Время поменять предмет разговора. Он глубоко вздохнул, потом поднял голову от подушки, принюхиваясь к богатому аромату, просачивающемуся сквозь половицы с кухни.

— Что там готовят?

— Гуся. Точнее гусей, целую дюжину.

Ему показалось, что он уловил слабый оттенок сожаления в ее голосе.

— Это прекрасно, — произнес он, лениво проводя рукой по ее спине. Бледно-золотистый цвет покрывал ее спину и плечи там, где на них падал свет от свечи. — По какому случаю? В честь нашего возвращения?

Она подняла голову с его груди и кинула на него взгляд, или как он называл его «Взгляд». С большой буквы.

— В честь рождества, — сказал она.

— Что? — он безуспешно пытался вспомнить сегодняшнее число, но события последних трех недель совершенно стерли его ментальный календарь. — Когда?

— Завтра, идиот, — произнесла она с преувеличенной терпеливостью и, наклонившись, сделала что-то невероятно эротичное с его соском, потом поднялась с шелестящей постели и оставила его без своего блаженного тепла.

— Разве ты не видел зеленые украшения внизу, когда приехал? Лиззи и я заставили этих маленьких монстров Чизхолмов пойти с нами, чтобы нарвать еловые ветки; мы три дня делали венки и гирлянды.

Слова были несколько приглушены, поскольку она натягивала в это время рубашку, но он решил, что они звучат скорее иронически, чем сердито. Он, по крайней мере, надеялся на это.

Он сел и спустил ноги вниз, поджав пальцы, когда они соприкоснулись с холодными половицами. В их хижине возле кровати лежал плетеный коврик, но сейчас, как ему сказали, она была набита Чизхолмами. Он провел рукой по волосам, ища вдохновение, и нашел его.

— Я ничего и никого не видел, кроме тебя.

Это было правдой, а, как говорится, честность — лучшая политика. Она высунула голову в ворот рубашки и, сузив глаза, посмотрела на него, потом на ее лице расцвела медленная улыбка, когда она увидела искренность, отпечатанную во всех его чертах.

Она подошла к кровати и обняла его, окутав его голову ароматом ноготков, душистого белья и… молока. А, да, ребенок скоро захочет есть. Он обхватил ее бедра руками и прислонил на некоторое время голову между ее грудей.

— Извини, — сказал он приглушенным голосом. — Я совсем забыл. Я бы привез тебе и Джему подарки, если бы помнил.

— Какие? Половинку шкуры Исайи Мортона? — она рассмеялась и отступила, приглаживая волосы. Она носила фигурный браслет, который он подарил ей в один из прошлых сочельников, и свет очага вспыхнул на серебре, когда она подняла руку.

— Да. Ты могла бы сделать из нее переплет для книги или пару башмачков для Джема.

Поездка домой была длинной; мужчины и лошади преодолевали усталость, стремясь домой. Он чувствовал себя бескостным, и ему не нужен был иной подарок, чем снова залезть с нею в кровать, крепко обняться и скользнуть в приятные глубины забытья и любовных снов. Однако долг звал; он зевнул, проморгался и с усилием встал.

— Значит, на ужин гуси? — спросил он, присаживаясь на корточки и роясь в груде затвердевшей от грязи одежды, которую он сбросил на пол, торопясь в постель. У него должна быть где-то чистая рубашка, но он не имел понятия, где ее искать сейчас, когда в их хижине поселились Чизхолмы, а Брианна и Джем жили в комнате Вемиссов. Хотя нет никакого смысла одеваться в чистое только для того, чтобы пойти убираться в коровнике и кормить лошадей. Он побреется и переоденется перед ужином.

— Угу. Для завтрашнего рождественского обеда миссис Баг жарит половину борова в яме на улице. Я вчера настреляла гусей, и она захотела использовать их сегодня. Мы надеялись, что вы будете дома вовремя.

Он взглянул на нее, уловив тот же самый странный оттенок в ее голосе.

— Тебе не нравится гусятина? — спросил он. Она посмотрела вниз на него со странным выражением.

— Я никогда не ела гусятину, — ответила она. — Роджер?

— Да?

— Я просто подумала, знаешь ли ты…

— Я знаю что?

Он двигался в замедленном темпе, все еще обернутый в приятный туман усталости и любовных ласк. Она надела платье, причесала волосы и собрала их в аккуратный калач на шее; за это время он только вырыл из кучи свои чулки и бриджи. Он рассеяно встряхнул бриджи, и град высохших комочков грязи застучал по полу.

— Что ты делаешь? Что с тобой? — вспыхнув от внезапного раздражения, она выхватила у него бриджи. Толкнув ставни, она высунулась наружу и стала яростно выбивать их о подоконник, потом, закончив, бросила штаны в его направлении. Он нырнул, чтобы поймать их.

— Эй! В чем дело? Что с тобой?

— В чем дело? Ты раскидал грязь по всему полу, и говоришь, что со мной?

— Извини, я не подумал…

Она издала звук глубоко в горле, не очень громкий, но угрожающий. Подчиняясь исконному мужскому инстинкту, Роджер быстро сунул ногу в гачу. Независимо от того, что могло произойти, ему лучше встретить это с надетыми брюками. Он вздернул их, быстро говоря:

— Послушай, я сожалею, что не подумал о наступающем рождестве. Но было столько серьезных дел, я забыл. Я все исправлю. Возможно, когда мы поедем в Кросс-Крик на свадьбу твоей тети…

— К черту рождество!

— Что? — он остановился, не застегнув до конца бриджи. Наступали зимние сумерки, и в комнате было темно, но даже при свечах он мог видеть, как лицо ее покраснело.

— К черту рождество! К черту Кросс-Крик, и черт побери тебя! — она придала вес последним словам, запустив в него деревянной мыльницей, которая пролетела мимо его левого уха и врезалась в стену позади него.

— Ты с ума сошла!

— Не говори так со мной!

— Но ты…

— Ты и твои серьезные дела! — ее рука ухватила большой фарфоровой кувшин, и он напрягся, готовясь нырнуть, но она передумала и опустила руку.

— Я провела весь прошлый месяц, по уши в стирке и детском дерьме, среди визжащих женщин и ужасных детей, в то время как ты занимался «серьезными делами». А потом появляешься ты в грязной одежде и топчешь грязными ногами чистый пол, даже не заметив этого! Ты хотя бы представляешь, как трудно выскоблить этот сосновый пол, ползая на четвереньках? С щелоком! — она махнула перед ним своими руками, но слишком быстро, чтобы он смог заметить, покрыты ли они зияющими ранами, стерты ли до самых запястий или просто покраснели.

— И ты даже не захотел посмотреть на своего сына и не поинтересовался, как он. А он научился ползать, я хотела показать тебе, но ты думал только про постель и даже не побрился…

Роджер чувствовал себя так, словно его засасывало в лопасти гигантского вентилятора. Он поцарапал свою короткую бородку, чувствуя себя виноватым.

— Я… э… подумал, что ты хотела…

— Я хотела! — она топнула ногой, поднимая облачко пыли от раскрошившейся грязи. — Но дело совсем не в этом!

— Хорошо, — он нагнулся, чтобы поднять рубаху, бдительно следя за ней. — Ты сердишься, что я не заметил вымытые полы, да?

— Нет!

— Нет, — повторил он, глубоко вздохнул и попробовал еще раз. — Значит, потому что я забыл про рождество?

— Нет!

— Ты сердишься от того, что я хотел заняться с тобой любовью, даже если сама хотела этого?

— Нет! Заткнись сейчас же!

Роджеру страшно хотелось последовать ее совету, но необходимость добраться до сути проблемы заставила его продолжать.

— Но я не понимаю, почему…

— Я знаю, что ты не понимаешь! В этом-то и дело!

Она развернулась на голых пятках и промаршировала к сундуку возле окна. Откинув крышку с громким стуком, она начала рыться в нем, фыркая и ворча.

Роджер открыл рот и снова закрыл, натягивая грязную рубаху через голову. Он чувствовал себя одновременно и раздраженным, и виноватым. Плохая комбинация ощущений. Он закончил одеваться в атмосфере напряженной тишины, рассматривая — и отклоняя — возможные замечания и вопросы, которые, как ему казалось, могли только вызвать дальнейшее обострение ситуации.

Она нашла чулки, натянула их на ноги короткими резкими движениями и сунула ноги в разбитые сабо. Теперь она стояла возле открытого окна, глубоко вдыхая воздух, как если бы собиралась выполнять дыхательные упражнения.

Ему хотелось сбежать, пока она смотрит в другую сторону, но он не мог просто так оставить эту ситуацию, в чем бы, черт побери, она не заключалась. Он все еще ощущал чувство близости, которое они разделяли меньше четверти часа назад, и не мог поверить, что оно просто испарилось в никуда.

Он медленно приблизился к ней и положил руки на ее плечи. Она не развернулась и не пнула коленом ему между ног, и потому он рискнул поцеловать ее в шею.

— Ты собиралась спросить у меня что-то о гусях.

Она глубоко вздохнула и слегка прислонилась к нему. Ее гнев исчез также быстро, как и появился, и Роджер остался ошеломленным, но с чувством большого облегчения. Он обнял ее за талию и притянул ближе к себе.

— Вчера, — сказала она, — миссис Аберфельд сожгла булочки на завтрак.

— О, да?

— Миссис Баг обвинила ее в том, что она больше уделяла внимания ленточкам своей дочери, чем тому, что делала. И вообще о чем она думала — сказала миссис Баг — положив чернику в тесто?

— Почему нельзя класть чернику в тесто?

— Я понятия не имею. Но миссис Баг считает, что не нужно. А потом Билли МакЛеод упал с лестницы, и мы не могли найти его мать. Она пошла в уборную и застряла в…

— Что?

Миссис МакЛеод была низенькой, но довольно упитанной женщиной, и обладала внушительной задней частью — словно два пушечных ядра в мешковине — так что представить этот несчастный случай было легко. В груди у Роджера забулькал смех. Он мужественно попытался задушить его, но тот вышел через нос в виде болезненного фырканья.

— Мы не должны смеяться над ней, у нее были занозы.

Несмотря на упрек, сама Брианна дрожала от смеха, и голос ее прерывался.

— Христос! И что потом?

— Ну, Билли вопил; он ничего не сломал, но довольно сильно стукнулся головой, а миссис Баг с криками выскочила из кухни, размахивая метлой, потому что подумала, что на нас напали индейцы. Миссис Чизхолм пошла искать миссис МакЛеод и тоже стала орать из уборной… и тут послышался гогот гусей. Миссис Баг поглядела на потолок, выпучила глаза и как заорет: «Гуси!», все сразу перестали вопить, а она побежала в папин кабинет и вернулась с дробовиком, который сунула мне.

Высказав это, Брианна немного расслабилась, она шмыгнула носом и прислонилась к нему.

— Я была так рассержена, что мне действительно хотелось убить кого — нибудь. Гусей было много. Ты видел, как они летят в небе?

Роджер видел. Темный клин, слегка колеблющийся в верховом ветре, прокладывал путь через зимнее небо. Он слышал их зов, порождающий в сердце странное чувство одиночества, и жалел, что ее не было рядом с ним.

Все выскочили на улицу. Дикие дети Чизхолмов и несколько полудиких собак Чизхолмов бегали среди деревьев с криками и лаем, подбирая упавших птиц, пока Брианна стреляла и перезаряжала ружье так быстро, как могла.

— Одна из собак схватила гуся, а Тоби попытался отобрать его, но собака укусила его, и он стал бегать по двору и кричать, что ему откусили палец. Никто не мог остановить его, чтобы посмотреть, но кровь текла сильно. И мамы не было, а миссис Чизхолм ушла на ручей вместе с близнецами.

Она снова напряглась, и он увидел, что краска залила ее шею. Он обнял ее сильнее.

— И что, палец у него был откушен?

Она глубоко вздохнула, потом оглянулась на него через плечо; краска немного спала с ее лица.

— Нет. Даже кожа на пальце не была прокушена. Это была гусиная кровь.

— Ладно, но ты справилась, ведь так? Кладовая полна мяса, палец на месте, и дом все еще стоит.

Он говорил это в шутку и удивился, почувствовав, как она издала серию глубоких вздохов, когда напряжение выходило из нее.

— Да, — сказала она, и в ее голосе ясно звучало чувство удовлетворения. — Я справилась. Все на месте и все сыты. С минимальным количеством крови, — добавила она.

— Ну, как говорится, нельзя приготовить омлет, не разбив яйца, да? — он рассмеялся и нагнул голову, собираясь поцеловать ее, но вспомнил про свою бороду. — О, извини. Мне нужно пойти и побриться, да?

— Нет, — она повернулась к нему, когда он освободил ее, и провела кончиком пальца по его челюсти. — Мне даже нравится твоя борода. И ты можешь побриться позже, не так ли?

— Да, конечно, — он нагнул голову и поцеловал ее мягко, но основательно. Значит, дело было в этом? Она только хотела, чтобы он оценил ее управление домом? Если так, то она заслужила признание. Он и так знал, что она в их отсутствие не сидела у колыбели, напевая песни Джемми, но он не ожидал никакого кровопролития.