Он пожал плечами, слегка скривив рот, и откинулся назад, усадив Джемми на колени.

— Не в первый раз я хожу между двух огней, сассенах. Я могу выйти оттуда немного подпаленный по краям, но, думаю, я не сгорю, — он слабо фыркнул, что можно было принять за смешок. — Это у меня в крови, да?

Я тоже коротко хохотнула.

— Если ты имеешь в виду своего дедушку, — сказала я, — то признаю, он был способен на это. Однако и он попался в конце концов, не так ли?

Джейми с неопределенным выражением на лице наклонил голову набок.

— Может быть. Но тебе не приходило в голову, что все произошло, как он хотел?

Покойный лорд Ловат был печально известен странной изворотливостью своего ума, но я не могла видеть, какую он получил выгоду, позволив отрубить себе голову, и сказала Джейми об этом.

Джейми улыбнулся, несмотря на серьезный предмет разговора.

— Ну, возможно, казнь не была тем, что он планировал, но все же… Ты же видела, что он сделал; он отправил молодого Саймона к Чарльзу, а сам остался дома. Но кто из них заплатил на Тауэр Хилл? [97]

Я медленно кивнула, начиная понимать его мысль. Молодой Саймон, почти такого же возраста, что и Джейми, не понес наказание за участие в восстании. Его не заключили в тюрьму, не изгнали из Шотландии, как большинство якобитов, и хотя он потерял значительную часть своих земель, он смог вернуть себе достаточно собственности, благодаря упорным судебным процессам против короны.

— Если бы старый Саймон не прикрыл своего сына, то тот закончил бы жизнь на эшафоте, но он не сделал этого. Я думаю, даже такая старая гадюка, как он, не решился подставить своего собственного сына и наследника под топор.

Джейми кивнул.

— Ты позволишь отрубить себе голову, сассенах, если выбор станет между тобой и Брианной?

— Да, — ответила я без колебаний. Я отказывалась признавать, что старый Саймон обладал каким-либо чувством семейной привязанности, но, может быть, даже гадюки заботятся о благополучие своего потомства.

Джемми сменил палец деда на его же кинжал и теперь яростно грыз рукоятку дирка, который Джейми предусмотрительно держал за лезвие, чтобы ребенок не поранился.

— Я тоже, — сказал Джейми с легкой улыбкой. — Хотя я надеюсь, что этого не потребуется.

— Я не думаю, что обе армии отрубали людям головы — или будут отрубать, — сказала я. Но оставалось еще множество других неприятных вариантов, и Джейми знал это так же, как и я.

Внезапно у меня возникло страстное желание убедить его бросить все это и отойти в сторону. Отдать Трайону его землю, сказать арендатором, чтобы они делали, что хотели, бросали Ридж и уходили. Война надвигалась, но она не должна поглотить нас. Не на этот раз. Мы можем уйти на юг во Флориду или к индейцам. На запад к чероки. Или даже назад в Шотландию. Колонии восстанут, но есть места, где можно скрыться от войны.

Он наблюдал за моим лицом.

— Это, — произнес он, отметая жестом руки мысли о Трайоне, милиции и регуляторах, — это небольшое происшествие, возможно, само по себе ничего не значащее. Но это начало, я думаю.

Свет исчезал, тень закрыла его ноги, но последние лучи солнца еще касались его лица. На лбу было пятно крови, и я подумала, что должна вытереть его, но не двинулась с места.

— Если я спасу этих мужчин, когда они пройдут вместе со мной между двух огней, тогда они и дальше будут идти за мной без вопросов. Лучше начать сейчас, сассенах, пока еще не так много стоит на кону.

— Я знаю, — сказала я и задрожала.

— Ты замерзла, сассенах? На, возьми ребенка, и идите домой, я пойду за вами, как только оденусь.

Он вручил мне Джемми и кинжал, так как в данный момент эти двое были не разделимы, и встал. Он поднял килт и отряхнул его, но я не двигалась. Лезвие дирка было теплым от его руки, когда я взяла его.

Он вопросительно посмотрел на меня, и я потрясла головой.

— Мы подождем тебя.

Он одевался быстро, но тщательно. Несмотря на плохие предчувствия, я не могла не восхититься точностью его инстинктов. Не его обычный черно-малиновый килт, а охотничий. Никакого желания удивить их богатством одежды, но привлечь ее самобытностью, предназначенной показать горцам, что он один из них, и притянуть взгляды немцев. Плед, скрепленный брошкой в виде бегущего оленя, его пояс и ножны, чистые шерстяные чулки. Он молчал, поглощенный тем, что делал, одеваясь со спокойной сосредоточенностью, что удручающе походило на процесс одевания священника.

Значит, это будет сегодня ночью. Совершенно ясно, что Роджер и другие отправились собирать мужчин, проживающих на расстоянии дня пути, и сегодня ночью Джейми зажжет свой крест и призовет своих первых людей, скрепив клятву виски.

— Значит, Бри была права, — сказал я, нарушив тишину на поляне. — Она сказала, что ты, вероятно, основал новую религию. Когда она увидела крест.

Он удивленно взглянул на меня, потом в направлении дома, и его рот искривился в улыбке.

— Полагаю, что так, — сказал он. — Бог да поможет мне.

Он мягко забрал нож у Джемми, вытер его о плед и вложил в ножны быстрым движением. Он был готов.

Я стояла, готовая последовать за ним. Слова, которые я не могла произнести — и никогда не скажу — застряли в горле. Боясь, что они сами выскользнут из моего горла, я быстро произнесла.

— Ты призывал Бога помочь тебе? Немного раньше.

— Ох, нет, — сказал он и на мгновение отвел глаза, потом внезапно посмотрел на меня странным взглядом. — Я призывал Дугала МакКензи.

Я почувствовала внезапный приступ растерянности. Дугал был давно мертв; он погиб от руки Джейми накануне Каллодена, умер с кинжалом Джейми в горле. Я сглотнула, и мой взгляд непроизвольно метнулся к дирку на его поясе.

— Я давно помирился с Дугалом, — сказал он мягко, увидев направление моего взгляда. Он коснулся рукоятки кинжала с золотым навершием, который когда-то принадлежал Гектору Камерону. — Он был вождем, Дугал. Он понимает: тогда я сделал, потому что был должен… ради моих мужчин и тебя, и я сделаю это снова, если будет нужно.

Я теперь вспомнила, что он крикнул, стоя лицом к западу — в направлении, куда улетают мертвые души. Это была не молитва и не призыв. Я знала эти слова, хотя прошло много лет, когда я последний раз слышала их. Он крикнул «Tulach Ard!», военный клич клана МакКензи.

Я тяжело сглотнула.

— И он… поможет тебе, как ты думаешь?

Джейми серьезно кивнул.

— Если сможет, — сказал он. — Мы много дрались вместе, Дугал и я; рука к руке, спина к спине. И в конце концов, сассенах, кровь — это кровь.

Я механически кивнула в ответ, и прижала Джемми к груди. Небо по — зимнему выцвело, и тени заполнили поляну. Камень у истока ручья белел бледной призрачной формой над черной водой.

— Идем, — сказала я. — Скоро стемнеет

Глава 23

Бард

Было довольно темно, когда Роджер подошел к дверям своего дома; окна приветливо сияли, и искры летели из трубы, обещая тепло и пищу. Он устал, замерз и страшно проголодался, и сейчас ощущал глубокое чувство благодарности к дому, особенно обострившееся при мысли о том, что завтра он покинет его.

— Брианна? — он вошел внутрь и прищурился в тусклом свете, ища свою жену.

— А вот и ты! Ты поздно! Где ты был?

Она высунулась из задней комнатки, держа ребенка на бедре и прижимая отрез тартана к груди. Она коротко поцеловала его, оставив на его губах дразнящий привкус сливового джема.

— Последние десять часов я ездил вверх и вниз по горам, — сказал он, забирая у нее тартан и бросая его на кровать. — Искал мифическую семью голландцев. Подойди и поцелуй меня по-настоящему, хорошо?

Она послушно обняла его за талию свободной рукой и подарила ему длительный с запахом сливы поцелуй, который заставил его подумать, что ужин, возможно, может подождать, каким бы голодным он ни был. Однако ребенок думал иначе; он издал громкий вопль, отчего Брианна, немного поморщившись, сделала шаг назад.

— Все еще режутся зубы? — спросил Роджер, рассматривая красное лицо своего отпрыска, покрытое соплями, слюнями и слезами.

— Как ты догадался? — сказала она язвительно. — На, подержи его минутку.

Оно толкнула извивающегося Джемми в руки отца и потянула лиф платья, помятый и покрытый белыми пятнами от молока. Одна из ее грудей выскользнула из лифа, и она, взяв Джемми, уселась на стул возле очага.

— Он беспокоился весь день, — сказала она, покачав головой; ребенок продолжал плакать и брыкаться, ударяя рукой по предложенной груди. — Он не сосет больше нескольких минут, а потом все выплевывает. Он плачет, когда его держишь на руках, и орет, когда кладешь, — она устало провела по своим волосам. — У меня такое чувство, что я целый день дралась с аллигаторами.

— О, мм. Очень жаль, — Роджер потер ноющую поясницу, пытаясь сделать это незаметно. Он указал подбородком на кровать. — А что это за тартан?

— О, я забыла. Это твое, — отвлекшись на мгновение от беспокойного ребенка, она поглядела на него, впервые заметив его взъерошенный вид. — Па принес его, чтобы ты надел его сегодня вечером. Кстати, у тебя грязь на лице, ты упал с коня?

— Несколько раз.

Он двинулся к умывальнику, немного прихрамывая. Рукав его пальто и бриджи на одном колене были измазаны грязью, и он потирал свою грудь, пытаясь избавиться от кусочков сухих листьев, попавших под рубашку.

— Да? Очень жаль. Ш-ш-ш, — напевала она ребенку, покачивая его. — Ты поранился?

— Нет. Все в порядке.

Он скинул пальто и отвернулся, наливая воду из кувшина в тазик. Он плескал холодную воду на лицо, слушая визг Джемми, и думал о возможности заняться с Брианной любовью, прежде чем уедет следующим утром. Учитывая зубы Джемми и планы его дедушки, возможность казалась мизерной, но надежда умирает последней.

Он вытер лицо полотенцем, оглядевшись в тайной надежде на еду. И стол, и очаг были пусты, хотя в воздухе стоял сильный кислый запах.

— Квашеная капуста? — предположил он, громко фыркая. — Мюллеры?

— Они привезли с собой две большие фляги, — сказала Брианна, показывая на угол, где стоял кувшин. — Это нам. Ты что-нибудь ел в дороге?

— Нет.

Его живот громко заурчал, очевидно, решив попробовать квашеной капусты, если больше ничего не предлагалось. Но, скорее всего, еда была в большом доме. Ободренный этой мыслью, он подтянул бриджи, и начал неуклюже складывать тартан, чтобы сделать из него плед.

Джемми немного успокоился, лишь время от времени производя всхлипы.

— И как насчет этих мифических голландцев? — спросила Брианна, продолжая укачивать ребенка.

— Джейми послал меня на северо-восток, чтобы разыскать семью голландцев, которые, как он слышал, поселились возле Кипящего ручья, и призвать их в милицию, если они согласятся, — он, нахмурившись, глядел на ткань. До этого он лишь дважды надевал плед, и оба раза ему помогали. — Ты думаешь, мне обязательно нужно его надевать?

Брианна сзади него весело фыркнула.

— Думаю, что-то ты должен надеть. Ты же не пойдешь в большой дом в одной рубашке? Кстати, ты нашел голландцев?

— Ничего кроме деревянных башмаков.

Он нашел ручей, который он посчитал Кипящим ручьем, и ехал мили по его берегу, ныряя — если во время замечал — под нависающие ветви, пробираясь через заросли ежевики и орешника, но не нашел ничего, кроме лисы, которая однажды перебежала ему дорогу и исчезла в кустах, как внезапно погашенное пламя.

— Возможно, они откочевали дальше, в Вирджинию или Пенсильванию, — сочувственно произнесла Брианна. Это был ужасный долгий день и неудачный, то есть не совсем удачный. Джейми сказал: «Найди их, если сможешь». И даже если бы он нашел их, вряд ли они поняли бы его примитивный голландский язык, который он немного узнал в свой короткий отпуск в Амстердаме в 1960-х годах. Или не согласились бы последовать за ним. Однако чувство неудачи преследовало его, как камешек в ботинке.

Он взглянул на Брианну, которая с широкой улыбкой смотрела на него.

— Хорошо, — сказал он покорно. — Смейся, если хочешь.

Надевание пледа не было действием, повышающим чувство собственного достоинства, особенно с учетом того, что самый эффективный способ заключался в том, чтобы лечь на сложенный плед и заворачиваться в него, крутясь, как сосиска на гриле. Джейми мог надевать его, стоя, но у него была большая практика.

Его борьба с пледом, может быть, намеренно преувеличенная, была вознаграждена хихиканьем Брианны, которое в свою очередь произвело успокаивающее действие на ребенка. К тому времени, когда Роджер, наконец, уложил все складки и петли, оба выглядели раскрасневшимися, но счастливыми.