Селена нашла дочь сидящей у окна под темным ночным небом. Она остановилась, чтобы посмотреть на нее. Ульрика сильно выросла за последние месяцы, она была уже выше некоторых сестер храма. Ее тело начало округляться, ее руки и ноги становились сильнее. Ее прямые полосы стали светлее, голубизна глаз — насыщеннее. Селене уже казалось, что ее германская половина вот-вот вытеснит римскую. Она растет и отдаляется от меня, подумала вдруг Селена.

И она всегда такая серьезная. Почему Ульрика никогда не улыбается? Что скрывает она за этим серьезным взглядом? Может, эта ранняя серьезность появилась после смерти Рани? Или Ульрика всегда была такой?

Я не могу ее потерять, думала Селена. Она единственное, что у меня есть.

— Рикки, — тихо сказала она.

Ульрика обернулась. Ее взгляд был слишком серьезным для девочки ее возраста. Но ведь она же еще ребенок, говорила Селена себе. Она должна хихикать и смеяться, как другие девочки. Но Ульрика держалась вдали от других детей, у нее не было подруги, и Селена никогда не знала, о чем та думает.

Ее взгляд скользнул по кровати. В одно мгновение Ульрика вскочила на ноги, чтобы скрыть от глаз матери то, что лежало там, но было слишком поздно. Селена успела заметить книгу.

— Что ты читаешь? — спросила Селена, обойдя дочь и беря книгу в руки. — Ты снова была в библиотеке, не так ли?

Ульрика кивнула.

Селена положила книгу, не взглянув на нее, и присела на край кровати.

— Иди сюда, — сказала она и дала Ульрике знак сесть рядом. — Интересная книга?

Ульрика поколебалась, а потом сказала:

— Нет, там одна сплошная ложь.

Селена вздохнула. Она понимала, что тех сведений об отце и его народе, которые Ульрика могла почерпнуть из рассказов матери, девочке уже было мало, эти рассказы не могли удовлетворить ее ненасытную жажду знаний. Неудивительно, что она обратилась к другим источникам.

Селена вдруг вспомнила, что они уже давно не говорили о Вульфе. Когда это было в последний раз? Неужели еще в Иерусалиме? Неужели так давно?

Может, смерть Рани стала виной того, что они перестали разговаривать? Селену вдруг охватила паника. Я должна сейчас сказать что-нибудь о нем, думала она. Именно сейчас Ульрике как никогда нужна правда.

Но ее страх перед этим шагом был слишком велик. Поэтому она только тихо сказала:

— Твой отец был чудесным человеком, Рикки. Как было бы хорошо, если бы ты могла узнать его.

На мгновение в маленькой комнате стало совсем тихо, потом глаза Ульрики наполнились слезами. Увидев это, Селена обняла дочь. Впервые с того ужасного дня, когда они стояли в объятиях друг друга в конце переулка в Иерусалиме и оплакивали Рани.

— Ах, Рикки, — пробормотала Селена, — мне очень жаль. Мне так жаль!

— Мама, — всхлипнула Ульрика.

Больше они не говорили. Стена между ними не исчезла. Боль, стоявшая между ними, была слишком сильной. И какое действие произвела бы сейчас правда? — спрашивала себя Селена, гладя дочь по волосам. Что будет, если я скажу ей, что ее отец не умер в Персии, что он уехал в Германию, не зная, что она ждет ребенка, что сейчас он, возможно, в своих родных лесах и не имеет понятия о дочери, тоскующей о нем. Я не могу ей этого сказать. Я не могу…

— Пойдем со мной сегодня вечером, когда будет обход, Рикки, — предложила Селена и немножко отклонилась, чтобы убрать прядь мокрых волос с лица Ульрики, — помоги мне осмотреть пациентов.

Несколько секунд Ульрика не отрываясь смотрела на мать, почти удивляясь, вдруг ее лицо изменилось, потемнело, и она разочарованно отстранилась. Потом она встала и снова подошла к окну.

— Я… я не хочу, мама. Я устала.

Селена посмотрела на дочь. Что я сделала не так? Мгновение глубокого доверия, общей боли, такое драгоценное, будто унесло ветром.

— Хорошо, — сказала она, встала и пошла к двери. — Ульрика, ты не должна тайком бегать в библиотеку. Молодым девушкам опасно находиться в гавани. Ты поняла меня?

— Да, мама.

— Мы пойдем туда завтра вместе, хорошо? Мы попросим библиотекаря выдать нам лучшую книгу о стране на Рейне. Хочешь?

— Да, — ответила Ульрика и, отвернувшись, опять принялась рассматривать пейзаж за окном.

48

— Семь новых послушниц! — радостно воскликнула мать Мерсия, наполняя кубки вином. — Только подумай, Перегрина. Никогда в истории храма не было так велико число наших послушниц. И всем этим мы обязаны тебе.

Селена разглядывала глубины темного вина и с грустью думала о Рани. Ей бы так понравилась жизнь в Александрии! Как все могло бы обернуться, если бы Рани не умерла! Она мечтала побывать в школе медицины. Возможно, она купила бы здесь, в Александрии, дом, где они могли бы жить вдвоем. Может быть, они регулярно посещали бы школу, чтобы учиться у великих ученых.

И возможно, Селена смогла бы, так как у нее были бы деньги, продолжать поиски человека, который мог бы рассказать ей о ее семье. Без средств к существованию и без крыши над головой Селена была вынуждена искать помощи в храме. Она уже много раз была близка к тому, чтобы довериться матери Мерсии и попросить ее о помощи, но настоятельница монастыря была слишком далека от мирских забот. Она переступила порог храма совсем юной девушкой, почти шестьдесят лет назад, и с тех пор не сделала ни шагу за его ворота. Все, что она знала о мире за пределами территории храма, она слышала от своих редких посетителей. Мать Мерсия была высшей жрицей Исиды, ее дух витал в высших сферах. Она уж, конечно, не могла помочь Селене в ее поисках, и Селена не хотела понапрасну обременять добрую женщину своими заботами.

Об Андреасе она тоже не сказала матери Мерсии ни слова. Она порасспросила о нем в школе, но в ответ одни лишь покачивали головами, другие говорили: «Ах да, Андреас! Молодой человек из Галлии» и она понимала, что они имеют в виду совсем не того Андреаса. Оставив напрасные расспросы, Селена замкнулась в своей тихой грусти. Потерять его вновь было хуже, чем все, что ей до сих пор пришлось пережить. Поэтому она заперла свою тайну в надежном месте. Теперь она хотела полностью посвятить себя служению богине, применяя знания и умения, полученные в долгих путешествиях, на пользу тем, кто в них нуждался.

— Многие молодые женщины хотели бы вступить в круг сестер Исиды, — сказала как раз мать Мерсия, — но их пугает мысль о том, что им придется всю свою жизнь посвятить таким примитивным задачам, как курение фимиама и копирование священных текстов. И поэтому они не приходят. Но теперь мы можем предложить им занятие, которое они сочтут для себя достойным, — уход за больными. Теперь дошло уже до того, что мне приходится отклонять просьбы о принятии на службу. — Мать Мерсия улыбнулась. — А ты выдающаяся учительница, Перегрина.

— Признание — не только моя заслуга, матушка. У меня прекрасные ученицы. Хотя в своем излишнем усердии они делают кое-что неправильно. Главное, что они придерживаются правила, которое я считаю основным: прежде всего — не навредить.

— Это интересно, — заметила мать Мерсия и глотнула вина. — Мой старый друг Андреас любит повторять то же самое.

— Андреас? Вы знаете человека по имени Андреас?

— Ну конечно! А как же? Мы познакомились много лет назад, когда он учился здесь в школе медицины. Теперь я редко вижу его. Он очень много путешествует. Но каждый раз, когда он бывает в Александрии…

— Матушка Мерсия, — пробормотала Селена, — я знала когда-то врача по имени Андреас. Это было много лет назад. Это было в Антиохии.

— Действительно, странное совпадение. Совсем недавно он сказал мне, что ты напоминаешь ему кое-кого, кого он знал в Антиохии.

Селена вытаращила глаза:

— Он был здесь? В храме? И он меня видел?

Мать Мерсия удивленно покачала головой:

— Неужели мы говорим об одном и том же человеке?

— Где он сейчас? Я должна это знать.

— Каждый раз, когда он приезжает в Александрию, он останавливается в школе медицины, снимает там комнату. Но я не думаю, что он еще там. Он собирался отправиться в Британию.

— Прости меня, матушка, — выпалила Селена, вскакивая и направляясь к двери.

— Перегрина, подожди!

Но ее уже и след простыл.

Толпы людей наводнили широкие улицы Александрии — одни из них просто прогуливались, другие торопились в один из многочисленных театров, третьи вышли посидеть к одном из парков, чтобы насладиться теплым вечером. Мало кто обращал внимание на молодую женщину в белых одеждах, которая торопливо шла по улицам, склонив голову, как это обычно делали сестры.

Школа медицины находилась на Прибрежной улице и выходила окнами на мощную каменную дамбу, связавшую город с островом Фараон и известным маяком, славившимся как одно из семи чудес света. Это было грандиозно задуманное здание из белого мрамора и алебастра с внутренними дворами и колоннадами, ярко освещенное факелами.

Селена бегом пересекла широкий газон, пронеслась мимо группы студентов медицины в белых туниках и тогах вверх по лестнице, которая, казалось, никогда не кончится. Перед роскошной двустворчатой дверью, охраняемой статуями богов целительского искусства, Селена остановилась, чтобы перевести дыхание.

Через мгновение, когда она переступила порог ротонды, у нее появилось ощущение, что она вошла в святыню. В некотором роде это действительно было так, потому что здесь собрались боги: Эскулап, греческий бог целительства, его дочери Панацея и Гигиена. Тот, древнегреческий бог науки, сам Гиппократ стоял в нише, в ногах у него горела вечная лампа.

Увидев слугу, который подметал пол, Селена спросила, где найти одного из гостей, который ненадолго остановился в школе, и он рассказал ей, как идти в жилые комнаты на другой стороне двора.

Она снова помчалась. Не думаю, что он все еще там, сказала матушка Мерсия. Он вроде бы собирался отплыть к берегам Британии.

Сердце Селены готово было выскочить из груди. Он должен быть здесь, думала она. Пожалуйста, будь здесь, думала она.

Комендантом здания был дружелюбный старый грек, которого, казалось, позабавило появление запыхавшейся Селены.

— Ах да, Андреас, — сказал он, подмигивая в ответ на ее вопрос, — он в доме для гостей. Он твой друг?

— Отведи меня, пожалуйста, к нему.

Он провел ее через сад по извилистой тропинке и, наконец, вверх по лестнице. Он трещал не переставая, но Селена не слушала его. Она смотрела прямо перед собой, широко раскрыв глаза, прижав обе руки к колотящемуся сердцу.

Наконец они вошли в коридор. За закрытыми дверями Селена слышала приглушенные голоса, музыку.

— Вот, — сказал болтливый грек, — здесь живут наши гости. В прошлом году у нас останавливалась даже жена губернатора, она набиралась сил после операции…

— В какой комнате живет Андреас? — перебила его Селена. Ее голос дрожал, она едва могла дышать.

— Вот здесь, — ответил комендант, остановился у закрытой двери и постучал.

Из комнаты не доносилось ни звука.

Он постучал еще раз.

Внутри было все так же тихо.

— Может быть, он спит? — предположила Селена.

Грек бросил на нее удивленный взгляд, потом открыл дверь. Комната была пуста.

— Он уехал, — констатировал комендант.

Селена вошла в комнату, отодвинув его. Она увидела кровать, сундук, стол и стул. Все голо и пусто.

— Вы ищете Андреаса?

Селена резко обернулась. Опираясь о косяк, у двери стоял мужчина.

— Ты знаешь, где он? — спросила она.

— Он уехал несколько часов назад. Он сказал, что ему нужно на корабль.

— На какой корабль? Ты знаешь?

Он оглядел ее сверху донизу и обменялся многозначительными взглядами с комендантом.

— Он только сказал, что собирается в Британию, а на каком корабле — этого я не могу тебе сказать.

Они оба смотрели ей вслед, пока она мчалась по коридору. Один из них, видимого, пустил какую-то шутку, они захохотали, и этот хохот разнесся гулким эхом в жаркой ночи.


В последний раз Селена видела порт, когда они с Ульрикой, обвешанные узлами, ступили на землю. Тогда он совершенно ошеломил ее. Такое же впечатление он производил и сейчас. Но теперь она не позволяла толпе, матросам и портовым рабочим, кричавшим ей что-то вслед, испугать себя.

Она бежала от одного пирса к другому, расспрашивая о каждом корабле, разговаривала с владельцем каждого судна, который не понимал по-гречески, наводила справки у каждого ворчливого капитана, пыталась разговаривать с агентами, у которых не было для нее времени. Матросы что-то чинили на мачтах. Корабли загружались и разгружались. Гигантские паруса были расправлены для штопки, напуганные животные метались в клетках, рассерженные пассажиры спорили с кассиром корабля. Селена останавливала каждого, кто попадался ей на пути, и расспрашивала о корабле, отправлявшемся в Британию. Один сказал ей, что это тот, в самом конце, он вот-вот отправится, другой утверждал, что на корабль она уже опоздала. В ближайшее время ни одно судно не выйдет в море. Она не получила ничего, кроме неверных указаний, которые только сбивали ее с пути.