— Ну, ну, успокойся, — приговаривала она. От нее исходил знакомый запах ячменного отвара. — И прекрати плакать, потому что я не отпущу тебя, пока не перестанешь лить слезы.

Бетани кивнула, отступив назад.

— Извините.

— Перестань извиняться, детка. Расскажи, в чем дело.

Бетани присела на перевернутую бочку. Проницательный взгляд серых глаз подбадривал ее.

— Вышла замуж, — выговорила девушка, сама удивляясь такому необычному сообщению. Мисс Абигайль слегка приподняла только одну бровь.

— Понимаю. Это твой муж только что отошел от тебя?

Бетани кивнула.

— Его зовут Эштон Маркхэм.

— Прекрасно сложен.

Бетани никогда не думала, что мисс Абигайль способна замечать, как выглядят мужчины.

— Да, это так, — согласилась девушка.

— Но немного простоват.

— Не совеем так, — возразила Бетани. — Если и небрежно причесан, так это потому, что по приказу полковника Дарби Чейзона провел эту ночь под стражей.

Вторая бровь мисс Абигайль поползла вверх. Она села рядом с Бетани, положив руки на колени.

— Кажется, нам о многом нужно поговорить, детка.

Вся абсурдность случившегося с ней, как неудержимый поток, хлынула из Бетани: увлечение работником отца по возвращении в Систоун, флирт с Дорианом как средство вызвать ревность Эштона, его арест по ошибке, пародия на суд.

— Его приговорили к повешению, мисс Абигайль. И я выпалила, что он… что у меня от него будет ребенок.

— И это так и есть?

— Конечно, нет! — Опустив глаза, она смотрела на свои руки. — К сожалению, большинство жителей Бристоля теперь думают иначе.

Что-то наподобие восхищения промелькнуло в глазах мисс Абигайль. Словно птичка, она склонила небольшую головку набок.

— У тебя всегда было живое воображение, — прокомментировала она. — И быстрый ум. Боюсь, что иногда слишком быстрый.

Бетани взглянула на свою учительницу, и на ее лице появилась смущенная улыбка — одна лишь мисс Абигайль могла воспринять ее историю так спокойно. Рука в перчатке гладила слегка спутанные волосы Бетани с такой материнской нежностью, какую Лилиан Уинслоу никогда не позволяла себе в обращении с дочерью. И учительница предстала перед Бетани совсем в ином свете: почему-то раньше от нее ускользало, как прекрасно выглядят ее черные волосы и лицо, напоминающее фарфор китайской куколки, как изящно и пропорционально она сложена, — только сейчас Бетани осенило, что мисс Абигайль не больше тридцати лет.

— Спасибо, что выслушали меня. После суда Эштон почти не разговаривал со мной.

— Ты спасла ему жизнь, детка, хотя ценой его гордости. Мужчины ужасно глупо ведут себя, когда дело касается подобных вещей: в одно утро тебе удалось лишить его свободы самому распоряжаться своей жизнью.

— Но его бы повесили!

— По крайней мере, тогда он винил бы во всем только самого себя.

— Что же мне делать, мисс Абигайль?

Крошечная ножка стала снова стучать по деревянному причалу.

— Твои родители, конечно, станут возражать, а мистер Маркхэм будет в ярости. Но ты говоришь, что любишь его. Вот за это и держись, будь ему хорошей женой, старайся не задевать его гордость, поскольку она ранена.

— Черт бы побрал этого Гарри. Если бы не он, я бы не попала в эту историю. Но, по крайней мере, в Провиденсе он будет в безопасности.

— Твой брат уехал в Провиденс?

— Да, — кивнула Бетани, — к отцу жены.

Мисс Абигайль оглянулась и поднялась на ноги.

— Твой муж идет. Постарайся не испортить наше знакомство.

Но Бетани представила их друг другу очень неудачно.

— Это мой му… — споткнулась она, представляя Эштона своей учительнице. — Мисс Абигайль, это Эштон Маркхэм.

Он слегка поклонился, пакет под мышкой при этом зашелестел.

— Ваша жена была моей любимой ученицей, — сообщила мисс Абигайль. — У этой молодой леди острый ум и доброе сердце.

— В отношении ума совершенно с вами согласен. — Эштон спокойно встретил изучающий взгляд мисс Абигайль. — А что касается сердца, не совсем уверен…

— Тогда вы еще плохо знаете эту девушку.

Он холодным взглядом смерил Бетани.

— Осмелюсь сказать, знаю ее достаточно хорошо, мисс Примроуз. Всего хорошего.

* * *

Пока владелец конюшни в Бристоле не привел лошадей, нервы Бетани оставались на пределе. За время короткого пути через залив Эштон не сказал ей ни слова, увлекшись обсуждением с одним из квакеров знакомой ему темы: нужны ли удила для лошадей?

Бетани, сидя на Каллиопе, наблюдала за Эштоном, который кожаным ремнем прикреплял пакет к седлу, и вдруг вспомнила, что уже видела такой же раньше; несомненно — снова Гарри. Ко всем ее переживаниям прибавилось и чувство страха. Она подняла глаза, и их взгляды скрестились: Боже, почему от нее всегда ускользало, какие у него холодные глаза?

— Нет, — тихо произнесла Бетани, бесстрашно встретив его колючий взгляд. — О Эштон, не следует тебе связываться с мятежниками.

Он как-то отрешенно рассмеялся. Горечь, прозвучавшая в его смехе, словно плетью полоснула ее.

— Связываться с мятежниками? А мне только что доказали, что я — один из них.

— Но ты не должен…

— Да? Как же быстро ты вошла в роль жены. — Он слегка вдавил каблуки в бока Корсара, направляя его по дороге в Ньюпорт. Она догнала его и поехала рядом.

— Пожалуйста, — позвала она его сквозь топот копыт. — Я боюсь за тебя.

— Ты сегодня слишком обо мне заботишься.

Она почувствовала, как ей сдавило горло от подступивших слез.

— Жаль, что тебе ничего не оставалось, как только жениться на мне. Но я не знала, что еще можно было сделать.

— Мне кажется, ты прекрасно знала, что делаешь, — резко ответил он. — А мне, полагаю, следует благодарить тебя только стоя на коленях — ты ведь выхватила меня из лап смерти, — и так придется провести всю оставшуюся супружескую жизнь.

Бетани внутренне возмутилась, оскорбленная его сарказмом. Девичьи фантазии, которым она предавалась все лето, внезапно превратились в кошмарную реальность. Когда-то мисс Абигайль предупреждала ее, что нельзя хотеть чего-то очень сильно: достижение мечты часто ведет к разочарованиям; и вот сейчас она замужем за человеком, которого любила, но все произошло совсем не так, как мечталось: не было никакого нежного предложения на преклоненном колене, ни церковных колоколов, ни пожелании счастья, ни грандиозной церемонии венчания, заканчивающейся нежным поцелуем. Сейчас же ею владело тяжелое чувство печали из-за случившегося, а в глазах Эштона отражалась досада на судьбу, которая ему навязана.

* * *

Впервые в жизни Эштон прошел в особняк Уинслоу главным входом, несказанно удивив миссис Гастингс; пересек вестибюль широкими шагами — Бетани старалась не отстать, — пройдя мимо полированных деревянных колонн и балюстрад, подошел к библиотеке и распахнул дверь, ощутив запахи кожи, табака и едва уловимый, но вполне определенный — денег.

Синклер Уинслоу поднял удивленный взгляд от экземпляра «Ньюпорт Газетт».

— А-а, это вы, Маркхэм, — оживленно произнес он, положив руки на стол. — Я собирался поговорить с вами о лошади, которую купил вчера в Литтл-Ресте.

Эштон, словно впервые, изучал человека, который, исключая четыре года его службы в английской армии, оставался хозяином всю его жизнь. Синклер Уинслоу, гордясь своей голубой кровью, отличался острым умом, жестким характером, высокомерием, считая едва ли приличным общаться с простыми людьми; заколка с крупным сапфиром на галстуке как бы служила знаком, разделяющим эти миры.

— Пошлите за вашей женой, мистер Уинслоу, — предложил Эштон. — Мы намерены поговорить с вами обоими.

Он оглянулся на дверь. Прежде чем миссис Гастингс успела виновато удалиться, он повторил ей свою просьбу. Экономка поспешила за миссис Уинслоу. Через некоторое время появилась Лилиан, картинно прижимая холеную руку ко лбу.

— Пожалуйста, садитесь, миссис Уинслоу, — предложил Эштон. Голос его стал жестким. — Бетани и я собираемся кое-что сообщить вам.

Лилиан села в высокое кресло у камина. Эштон, подойдя к шкафу, щедро плеснул бренди в один бокал, а во второй — мадеру для Лилиан. Шокированные супруги молча наблюдали за фамильярными действиями их работника.

— Сегодня утром мы с вашей дочерью поженились, — сообщил Эштон.

Лилиан изумленно открыла рот.

— Что! — взорвался Синклер.

— Бетани и я стали мужем и женой.

Синклер залпом осушил бокал.

— Боже мой, это возмутительно. Ты жадный выскочка! Я тебя проучу!

— Отец, пожалуйста, — вмешалась Бетани.

— А ты, молодая леди! Как посмела меня ослушаться? Я же сказал только вчера, что обо всем договорился с капитаном Тэннером.

«О Боже, — подумал Эштон. — Неужели Уинслоу устраивает, что Тэннер опозорил его дочь?»

— Это ты договорился, папа, а не я, — возразила Бетани.

— А этот, — Синклер зло махнул в сторону Эштона, — он тебя устраивает?

— Уже все решено, — спокойно ответила Бетани, стараясь не смотреть на Эштона.

— О Бетани, — запричитала Лилиан, обмахиваясь рукой. — Только подумай о своей репутации.

— Именно об этом она и подумала, — сухо прокомментировал Эштон, не обращая внимания на ярость Синклера.

— Этого нельзя допустить. — Сапфировая заколка поблескивала на фоне сюртука. Шея налилась и стала красной. — Мы немедленно расторгнем этот брак.

— Нет! — вскрикнула Бетани. — Я вам этого не позволю.

Лилиан плакала, прикрываясь наманикюренными руками. Убийственный взгляд Синклера остановился на Эштоне.

— Сколько?

— Сэр?..

— Не притворяйся, что не понимаешь меня, Маркхэм. Совершенно ясно, что ты женился на Бетани, чтобы приложить руки к ее наследству. Заплачу вдвое больше, только назови сумму. От тебя требуется только развод.

Эштон смотрел на него с нескрываемым возмущением.

— Вы все переводите на деньги, не так ли?

— Я подозреваю, что такой человек, как ты, прекрасно осведомлен о моих возможностях.

— Не возьму у вас ни копейки.

— Ты хотя бы представляешь, какую сумму денег я могу тебе дать?

— Оставьте их себе, — зло бросил Эштон. — Все до последнего пенни.

— Ты отвергаешь чертовски выгодную сделку, Маркхэм.

— Поверьте, меньше всего я думал о деньгах, когда женился на вашей дочери.

Синклер поднялся из-за массивного стола и начал сердито вышагивать по библиотеке.

— И как же ты собираешься содержать Бетани?

— Всю жизнь зарабатывал себе на жизнь своим собственным горбом. Ей придется забыть о роскошной жизни, конечно, но сегодня утром это ее совсем не остановило.

— Не могу этого вынести, — продолжала стонать Лилиан. — Моя дочь будет жить в доме слуги.

— Бетани может остаться здесь, — огрызнулся Эштон. — В своей комнате и с моей сестрой, прислуживающей ей. Но боюсь, что ненадолго, миссис Уинслоу. Я решил предложить свои услуги в другом месте. Скоро мы уедем.

Синклер резко обернулся.

— Как так?

— Увольняюсь.

— А как же тренировки лошадей, предстоящие скачки?

Раздался сухой, безрадостный смех Эштона.

— Разве я недостаточно разозлил вас, женившись на Бетани? И вы все равно хотите видеть меня конюхом при ваших лошадях?

— Прежде всего, я человек дела, — ответил Синклер. — И всегда ценил твое умение обращаться с лошадьми.

— Значит, мне только и остается, что выращивать для вас лошадей, но не быть мужем вашей дочери.

— Меня же засмеют, если мои лошади перестанут выигрывать. Черт возьми, или это ошибка, что ты унаследовал лояльность своего отца? — Синклер, щелкнув пальцами, быстро направился к картине, на которой была изображена одна из лошадей, отодвинул ее в сторону, открыл скрытый там стенной шкаф и извлек оттуда какой-то документ, пожелтевший и хрупкий от долгого хранения, молча протянув его Эштону. — Дело в том, что Роджер кое-что оставил для тебя, это твое наследство, если хочешь. Ты еще долгое время не сможешь никуда уехать, Маркхэм.

— Что это? — Эштон извлек из кармана очки.

— Старый долг. Я мог бы о нем забыть и, возможно, простить, если бы не сегодняшнее неприятное событие.

Эштон просматривал документ, глаза его под очками сузились. И чем дальше он читал, тем напряженнее становилось его лицо, крепче сжимались зубы. Синклер невесело усмехнулся.

— Похоже, твой отец никогда не говорил тебе, что он связан со мной договором, мистер Маркхэм. Надо сказать, что он поступил глупо, решив работать за зарплату вместо того, чтобы отслужить мне положенные семь лет. Он был одержим идеей дать тебе хорошее образование.