— Гряжная шкотина! — она встала на колени, схватила засохший кусок хлеба с тарелки и швырнула в него. Кусок отскочил от его головы. — Проклятый жлобный вонючка…

Джейми схватил вопящую женщину за волосы, когда она бросилась на распростертое тело, потом за руку отдернул ее в сторону.

— Проклятие, — сказал он, перекрывая шум. — Принеси мне веревку, сассенах, пока я не убил их обоих.

После спуска мистера Бердсли с чердака, мы с Джейми были мокрыми от пота и насквозь пропитались грязью и зловонием, кроме того, у меня от слабости тряслись колени. Миссис Бердсли, нахохлившись, сидела на стуле в углу, молчаливая и злобная, как жаба, не делая никаких попыток помочь.

Она издала возмущенный звук, когда мы положили большое неподвижное тело на чистый стол, но Джейми кинул на нее мрачный взгляд, и она замолчала, сжав рот в тонкую линию.

Джейми вытер лоб запачканным кровью рукавом и покачал головой, глядя на Бердсли. Я понимала его, даже вымытый, укрытый теплым одеялом и накормленный теплой кашицей, мужчина был в ужасном состоянии. Я тщательно осмотрела его еще раз при свете, льющемся из окна. Без сомнения, запах гангрены был ярко выражен, и кожа на ступне имела зеленоватый оттенок.

Придется удалять не только пальцы ног. Я хмурилась, ощупывая ногу вокруг разлагающейся плоти и задаваясь вопросом, можно ли ограничиться частично ампутацией пясти или отрезать ногу в лодыжке. Иссечение лодыжки будет проще и быстрее, однако в других условиях я выбрала бы частичную ампутацию стопы. В данном же случае лучше первый вариант, так как парализованный Бердсли все равно не сможет ходить.

Я в задумчивости покусывала нижнюю губу. Операция имела сомнительные шансы на успех, он был в лихорадке, и раны на ногах и ягодицах сочились гноем. Какова возможность, что он восстановится после ампутации и не умрет от инфекции?

Я не услышала, как миссис Бердсли подошла ко мне сзади; для такой крупной женщины она двигалась удивительно бесшумно.

— Что вы хотите делать? — спросила она равнодушным голосом.

— Пальцы на ногах вашего мужа отмерли, — сказала я. Нет никакого смысла скрывать это от Бердсли теперь. — Я должна ампутировать ему ступню.

Выбора действительно не было, и я с ужасом подумала, что мне придется провести здесь несколько дней, а то и недель, выхаживая Бердсли. Вряд ли я могла оставить его на попечение жены!

Она медленно обошла стол, остановившись у него в ногах. Ее лицо было неподвижно, и только легкая улыбка появилась и исчезла в уголках ее рта, словно против ее воли. Она долго смотрела на его почерневшие пальцы, потом покачала головой.

— Нет, — сказала она мягко. — Пушть он гниет.

Вопрос, понимает ли Бердсли, о чем мы говорим, был решен однозначно. Его открытый глаз выпучился, и он издал гневный вопль, дергаясь и извиваясь, чтобы достать ее. В своих отчаянных попытках он был близок к тому, чтобы свалиться на пол, и Джейми с трудом оттолкнул его тяжелую тушу от края стола. Когда Бердсли, наконец, успокоился, задыхаясь и мыча, Джейми выпрямился и взглянул на миссис Бердсли с видом чрезвычайной неприязни.

Она подняла плечи, натянув на них платок, но не отступила и не отвела глаз. Она вызывающе подняла подбородок.

— Я его жена, — сказала она. — Я не пожволю вам режать его. Это опашно для его жижни.

— Но он точно умрет, если я не сделаю этого, — сказала я коротко. — И ужасной смертью. Вы…

Я не смогла закончить. Джейми положил руку на мое плечо, сильно сжав его.

— Выведи ее на улицу, Клэр, — сказал он спокойно.

— Но…

— На улицу, — его рука снова сжала мое плечо, почти причиняя боль. — Не возвращайтесь, пока я не позову вас.

Его лицо было мрачно, но именно выражение в его глазах заставило меня похолодеть. Я поглядела на буфет, где возле моей аптечки лежали пистолеты, потом перевела потрясенный взгляд на него.

— Ты не можешь, — сказала я.

Он смотрел на Бердсли с застывшим лицом.

— В подобных обстоятельствах я убил бы собаку, не колеблясь ни секунды, — сказал он тихо. — Могу ли я сделать меньше для него?

— Он не собака!

— Нет, не собака, — он опустил мое плечо и обошел стол, встав сбоку от Бердсли.

— Если вы понимаете меня, закройте глаз, — сказал он спокойно. Мгновение стояла тишина, в налитом кровью глазе Бердсли, уставленном на Джейми, ясно светилось понимание. Потом веко медленно закрылось и поднялось снова.

Джейми повернулся ко мне.

— Идите, — сказал он. — Пусть это будет его выбором. Да или нет, но я позову вас.

Мои колени дрожала, и я сжала руки в складках моей юбки.

— Нет, — сказала я. Я поглядела на Бердсли, с трудом сглотнула и покачала головой. — Нет, — повторила я снова. — Я… если… у тебя должен быть свидетель.

Он колебался мгновение, потом кивнул головой.

— Да, ты права.

Он поглядел на миссис Бердсли. Она стояла неподвижно, сложив руки под передником, и переводила взгляд от меня к Джейми, от него к мужу и обратно. Джейми коротко покачал головой, потом, расправив плечи, повернулся к лежащему мужчине.

— Моргните один раз, если «да», и два раза, если «нет», — сказал он. — Вы понимаете меня?

Веко без колебаний опустилось.

— Тогда слушайте, — Джейми глубоко вздохнул и начал говорить плоским бесстрастным голосом, не спуская взгляда с лица мужчины.

— Вы знаете, что с вами произошло?

Моргание.

— Вы знаете, что моя жена — врач, целительница?

Глаз повернулся в моем направлении, потом снова на Джейми. Моргание.

— Она говорит, что вы перенесли удар, что излечение невозможно. Вы понимаете?

Раздраженный звук раздался из перекошенного рта. Это не стало для него новостью. Моргание.

— Ваша нога загнила. Если ее не отрезать, она будет гнить дальше, и вы умрете. Вы понимаете?

Никакого ответа. Ноздри его расширились и затрепетали, принюхиваясь, потом он с фырканьем выдохнул. Он чувствовал гнилостный запах, возможно, подозревал что-то подобное, но не знал наверняка. До этого времени. Медленное моргание.

Тихая мрачная литания [113]продолжалась — вопросы и ответы, каждый, словно лопата земли из могилы. Каждая фраза, заканчивающаяся неумолимыми словами: «Вы понимаете?»

Мои руки, ноги, лицо онемели. У меня появилось странное ощущение, что комната превратилась в подобие церкви, в место, где проводится некий ритуал, ведущий к мрачному неизбежному концу.

Все было предопределено, поняла я. Бердсли сделал свой выбор давно, возможно, даже до того, как приехали мы. У него был месяц в чистилище, когда он находился в холодной темноте между небом и землей и имел время, чтобы примириться со смертью.

Он понимал?

Да, очень хорошо.

Джейми склонился над столом, держа ладонь на руке Бердсли — священник в запятнанной кровью рубашке, предлагающий прощение и спасение. Миссис Бердсли стояла неподвижно в свете, падающем из окна, словно бесстрастный ангел обвинения.

Вопросы и ответы закончились.

— Хотите ли вы, чтобы моя жена отрезала вам ногу и перевязала раны?

Одно мигание, потом два сильных моргания.

Дыхание Джейми было хорошо слышимым, каждое слово выходило с тяжелым вздохом.

— Вы просите меня лишить вас жизни?

Хотя половина лица мужчины была неподвижна, а другая испещрена бороздами от страданий и измождения, все же оно смогло выразить отношение Бердсли к вопросу. Один уголок его рта приподнялся в циничной усмешке. «Что еще мне остается?» — сказало его молчание. Веко упало и осталось закрытым.

Джейми тоже прикрыл глаза. Небольшая дрожь пробежала по его телу. Потом он передернулся, как человек, отряхивающий холодную воду, и повернулся к буфету, где лежали его пистолеты.

Я подошла к нему, положив ладонь на его руку. Он не взглянул на меня, не сводя взгляда с пистолета, который заряжал. Его лицо было белым, но руки были тверды.

— Идите, — сказал он. — Выведи ее.

Я оглянулась на Бердсли, но он больше не был моим пациентом, его тело было вне моей ответственности. Я подошла к женщине и взяла ее за руку, поворачивая к двери. Она механически двинулась за мной, не оглядываясь назад.

Двор казался нереальным, мирный и весь залитый солнцем. Миссис Бердсли вырвала свою руку и быстрым шагом направилась к сараю. Она оглянулась на дом через плечо, потом побежала и скрылась в дверях сарая, словно за ней гнались разбойники.

Я тоже почувствовала панику и чуть не помчалась следом за ней. Но удержалась, остановившись на краю двора, и стала ждать. Я чувствовала, как тяжело и медленно билось мое сердце, ударяя в барабанные перепонки.

Наконец, раздался выстрел, негромкий однотонный звук, неуместный среди мягкого блеяния коз в сарае и шороха цыплят, копающихся поблизости в земле. «В голову, — внезапно задалась я вопросом, — или в сердце?» И задрожала.

Давно перевалило за полдень, спокойствие холодного утреннего воздуха исчезло, и через двор проносился прохладный ветерок, поднимая пыль и пучки сена. Я стояла и ждала. «Он задержался, чтобы произнести молитву о душе Бердсли», — подумала я. Прошла минута, две, потом черный ход открылся, и вышел Джейми. Он сделал несколько шагов, потом остановился, наклонился и его вырвало.

Я шагнула к нему на случай, если ему была нужна моя помощь, но нет. Он выпрямился, вытер рот и, развернувшись, пошел прочь от меня к лесу.

Внезапно я почувствовала себя лишней и немного оскорбленной. Я много работала сегодня, отдавая все силы врачеванию. Я была связана с плотью, телом и духом, изучая симптомы, пульс и дыхание, ловя признаки жизни. Мне совсем не нравился Бердсли, но я была полностью поглощена борьбой за сохранение его жизни и пыталась ослабить его страдания. Я все еще могла ощущать прикосновение его вялой теплой плоти на моей руке.

Теперь мой пациент был мертв, и я чувствовала себя так, словно лишилась маленькой части своего тела. Возможно, я находилась в состоянии небольшого шока.

Я поглядела на дом, почувствовав сильное отвращение к нему и неожиданное для меня чувство страха. Тело нужно вымыть для похорон и прилично одеть. Я делала такие вещи прежде — без приступов тошноты и без энтузиазма — и все же сейчас мне не хотелось заходить туда.

Я видела насильственные смерти, и, наверное, более отвратительные, чем эта. Смерть есть смерть. Как бы она не приходила — как переход, как разлука или как долгожданное освобождение… Джейми освободил Бердсли из тюрьмы его разрушенного тела внезапно, и его дух, возможно, еще задержался в доме, не осознавая своей свободы.

— Ты суеверна, Бьючемп, — строго сказала я сама себе. — Прекрати сейчас же.

Но все еще оставалась во дворе, нерешительно топчась на месте.

Если Бердсли был недоступен для моей помощи, а Джейми не нуждался в ней, оставалась женщина, которой она может потребоваться. Я повернулась спиной к дому и пошла в сарай.

Сарай был скорее навесом с сеновалом, он был полон ароматным сеном и движущимися формами. Я стояла в дверном проеме, привыкая к полусумраку. В углу размещалось стойло, но лошади в нем не было. В другом углу хлипкий забор отделял загон для коз. В нем на охапке соломы сидела миссис Бердсли. Полдюжины коз толкались вокруг нее, меланхолично обжевывая края ее платка. Она выглядела, как бесформенная груда тряпья, но я уловила настороженный блеск ее глаз.

— Жакончилошь? — спросила она тихим голосом, едва слышимым среди блеяния коз.

— Да, — я колебалась, но она не выглядела нуждающейся в моей помощи. Мои глаза уже приспособились, и я увидела, что на ее коленях лежал маленький козленок, которого она гладила по шелковистой голове. — С вами все в порядке, миссис Бердсли?

Молчание, потом фигура приподняла и опустила плечи; напряженность немного оставила ее.

— Я не жнаю, — сказала она тихо. Я ждала, но она не двигалась и не говорила больше. Мирное общество коз, казалось, было для нее комфортным, я повернулась и вышла, завидуя ее теплой и благодушной компании.

Мы оставили лошадей в палисаднике оседланными, привязав их к молодой ольхе. Джейми ослабил подпруги и снял седельные сумки, когда приходил за моей аптечкой, но не расседлал их. Теперь это сделала я, все равно нам придется остаться здесь на некоторое время. Я также сняла с них уздечки, стреножила и пустила пастись на пожухлой зимней траве.

С западной стороны дома располагалась половина выдолбленного дерева, очевидно, служащая поилкой для лошадей, сейчас в ней было пусто. Радуясь хозяйственной работе, которая позволила мне задержаться во дворе, я наполнила поилку водой.