Люди Лаллиброха смогли вернуться домой благодаря тебе и мне.

Это было не совсем верно; любой человек, который маршировал с горской армией от Нэрна, знал, что впереди лежит бедствие. Но все же… Я смогла хотя бы немного помочь подготовить Лаллиброх не только для сражения, но и для его последствий. Неясное чувство вины, которое я всегда испытывала, когда думала о восстании, слегка ослабло.

— Хорошо, возможно. Но что…

— Ты рассказала мне, что произойдет здесь, сассенах. Ты, Брианна и МакКензи, все трое. Восстание, война и на сей раз… победа.

Победа. Я беспомощно кивнула, помня, что я знала о войнах и цене победы. И все-таки это было лучше, чем поражение.

— Ну, вот, — он наклонился, поднял свой кинжал и махнул им на горы вокруг нас, — я поклялся Короне. Если я нарушу клятву, я предатель. Мою землю отберут и, возможно, мою жизнь, а те, кто последуют за мной, разделят мою судьбу. Верно?

— Верно, — я сглотнула и обхватила себя руками, желая, чтобы Джемми все еще был у меня на руках. Джейми повернулся ко мне, взгляд его был твердым и ясным.

— Но на сей раз корона не победит. Ты сказала это. И если король будет свергнут здесь, в колониях, что станет с моей клятвой? Если я сдержу ее, то я буду предателем для мятежников.

— О, — произнесла я довольно слабым голосом.

— Понимаешь? В какой-то момент Трайон и король потеряют власть надо мной, но я не знаю когда. В какой-то момент власть захватят мятежники, но я не знаю когда. А между ними…

Он опустил кинжал острием вниз.

— Я понимаю. Безвыходная ситуация, — сказал я, ощущая внутри себя пустоту от осознания того, насколько сомнительным было наше положение.

Следовать приказам Трайона на данный момент было единственным выходом. Однако позже на ранней стадии революции… если Джейми продолжит действовать, как человек губернатора, то объявит себя роялистом, что, в конечном счете, станет для него фатальным. Однако разрыв с Трайоном раньше времени и отказ от клятвы королю… может стоить ему земли и, весьма возможно, жизни.