Тонкий плач раздался за снежной пеленой, и я резко села, отбросив одеяло с россыпью льдистого снега. Не коза. Совсем нет.

Разбуженный моим резким движением, Джейми дернулся и мгновенно откатился в сторону от груды одеял и плащей, встав на четвереньки и бросая вокруг быстрые взгляды в поисках угрозы.

— Что? — прохрипел он и потянулся за ножом, который лежал на земле в чехле. Я подняла руку, призывая его не двигаться.

— Не знаю. Звук. Слушай!

Он поднял голову, прислушиваясь, и я увидела движение его горла, когда он мучительно сглотнул. Я не слышала ничего, кроме хруста снега, и не видела ничего, кроме сосен, но Джейми что-то услышал или увидел, его лицо внезапно изменилось.

— Там, — сказал он тихо, кивая мне за спину. Я встала на колени и увидела какую-то кучку тряпья на расстоянии десяти футов от прогоревшего костра. Плач раздался снова, на этот раз отчетливо.

— Иисус Рузвельт Христос, — я едва понимала, что говорю, подбираясь к свертку. Я подняла его с земли и стала ковыряться в слоях ткани. Там было что-то живое, я слышала его плач, но в то же время оно было неподвижным и почти невесомым на моих руках.

Крошечное лицо и лысый череп были синевато-белого цвета, глаза закрыты и кожа сморщена, как у высохшего фрукта. Я приложила ладонь к носу и рту ребенка и почувствовала слабое влажное дыхание. Почувствовав мою руку, он открыл рот в мяукающем плаче и сильнее сжал веки, словно не желая видеть этот ужасный мир.

— Святый Боже, — Джейми коротко перекрестился; его голос был не громче, чем хрип в бронхах. Он откашлялся, оглядываясь, и попробовал еще раз. — Где женщина?

Потрясенная видом ребенка, я не подумала, откуда он мог появиться, да и теперь не было времени думать об этом. Ребенок немного зашевелился в тряпках, но маленькие ручки были холодны, как лед, а кожа была в синих и фиолетовых пятнах от холода.

— Сейчас это неважно. Дай мой платок, Джейми, будь добр. Бедняжка, совсем замерз.

Я одной рукой расшнуровывала лиф моего платья, который, к счастью, завязывался впереди для удобства одевания во время путешествия. Я развязала корсет и завязки моей рубашки и прижала маленькое существо к моим голым грудям, еще теплым от сна. Порыв ветра ударил холодным снегом по моей голой шее и оголенным плечам. Я торопливо натянула рубашку на ребенка и сгорбилась, дрожа. Джейми обернул мои плечи платком и обхватил нас руками, крепко прижимая к себе, как если бы хотел передать жар своего тела ребенку.

Жар у него были сильный, он весь горел от лихорадки.

— Боже мой, с тобой все в порядке? — я кинула взгляд на его бледное лицо с покрасневшими глазами, но с довольно решительным выражением на нем.

— Да, прекрасно. Где она? — снова спросил он хриплым голосом. — Женщина.

Очевидно, она ушла. Козы лежали, сгрудившись, под прикрытием нависающего берега, и я видела среди них торчащие рога Хирама. Полдюжины пар желтых глаз с любопытством следили за нами, напоминая мне о моем кошмарном сне.

Место, где лежала миссис Бердсли, было пусто, только участок помятой травы указывал, что она вообще была там. Она, должно быть, отошла на значительное расстояние, чтобы родить, потому что возле костра не было никаких следов.

— Это ее ребенок? — спросил Джейми. Я все еще могла слышать звуки мокроты, но хрип в его груди, к моему облегчению, уменьшился.

— Думаю, да. Откуда он может еще появиться?

Все мое внимание принадлежало Джейми и ребенку, который начал шевелиться у меня под грудью, но я все же смогла быстро осмотреть лагерь. Сосны, черные и молчаливые, стояли под тихо падающим снегом. Если Фанни Бердсли ушла в лес, то на густом матраце из сосновых иголок следов не осталось. Снег покрыл инеем стволы деревьев, но на земле его было слишком мало, чтобы следы были заметны.

— Она не могла уйти далеко, — сказала я, вытягивая шею, чтобы осмотреться из-за плеча Джейми. — Она не взяла лошадь.

Гидеон и миссис Хрюша стояли рядком под елью, грустно прижав уши и выпуская облака пара при дыхании. Увидев, что мы встали, Гидеон топнул ногой и, обнажив большие желтые зубы, заржал, требуя корма.

— Да, старый ублюдок, я иду, — Джейми опустил руки и отстранился, утирая под носом согнутым пальцем.

— Она не могла взять лошадь, если хотела уйти тайно. Если бы она попыталась, то кони подняли бы шум и разбудили меня, — он мягко положил руку на выпуклость под платком. — Я должен пойти и накормить их. С ним все в порядке, сассенах?

— Он согревается, — успокоила я его. — Но он — или она — тоже хочет есть.

Ребенок стал шевелиться сильнее, словно холодный червяк, слепо тычась ртом в поисках груди. Ощущение было ошеломляюще знакомым, и когда рот нашел мою грудь, оба моих соска тут же затвердели, электрические импульсы, покалывая, пробежали по груди.

Я издала тихий потрясенный визг, и Джейми приподнял бровь.

— Он… хм… хочет есть, — сказала я, поправляя сверток.

— Я вижу, сассенах, — произнес он, и поглядел на коз, которые уже начали шевелиться и тихонько сонно блеять. — Не он один голодный. Подожди, да?

Мы взяли с хутора Бердсли несколько снопов сена; он развязал один из них и рассыпал сено возле лошадей и коз, потом вернулся ко мне. Наклонившись, он вытащил из груды тряпок на земле плащ, который он обернул вокруг моих плеч, потом порывшись в сумках, достал деревянную чашку и целеустремленно направился к козам.

Ребенок сосал мою грудь, со всей силы вцепившись ротиком в сосок. Я решила, что в отношении его здоровья все в порядке, но ощущения были довольно неуютные.

— Не то, чтобы я возражаю, — сказала я, пытаясь отвлечься от них, — но боюсь, что я не твоя мама. Очень жаль.

И где же, черт побери, его мать? Я медленно поворачивалась, осматриваясь вокруг более внимательно, но не могла различить никаких следов Фанни Бердсли, не говоря уже о том, чтобы понять причину ее молчаливого исчезновения.

Что же, спрашивается, могло произойти? Миссис Бердсли могла иметь причины — и очевидно, имела — скрывать свою беременность под складками многочисленных одежд, но почему она ушла?

— Интересно, почему она не сказала нам? — пробормотала я, глядя на макушку ребенка. Он начал беспокоиться, и я стала покачиваться, чтобы успокоить его. Быть может, она боялась, что Джейми не возьмет ее с нами, если узнает, что она беременна. Я хорошо понимала ее нежелание остаться в этом доме, какие бы причины у нее ни были.

Но все-таки, почему она оставила ребенка? Она оставила его? Я мгновение рассматривала возможность того, что кто-то — по моей спине пробежал холод при мысли о пантере — подкрался и утащил ее, но здравый смысл отверг эту версию.

Пантера или медведь, возможно, могли прокрасться в лагерь, не разбудив меня или Джейми, поскольку мы сильно устали, но вряд ли дикие животные не напугали бы коз и лошадей. И потом, зверь, скорее всего, предпочтет нежную лакомую плоть ребенка, а не жесткое мясо миссис Бердсли.

Но если за исчезновение Фанни Бердсли были ответственны люди, почему оставили ребенка?

Или вернули его назад?

Я сильно фыркнула, прочищая нос, потом, поворачиваясь, понюхала воздух в четырех направлениях. Роды — грязное дело, и я хорошо знала его запахи. От ребенка пахло ими, но в воздухе не было ни запаха крови, ни запаха околоплодных вод. Экскременты коз, лошадиный навоз, сено, горьковатый запах пепла и сильная струя от гусиного жира с камфарой на одежде Джейми, но ничего больше.

— Ладно, — сказала я, покачивая сверток, который все больше беспокоился. — Она ушла от костра, чтобы родить. Или она ушла сама, или кто-то заставил ее. Но если кто-то забрал ее, зачем вернул тебя? Тебя могли взять с собой, могли убить или оставить умирать в лесу. О, извини. Я не хотела расстраивать тебя. Ш-ш-ш, милый. Тихо, тихо.

Ребенок согрелся достаточно, чтобы начать обращать внимание на другие несовершенства этого мира. Он сердито выплюнул мою пустую грудь и стал барахтаться и вопить. Довольно громко к моменту, когда Джейми вернулся с чашкой козьего молока и относительно чистым носовым платком. Скрутив платок в подобии соски, он окунул его в молоко и сунул в открытый рот младенца. Хныканье сразу же прекратилось, и мы с облегчением вздохнули.

— Ага, так то лучше, да? Спокойно, малыш, спокойно, — бормотал Джейми, снова опуская платок в молоко. Я всматривалась в крошечное лицо, все еще бледное и восковое от vernix caseosa, [119]но уже не меловое.

— Как она могла оставить его? — озвучила я мучающую меня мысль. — И почему?

Лучшим объяснением было бы похищение. Что еще могло заставить мать оставить своего ребенка? Не говоря уже о том, чтобы сразу после родов уйти в лес, истекая кровью. Я поморщилась от этой мысли, и моя матка сжалась от сочувствия к состоянию женщины.

Джейми покачал головой, не отрываясь от своей задачи.

— У нее были какие-то причины, но только Христос и святые знают о них. Но она не испытывает ненависти к ребенку, иначе она бы просто оставила его в лесу.

Это было правдой, она — или кто-то — тщательно завернула новорожденного и оставила, как можно ближе к костру. Она хотела, чтобы дитя выжило, но без нее.

— Значит, ты думаешь, что она ушла добровольно?

Он кивнул, взглянув на меня.

— Мы рядом с Линией соглашения. Это могли быть индейцы, но если они забрали ее, почему оставили нас? Или не убили? — задал он логичный вопрос. — И индейцы уж точно не оставили бы лошадей. Нет, думаю, она ушла сама. Но почему… — он покачал головой и снова опустил платок в молоко.

Снег стал падать быстрее, он все еще был сухой и легкий, но уже начал слипаться в крупные хлопья. «Нам нужно скорее ехать, — подумала я, — прежде чем разыграется настоящая буря». Хотя казалось неправильным уехать, не попытавшись узнать что-нибудь о судьбе Фанни Бердсли.

Вся эта ситуация казалась мне нереальной. Словно женщина исчезла в результате какого-то колдовства, оставив после себя ребенка. Это напомнило мне о шотландских историях о подмененных детях, когда человеческие дети заменялись на отпрысков эльфов. Хотя трудно было вообразить, что могло понадобиться маленькому народцу от Фанни Бердсли.

Понимая, что это бесполезно, я медленно повернулась, оглядываясь вокруг. Ничего. Над нами нависал глиняный обрыв берега, украшенный засохшей травой. Тоненькая струйка ручья пробегала по дну недалеко от нас, и деревья шелестели и вздыхали от ветра. Никаких следов ног или копыт на влажном пружинящем слое из игл.

— «И миль немало впереди до сна», [120]— процитировала я, со вздохом поворачиваясь к Джейми.

— А? Нет, до Браунсвилла не больше часа, — уверил он меня. — Или, может быть, два, — поправился он, глядя на белесое от снега небо. — Теперь я знаю, где мы находимся.

Он закашлялся, мучительно сотрясаясь всем телом, потом выпрямился и отдал мне чашку и импровизированную соску.

— На, сассенах. Покорми бедного подменыша, пока я занимаюсь животными.

Подменыш. Подмененный ребенок. Значит, он тоже ощутил сверхъестественную странность этого происшествия. Женщина уверяла, что видела призраков; быть может, один из них пришел за ней? Я вздрогнула и теснее прижала к себе сверток.

— Есть ли поселения ближе Браунсвилла? Куда миссис Бердсли могла уйти?

Джейми, нахмурив брови, покачал головой. Снег, касаясь его горячей кожи, таял и стекал по лицу маленькими струйками.

— Никаких, насколько я знаю, — ответил он.

Он быстро подоил остальных коз, пока я кормила ребенка, и вернулся с ведром теплого молока для нашего завтрака. Я предпочла бы чашку горячего чая — мои пальцы замерзли и онемели от макания соски — но белая густая субстанция козьего молока была восхитительна и принесла уют нашим замерзшим и пустым желудкам, также как и малышу.

Ребенок прекратил сосать и обильно намочил пеленки, хороший признак здоровья вообще и не ко времени сейчас, так как перед моего лифа тоже промок.

Джейми торопливо порылся в мешках, на сей раз в поисках сухой одежды. К счастью, на миссис Хрюше была сумка с полосами ткани и хлопковой корпией, которые я использовала для очищения ран и перевязки. Он взял комок тряпок и ребенка, пока я неуклюже пыталась поменять рубашку и корсаж, не снимая юбок и плаща.

— Н-надень свой плащ, — произнесла я, стуча зубами — Ты умрешь от п-проклятой пневмонии.

Он улыбнулся, сосредоточившись на своей работе, кончик его нос пламенел на бледном лице.

— Все хорошо, — прокаркал он, потом нетерпеливо откашлялся с таким звуком, словно рвалась ткань. — Прекрасно, — повторил он твердо, потом замолчал, удивленно расширив глаза.

— О, — сказал он мягко. — Смотри, это девочка.