Роджер кивнул головой и наклонился, откапывая почерневший глиняный шар палкой и держа голову опущенной. Почти все. Он ходил стрелять каждый день, начиная с нашего возвращения в Ридж, и не убил даже опоссума. Джейми, который один раз ходил с ним, по секрету поделился со мной мнением, что Роджер добьется большего успеха, стукнув зверя мушкетом по голове, чем застрелив его.

Я нахмурила брови на Джейми; он поднял свои, возвращая мне взгляд. Роджер сам может позаботиться о своих чувствах — читалось в его глазах. Я расширила глаза и встала с колен.

— Но это не то же самое, что охота, не так ли? — я села возле Джейми и вручила ему горячую лепешку. — Особенно теперь.

— Что ты имеешь в виду, сассенах? — Джейми разломил лепешку и прикрыл глаза от наслаждения, вдыхая горячий ароматный пар.

— Во-первых, вы не уверены, будет ли вообще сражение, — указала я. — Во-вторых, если это произойдет, вы окажетесь не перед обученным войском. Регуляторы — не больше солдаты, чем ваши мужчины. В-третьих, вы вряд ли будете стремиться убить регуляторов, только напугать их, чтобы они отступили или сдались. И, в-четвертых, — я улыбнулась Роджеру, — задача охоты — убить, задача войны — вернуться домой живым.

Джейми подавился куском лепешки. Я услужливо стукнула его по спине, и он повернулся ко мне с горящими глазами. Он выкашлял крошки, глотнул и встал, взмахнув пледом.

— Послушайте меня, — сказал он немного хрипло. — Ты права, сассенах, и ты не права. Это не похоже на охоту, да. Потому что добыча, как правило, не стремится убить вас. Понимаешь меня… — он повернулся к Роджеру с мрачным лицом. — Она не права во всем остальном. Война — это убийство, и это самое главное. Будешь считать ее чем-то менее ужасным, отнесешься к ней несерьезно, испугаешься и более того станешь дрожать за свою шкуру — и ей-богу, человек, ты будешь мертв к сумеркам первого дня.

Он бросил остатки лепешки в огонь и ушел.

Я сидела, застыв, пока жар от лепешки не просочился сквозь ткань и не обжог мои пальцы. Я положила ее на бревно с приглушенным «ай!», и Роджер шевельнулся.

— Все в порядке? — спросил он, не глядя на меня. Его взгляд был направлен в сторону лошадей, куда удалился Джейми.

— Все прекрасно, — я приложила обожженные кончики пальцев к прохладной коре бревна. После обмена любезностями, неловкая тишина была нарушена, и я решила вернуться к вопросу.

— Разумеется, — сказала я, — у Джейми есть опыт, чтобы так говорить… И все-таки я думаю, что его реакция чрезмерна.

— Да?

Роджер не казался расстроенным или озадаченным высказываниями Джейми.

— Конечно. Независимо от того, во что выльется это дело с регуляторами, мы отлично знаем, что это не будет настоящей войной. Вероятно, из этого вообще ничего не выйдет!

— О, да, — Роджер все еще смотрел в темноту, озабоченно сжав рот. — Только я думаю, он говорил не об этом.

Я подняла бровь, и он с кривой полуулыбкой перевел пристальный взгляд на меня.

— Когда мы с ним ходили охотиться, он спрашивал, что произойдет. Я рассказал ему. Бри сказала, что он и ее спрашивал. И она рассказала ему также.

— Что произойдет? Ты имеешь в виду революцию?

Он кивнул, не сводя глаз с лепешки, которую он крошил длинными пальцами.

— Я рассказал ему все, что знал. О сражениях, политике. Не все детали, конечно, но про основные битвы, про которые я помню, и каким длительным и кровавым будет дело.

Он мгновение помолчал, потом взглянул на меня с зелеными искорками в глазах.

— Полагаю, это то, что вы назовете «око за око». Трудно сказать, но я думаю, что я тогда напугал его. А теперь он просто отплатил мне тем же.

Я насмешливо фыркнула и встала, стряхивая крошки с юбки.

— День, когда ты напугаешь Джейми Фрейзера, парень, — сказала я, — будет днем, когда ад замерзнет.

Он рассмеялся, ничуть не расстроенный.

— Может быть, не напугал его, хотя он стал довольно тихим. Но надо сказать, — он немного посерьезнел, хотя искорки оставались в его глазах, — что сейчас он действительно напугал меня.

Я взглянула в направлении лошадей. Луна еще не взошла, и я не могла ничего видеть, кроме движущихся беспорядочно теней, и временами в свете от костра мелькали круп или блестящий глаз. Джейми не было видно, но я знала, что он был там; лошади преступали ногами и тихо пофыркивали, и это говорило мне, что среди них был кто-то знакомый им.

— Он был не просто солдатом, — сказала я, наконец, тихим голосом, хотя была уверена, что Джейми слишком далеко, чтобы услышать меня. — Он был офицером.

Я села на бревно и взяла лепешку; она уже остыла, но я не могла ее есть.

— Я была медсестрой, ты знаешь. В полевом госпитале во Франции.

Он кивнул, заинтересованно подняв темную голову. Огонь набросил глубокие тени на его лицо, подчеркнув контраст между тяжелыми бровями и широкими костями и мягким изгибом его губ.

— Я выхаживала солдат. Они все были напуганы, — я немного печально улыбнулась. — Те, кто были под огнем, помнили страх; те, кто не были, воображали. Но только офицеры не могли спать ночами.

Я провела пальцем по лепешке, ее ноздреватая поверхность был слегка жирной от сала.

— Я сидела с Джейми однажды после Престона, когда он держал на руках умирающего товарища, и плакал. Он помнит это. Он не помнит Каллодена, потому что он не может перенести память о нем.

Я смотрела на кусок лепешки в моей руке и машинально отколупывала подгоревшие кусочки ногтем.

— Да, ты напугал его. Он не хочет оплакивать тебя, и я тоже, — добавила я мягко. — Возможно, не сейчас, но когда настанет время, ты будешь осторожен, да?

Наступило долгое молчание. Потом он тихо сказал.

— Да, я буду.

Он встал и ушел, звуки его шагов быстро затихли на влажной земле.

Походные костры разгорались все ярче по мере углубления темноты. Мужчины все еще держались своих маленьких компаний, располагаясь возле костров маленькими группами родственников и знакомых. Со временем они объединятся, я знала это. Через несколько дней будет один большой костер, и все соберутся в одном круге света.

Джейми был напуган не тем, что сказал Роджер, а тем, что он знал сам. Для хорошего офицера существует две возможности: позволить ответственности разрушить себя или стать твердым, как камень, от необходимости. Он знал это.

Что касается меня… Я тоже знала. Я была замужем за двумя солдатами — офицерами, ибо Фрэнк тоже был им. Я была медсестрой и врачевательницей на полях двух войн.

Я знала имена и даты сражений. Я знала запах крови. И рвоты и опорожнения кишечника. В полевом госпитале видят раздробленные конечности, вывалившиеся кишки, торчащие обломки костей, но там видят и мужчин, которые ни разу не стреляли, но все же умерли от лихорадки, болезни, грязи и отчаянья.

Я знала, что тысячи умерли от ран на полях сражений двух мировых войн, но сотни тысяч умерли от инфекций и болезней. И на этот раз будет также — через четыре года.

И это действительно меня пугало.

Следующей ночью мы встали лагерем в лесу на Бальзамной горе, приблизительно в миле от поселения Лаклоу. Некоторые мужчины настаивали на спешке, стремясь скорее достигнуть Браунсвилла. Браунсвилл был крайним пунктом нашего вояжа, после которого мы должны были повернуть назад к Солсбери, и означал трактиры или, по крайней мере, сон под крышей, но Джейми решил не торопиться.

— Я не хочу перепугать там народ, — объяснил он Роджеру, — явившись с вооруженным отрядом среди ночи. Лучше объявить о нашем деле днем, дать день и ночь мужчинам, чтобы приготовиться к отъезду.

Он остановился и тяжело закашлял, мучительно сотрясаясь всем телом.

Мне не нравился ни вид Джейми, ни эти звуки. На его лице горели пятна, и когда он подошел к костру, чтобы взять миску с едой, я могла слышать слабые шипящие хрипы в его дыхании. Большинство мужчин были в подобном состоянии. Красные носы и кашель были обычным делом, и огонь часто трещал и шипел, когда кто-нибудь откашливался и плевал в него.

Мне хотелось бы уложить Джейми в кровать с горячим камнем, приложенным к его ступням, с горчичником на груди и отваром мяты с листьями эфедры для питья. Поскольку потребовались бы пара пушек, ножные кандалы и несколько вооруженных мужчин, чтобы уложить и удержать его там, я удовольствовалась тем, что выловила ковшом побольше тушеного мяса и плюхнула варево в его миску.

— Эвальд, — хрипло позвал Джейми одного из Мюллеров, потом остановился и закашлялся с таким звуком, словно разрывали фланелевую ткань. — Эвальд, возьми Пола и принесите побольше дров для костра. Ночь будет холодной.

Она уже была холодной. Мужчины стояли так близко к огню, что полы их пальто подпалились, а носки башмаков воняли горелой кожей. На моих коленях и бедрах почти образовались пузыри, потому что, раздавая тушеное мясо, мне пришлось близко стоять возле огня. Моя задняя сторона, наоборот, заледенела, несмотря на старые брюки, которые я надела под юбки — как для тепла, так и для предотвращения натирания от седла. Дикая местность Каролины не годилась для дамского седла.

Наполнив последнюю миску, я развернулась спиной к костру, чтобы съесть свою порцию, с благодарностью подставляя огню мою замороженную задницу.

— Не плохо, да, мэм? — Джимми Робертсон, который приготовил тушеное мясо, поглядел на меня, напрашиваясь на комплимент.

— Прекрасно, — уверила я его. — Восхитительно!

Действительно еда была горячей, а я был голодна. Этот факт и плюс то, что я не должна была готовить сама, придало искренности моим словам, и он, удовлетворенный, удалился.

Я ела медленно, наслаждаясь теплом деревянной миски в моих замерзших руках, так же как и уютной теплотой пищи в моем желудке. Какофония отхаркиваний и плевков сзади, нисколько не ослабило временного чувства удовольствия, порожденного горячей едой и перспективой отдыха после долгого дня, проведенного в седле. Даже вид леса вокруг меня, холодного и черного под светом звезд, не смог испортить мне настроения.

Из моего носа начало бежать довольно сильно, но я надеялась, что это явилось следствием поедания горячей пищи. Я на пробу сглотнула, нет, никаких признаков ангины не было, так же как и шумов в груди. Джейми дышал шумно, он закончил есть и стоял рядом со мной, грея спину от костра.

— Все в порядке, сассенах? — хрипло спросил он.

— Только вазомоторный ринит, — сказала я, сморкаясь в платочек.

— Где? — он бросил подозрительный взгляд на деревья.

— Что… О, я имела в виду, что у меня бежит из носа, но гриппа нет.

— О, да? Это хорошо. У меня тоже, — добавил он и чихнул три раза подряд. Он вручил мне свою пустую миску и использовал обе руки, чтобы высморкаться с ужасным звуком. Я немного вздрогнула, увидев его мокрые пламенеющие ноздри. В седельной сумке у меня было немного медвежьего жира с камфорным маслом, но я была уверена: он не позволит мне натирать его на глазах у всех.

— Ты уверен, что нам не нужно спешить? — спросила я, наблюдая за ним. — Джорди говорит, что деревня недалеко, и есть что-то вроде дороги.

Я знала его ответ; он не тот человек, который станет менять стратегию ради личного комфорта. Кроме того, лагерь уже разбит, и горит хороший костер. Однако, не считая моей тоски по теплой чистой постели — скажем, любой постели — мне было все равно. Я только беспокоилась за Джейми; в его дыхании я слышала сильные хрипящие звуки, и это беспокоило меня.

Он понимал, о чем я думала. Он улыбнулся, убирая промокший платок назад в рукав.

— Со мной все в порядке, сассенах, — сказал он. — Это просто небольшая простуда. Я бывал в гораздо худшем состоянии много раз.

Пол Мюллер положил в костер другое бревно; большие головни в огне разломились и взметнули шумное пламя, заставив нас отступить, спасаясь от снопа искр. Хорошо подогретая к этому времени сзади, я повернулась лицом к костру. Джейми остался стоять спиной к огню, с немного хмурым видом рассматривая растущие тени леса.

Но вот его хмурый взгляд исчез, и я повернулась, чтобы увидеть двух мужчин, вышедших из леса и отряхивающих иглы и кусочки коры с одежды. Джек Паркер и новый мужчина — я еще не знала его имени, но он явно иммигрировал совсем недавно откуда-то из-под Глазго, судя по его акценту.

— Все спокойно, сэр, — сказал Паркер, касаясь шляпы в кратком салюте. — Хотя холодно, как в богадельне.

— Да. Я не чувствую свой член с самого обеда, — вмешался уроженец Глазго, гримасничая и потирая руки, когда подошел к костру. — Может его уже нет!

— Я понимаю тебя, человек, — сказал Джейми, усмехаясь. — Я пошел помочиться недавно и не мог найти его.