«Да, платье само не поднимется и не уберется в сундук». Пришлось потратить несколько минут, чтобы убрать его, — у Кэрри это получалось так легко. Бетани не стала расправлять складки и рукава — просто свернула и сунула одежду в сундук.

Стоял теплый августовский вечер, дул легкий ветерок, насыщенный ароматом цветов и пением соловья, но Бетани не удавалось унять дрожь, хотя, забравшись в постель под грубоватые муслиновые простыни, она услышала непривычный, но странным образом успокаивающий Шелест соломенного матраца. Глэдстоун устроился на полу, рядом с постелью.

Гладя пса по шелковистой шерсти, она плотно закрыла глаза. Две скупые слезы появились на глазах, скатились к виску и исчезли в волосах.

* * *

Крепкие руки, схватив ее за плечи, посадили в постели, вырвав из объятий успокаивающего сна, — она недоуменно смотрела в темные глаза Эштона.

— Что ты здесь делаешь? — Его теплое дыхание, пахнущее солодом, коснулось ее, пальцы больно вдавились в плечи. Она поморщилась.

— Ты сделал мне больно.

Он чуть разжал пальцы, но оставался суровым. Она слегка приподняла подбородок.

— Живу здесь, Эштон.

— Не говори чепухи, это все равно что быстрого скакуна заставить работать на пашне.

Несмотря на резкость его голоса, она не отвела взгляд.

— Я обязана быть вместе с мужем, — твердо произнесла она, — где бы он ни находился.

Он так резко отпустил ее, что она упала на подушку.

— Куда ты собрался?

— Пойду на конюшню.

Бетани, соскочив на голый пол, в довершение всех бед этого злополучного дня занозила ногу и слегка поморщилась.

— Останься, Эштон.

Он с шумом выдохнул.

— Зачем?

— Ты же не можешь все время избегать меня.

— Возможно, ты приковала меня кандалами в глазах закона, но не в жизни.

Она дотронулась до него, обхватив ладонями его красивое сердитое лицо, и почувствовала, как он напрягся под ее теплыми прикосновениями.

— Не собираюсь приковывать тебя кандалами, — прошептала Бетани. — Я люблю тебя.

Он поморщился.

— В беде любой выход хорош, не правда ли, детка? — Его едкий сарказм ножом полоснул ее, проникая в сердце.

— Я говорю правду, — настаивала она. — Я действительно люблю тебя. С тех самых пор, как вернулась в Систоун. Раньше тоже любила, но не так, как сейчас.

— И именно поэтому ты флиртовала с капитаном Тэннером.

Бетани перевела взгляд на горевший в печи огонь.

— Дориан ничего не значит для меня. Я хочу тебя, Эштон.

Он схватил пальцами ее за подбородок, заставляя посмотреть себе в глаза.

— Почему ты не смотришь мне в глаза, когда говоришь это?

Она заморгала и замерла — слабый свет от затухающих углей в печи придал его чертам каменное, устрашающее выражение.

— Хочу тебя. Так сильно, что внутри все болит.

Холодная улыбка скривила его губы.

— Ах так, любовь моя, — проговорил он. — Тебя охватило желание, хорошо тебе известное.

Глава 7

Эштон слышал тяжелое дыхание Бетани.

— Знаю, ты сердишься на меня, — прошептала она, — но мне не по силам освободить тебя ни от женитьбы, ни от договора.

— И что прикажешь делать? Простить, потому что ты не можешь изменить того, что совершила?

— Возможно, еще о прощении говорить слишком рано.

— Тогда чего ты ждешь от меня?

— Я… Сегодня наша первая брачная ночь, Эштон. — Полено, зашипев, вспыхнуло в печи, осветив ее глаза: девушка казалась невинной, как котенок, и он почти смягчился… пока не вспомнил, что у нее есть коготки. Конечно, ей хочется спать с ним, вероятно, даже убедить, что ребенок, которым ее наградил Тэннер, на самом деле — исполнение его желаний…

— Итак, ты хочешь, чтобы я спал с тобой?

Она отвела взгляд.

— Да, — еле слышно произнесла она.

Он крепко сжал ее волосы.

— Не слышу тебя, любовь моя.

Бетани снова взглянула ему в глаза.

— Да, — повторила она более твердым голосом. — Хочу, чтобы ты спал со мной.

Эштон отпустил ее волосы и потянул за ленточку тонкой ночной рубашки, обнажив гладкую грудь. Потоки желания пронзили его. Пьянящий аромат исходил от ее чуть влажной кожи. К теплому запаху молодого тела примешивался жасминовый аромат духов. Против его собственной воли он испытывал сильное желание.

— Но я же не смогу быть нежным с тобой, — предупредил он, вызывающе посмотрев на нее.

— Этим меня не испугаешь, — она вздернула подбородок.

Разум подсказывал мужчине, что у него есть полное право швырнуть ее на постель и показать, что ее ждет в будущем, — а можно и поддаться очарованию ее глаз, насладиться ароматом нежной кожи, уничтожив воспоминания о Дориане Тэннере, доведя ее до безумной страсти.

Поднимая ее на руки и прижимая к груди, он еще не знал, какой из этих импульсов победит; все решила прядь девичьих волос, коснувшаяся его лица, и его охватила такая невероятная нежность, что гнев бесследно исчез. Когда Эштон опустил ее на постель и лег рядом, острое желание сразу овладеть ею постепенно угасло, уступив место нежности, — заглянув в ее сияющие глаза и увидев полные губы, понял, что не сможет быть грубым с ней. Проклиная переполнявшие его чувства, Эштон, склонив голову, жадно впился в ее губы — под его настойчивым поцелуем они раскрылись, его язык проник в нее, лаская мягкую глубину…

— О Боже, — пробормотал он, чувствуя, как ее тело содрогается от прикосновения его рук. — Почему не могу ничего поделать с собой? Ты мне кажешься такой сладкой. Почему хочу тебя, несмотря на то, как ты обошлась со мной?

— Может быть… — Она облизнула губы, как бы желая попробовать вкус его поцелуя. — Может быть, со временем ты согласишься, что мы совершили не такую уж роковую ошибку.

Его руки стали более настойчивыми и требовательными, исследуя ее гибкое и податливое тело.

— У меня есть все основания показать тебе, какую ошибку ты совершила. — Но случилось совершенно необъяснимое: его грубоватые прикосновения стали необыкновенно нежными, стоило ему притронуться к ее восхитительному телу. — И все же по непонятным мне причинам хочется показать тебе, что такое рай.

В ответ раздался ее тихий вздох, улыбка чуть коснулась губ, и в ней не было никакой хитрости или коварства; ее руки нежно обвили его шею, а губы снова ждали поцелуя. Эштон заглушил ее вздох поцелуем, наслаждаясь нежной мягкостью тела и все еще продолжая проклинать себя за слабость, которая заставляла так сильно желать ее. Когда жар во всем его теле стал невыносимым, он отстранил ее от себя, рассматривая милое лицо, излучающее счастье, глаза, полные удивления и восторга. Бетани гладила рукой его шею и лицо, и он удивился, ощутив шероховатость ее ладони. Взяв ее руку, поднес к глазам — его брови удивленно поднялись вверх, когда понял, что это волдыри. Эштон вопросительно взглянул на девушку.

— Доставала воду из колодца, — ответила она с улыбкой.

— Ты?

— Да. Мои руки скоро привыкнут к работе.

К его изумлению, на них оказались еще и ссадины.

— А это что?

— Высекала огонь, растапливая плиту, — долго ничего не получалось.

Внутри у Эштона что-то дрогнуло, когда он представил, как Бетани занималась этой чисто мужской работой.

— Ты не сможешь быть счастливой в моем доме, — грубовато заметил он, проводя пальцем по сбитым рукам Бетани.

— Мое счастье не в том, где я живу, — возразила она. — Оно в твоих руках, Эштон. И зависит от нас, от того, как мы вдвоем сможем устроить свою жизнь.

Гнев снова охватил Эштона. — Разве мало ответственности ты уже возложила на меня? А теперь еще хочешь убедить, что в моей власти сделать тебя счастливой или несчастной. — Грустная улыбка коснулась его губ. — Скажи, миссис Маркхэм, что мне сделать, чтобы ты осталась довольной?

Ее щеки вспыхнули, густые ресницы прикрыли блеск глаз.

— Я счастлива, когда ты меня так называешь, — призналась Бетани, — а также, когда касаешься меня.

Гнев сразу покинул Эштона, когда она взглянула на него с нежной и грустной улыбкой. Он поднес ее руку к губам и принялся целовать каждый ее палец в отдельности, не забывая и волдыри, затем сжал их в кулак, будто собираясь сохранить поцелуи внутри.

— Мои прикосновения? — спросил он, наблюдая, как краснеют ее лицо и шея. — Ты просишь так мало.

— Это все, что мне надо.

Пламя охватило его, он уже не в силах был вести душещипательные разговоры или заниматься невинными любовными играми — его страсть требовала немедленного удовлетворения, но Эштон не торопился. По каким-то причинам, о которых он не желал задумываться, ему хотелось подготовить не только ее тело, но и душу. Эштон постарался сдержать страсть, которая бушевала в нем.

Он поднял ее на ноги и опустился перед ней, прижав лицо к бедрам и лаская внутреннюю сторону колен. Медленно поднявшись на ноги, он спустил с плеч ее ночную рубашку. Ткань скользнула вниз, обнажив грудь и задержавшись на талии. Он чуть отступил назад и задержал дыхание, изучая, словно художник, с восхищением рассматривающий работу первоклассного мастера, два совершенных по красоте возвышения розоватого оттенка. Она задрожала и закрыла грудь руками.

Эштон покачал головой.

— Ты дрожишь, словно девственница, — грубовато заметил он, отводя ее руки.

— Я… Я никогда…

— Неужели твой капитан никогда не смотрел на тебя? — сердито спросил Эштон.

— Конечно, нет!

Он приложил пальцы к ее губам.

— Не надо больше говорить о нем. Ты замечательная актриса, Бетани. Может быть, нам удастся притвориться, что у тебя это в первый раз. — Он прильнул к ее губам и пробормотал: — И это наш первый поцелуй…

— Но…

Его губы заставили ее замолчать, а его руки коснулись груди.

— Может, притворимся, что тебя никто не трогал? — продолжил он, и его рука исчезла под ее рубашкой. — И здесь тоже?

Когда он ласкал ее дрожавшее тело, то почти верил, что у нее он первый, — реакция на его ласки последовала такая удивительная и восторженная, что сама девушка казалась чистой и незапятнанной. К сожалению, это было не так. Боже, какому хотелось забыть, что в этом теле, доставлявшем ему неземное наслаждение, осталось доказательство первенства Тэннера!

Эштон поднялся на ноги, снял рубашку и бросил ее на пол. Он почувствовал на себе ее взгляд, смущенный и ласковый, из-под густых темно-золотистых ресниц, — их глаза встретились, и он увидел в ее взоре изумление.

— Ты ведешь себя так, словно никогда не видела обнаженного мужчины.

Бетани окинула взглядом его плечи, а затем грудь, покрытую каштановыми волосами.

— Действительно, не видела, — тихо произнесла она.

Эштон сбросил с себя остальную одежду. Или она очень искусно лжет, или Тэннер не знает, как нужно любить женщину. Бетани старалась смотреть только ему в лицо, когда он ложился рядом с ней.

— Ты можешь смотреть на меня, миссис Маркхэм. — У нее сжало горло. Она так сильно покраснела, что было заметно даже в темноте. — Ты говорила, что не будешь пугаться меня.

Она провела пальцами по шраму на левом боку. Ее прикосновение обожгло его жарче, чем пуля из мушкета, когда-то ранившая его. Ее рука поползла вверх, лаская места, оказавшиеся, к его удивлению, такими чувствительными.

Он обхватил руками ее за талию и снял с нее ночную рубашку, затем развязал ленточки панталон, проделывая это особенно медленно; его желание росло по мере того, как из-под тонкой ткани освобождалось ее тело.

— А ты сложена почти идеально, — неохотно произнес Эштон. Он рассматривал ее грудь, которая скоро набухнет в ожидании ребенка. Чужого. — Почти, — повторил он и увидел, как она поморщилась, почувствовав гнев в его голосе. — Я думаю, мы оба далеко не идеалы для этого брака.

Она прикусила нижнюю губу, глаза наполнились слезами. Эштон смахнул слезинку, которая, казалось, обожгла ему палец.

— А это совсем ни к чему, чтобы ты плакала в моей постели, — смягчился он и поцеловал. — Мы сегодня много говорили, но мало что сказали. Думаю, пора прекратить разговоры.

Он опустил ее на постель, лаская бедра, доставляя блаженство несопротивляющемуся телу.

Губы Эштона внимательно исследовали каждый изгиб: ее пульс бился в ямочке у основания шеи, совпадая с ритмом его сердца, ощущался вкус росы и цветов, пьянящий гораздо сильнее, чем напитки в «Белой лошади». Лаская ее грудь, он не сдержал тихие стоны желания, вырвавшиеся из груди.

Рука опускалась все ниже и ниже, пробуждая и страсть девушки, она чуть приподняла бедра ему навстречу, но он продолжал начатую игру, едва касаясь ее плоти, возбуждая всю ее легкими прикосновениями. Когда движения ее бедер стали более настойчивыми, его рука опустилась вниз, касаясь и лаская нежную женскую плоть.