Барбара Вуд - Огонь души

И наконец, она обратилась мыслями к Андреасу. Ее любовь к нему казалась ей такой безграничной, как море, и очень глубокой, даже глубже, чем морские глубины под кораблем. И все же она его потеряла, ее мечты разбились. Но может быть, в Риме, когда он вернется из Британии, если это позволят боги…

Может быть, моя жизнь была лишь прелюдией к этому моменту, возбужденно думала Селена, когда корабль приближался к порту. Боги подготовили меня, и теперь я во всеоружии.

— Рим — опасный город, Селена, — предупреждал Андреас. — Особенно для одинокой женщины. Иди к Паулине. Она мой старый друг, она поможет тебе.

Селена представляла себе дом Паулины маленьким и скромным, а саму женщину — похожей на мать Мерсию. Вилла же на холме Эсквилин и женщина, жившая в ней, никоим образом не соответствовали ее представлениям.

В первый же день по приезде в Рим, ясный и осенний, Селена и Ульрика отправились на холм Эсквилин. Улица, на которой стоял дом Паулины, была не особенно заметной, с одной стороны вдоль нее тянулась одна-единственная длинная стена, за которой скрывались роскошные дома богатых людей. Селена и Ульрика вошли в великолепный сад, полный дарящих тень деревьев и благоухающих цветов. Журчание фонтана сопровождало их на пути в атриум, за которым виднелся перистиль — окруженный колоннами внутренний двор дома.

Селена была ошарашена этой роскошью и этим великолепием.

— Паулина — вдова, — рассказывал ей Андреас. — Ее муж, Валерий, и я были близкими друзьями. Теперь она живет одна в доме, который он ей оставил. Она одинока, я думаю, она будет рада твоему обществу.

Музыка и смех раздавались из одной из комнат и разливались на весь внутренний двор, дверь открылась и вышла женщина. Она с благородной грацией пересекла перистиль и вышла в атриум.

Паулина Валерия была среднего роста и хрупкого телосложения. У нее была нежная и очень белая кожа, как будто она никогда не бывала на солнце. Ее темно-каштановые волосы были уложены в причудливую пирамиду из мелких локонов. Ей было около сорока лет — гораздо меньше, чем Селена могла предположить.

Паулина окинула беглым взглядом Селену, ее простое льняное платье и крестьянские сандалии. На Ульрике ее взгляд задержался несколько дольше. Селене даже показалось, что по ее лицу скользнуло неодобрение, потом она сказала на латыни:

— Я Паулина Валерия. Вы хотели меня видеть?

Селена ответила по-гречески:

— Я и моя дочь только что приехали в Рим. Я друг Андреаса, врача, и он посоветовал мне зайти к тебе.

Красивые глаза цвета топаза сверкнули.

— Понятно. Добро пожаловать в Рим. Вы здесь впервые?

— Да. Моя дочь и я приехали из Александрии. Мы не знаем здесь никого, кроме Андреаса.

— Ах да, Андреас. Как он поживает?

— Сейчас он на пути в Британию.

— Я знаю. Три месяца назад я провожала его до Остии. Удачно ли он отплыл из Александрии?

— О да. Корабль отправился при хорошей погоде.

Паулина замолчала на минуту, а потом спросила:

— Где вы остановились?

Когда Селена назвала ей постоялый двор неподалеку от Форума, где они с Ульрикой провели прошлую ночь, Паулина холодно улыбнулась и сказала:

— Вам нужно перебраться сюда, в мой дом. На постоялых дворах все очень дорого и не всегда безопасно. Вы друзья Андреаса — значит, вы мои друзья. Я прикажу рабам принести ваши вещи.

Она позвала раба, который должен был отвести их в их комнаты. Прежде чем покинуть атриум, она добавила:

— Разумеется, вы можете оставаться здесь столько, сколько пожелаете. — Потом она взглянула на Ульрику: — Сколько лет твоей дочери?

— В марте ей будет тринадцать.

Паулина, казалось, задумалась на мгновение.

— Дом большой, — сказала она. — Ребенок может здесь легко заблудиться. А парк за домом довольно обширный. Ты, наверное, постараешься убедить ее не бродить вокруг, а оставаться неподалеку от ваших комнат.

Проходя по внутреннему двору, они снова услышали музыку. В комнате громко разговаривали.

— Я совершенно не понимаю, почему Амелия вышла за него. Он же не ее круга, — сказал кто-то.

— Потому что он красив и богат, — последовал ответ, а за ним раздался громкий смех.

— Ну хорошо, — продолжала женщина, — его семья при деньгах, но у них нет имени. Над Амелией теперь все смеются. А, вот и Паулина! Спросите же ее, что она думает о бедной Амелии.

Но когда Паулина вошла в комнату, смех стих. Селена услышала шушуканье и представила себе любопытные взгляды гостей, следовавшие за ними, когда они шли мимо открытой двери.

Ульрика изумленно оглядывалась, пересекая вместе с матерью внутренний двор. Она не могла себе представить, что все это может принадлежать одному человеку. И тут вдруг ее взгляд упал на юношу, на два или три года старше ее, который сгребал листья с дорожки внутреннего двора. Она обескураженно уставилась на него. У него были светлые волосы и голубые глаза, и он был очень высок. Когда он, почувствовав ее взгляд, оторвался от работы и взглянул на Ульрику, то был поражен не менее, чем она. Широко раскрыв глаза, юноша смотрел на нее, забыв о граблях, которые держал в руке.

Привыкшие за время долгих путешествий приспосабливаться к любым обстоятельствам, Селена и Ульрика быстро освоились в доме Валерия. Они рано легли спать в этот день, изнуренные долгим морским путешествием и оглушенные новыми впечатлениями.

Ульрика, которая с того самого дня, когда мать сообщила ей, что они уезжают из Александрии, была не слишком многословна, пожелала ей теперь коротко доброй ночи и отправилась спать, мечтая поскорее забраться в чистую постель. Она думала о том юноше, которого видела во дворе.

Селена лежала в постели в соседней комнате и не могла заснуть. Ее тело устало, но дух ее бодрствовал. Станет ли этот город, станет ли Рим ей родным домом? Ей казалось, что так оно и будет. Здесь была ее семья, могущественные властители империи, мужчины и женщины, которые были ее кровными родственниками. И здесь был дом Андреаса, куда однажды он вернется из Британии. Но что еще ждет ее в Риме? Ее ящик с лекарствами стоял в ногах кровати, исцарапанный и потертый, но полный снадобий, которые она собрала за время долгих странствий.

— Римляне нуждаются в тебе, — сказал ей Андреас. — В Риме нет приютов для больных, таких, какие ты видела в других городах, там нет прихрамовых больниц, таких, какую ты создала в Александрии, там нет убежища боли и страданиям. Твое предназначение находится в Риме.

Веки Селены начали наливаться тяжестью, а мысли ее обратились к Паулине. Что она значит для Андреаса, а что — он для нее?

В то время как дыхание Селены становилось глубже и медленнее, она увидела перед собой Андреаса, и старая боль, прежняя тоска снова дали о себе знать. Она любила его так же сильно, как и в первый день.

— Люди, которые живут там, наверху, — наши родственники, Рикки, — сказала Селена с гордостью, — мы с ними одной крови.

Они стояли у подножия Палатинского холма и смотрели на террасы и залы с колоннами благородных дворцов, стоявших в тени кипарисов. Селена опять пыталась разъяснить Ульрике сложные семейные связи так, чтобы девочка смогла это понять.

— Август, первый император, — объясняла она, повторяя слова Андреаса, сказанные ей в тот вечер у матери Мерсии, — был внучатым племянником Юлия Цезаря. Его сестра Октавия вышла замуж за Марка Антония. Их общая дочь Антония вышла замуж за Друса, и у них было два сына — Германий и Клавдий. Этот Клавдий и есть теперь римский император. Хотя родство и дальнее, но все же он наш родственник.

Немного позже они посетили святыню Юлия Цезаря, ротонду, где римляне могли выразить ему свое почтение.

— Он был твоим прадедушкой, Рикки, — сказала Селена, — семья Клавдия, правящая сейчас в Риме, может обосновать свое право на власть всего лишь капелькой крови Юлия в своих жилах. Но твоя кровь, Рикки, чиста, ты прямой потомок Юлия Цезаря. Его сын был твоим дедом.

Ульрика молча слушала ее, изучая огромную статую человека, которого она презирала. Она стыдилась своей кровной связи с ним, так как он был первым, кто ворвался со своей армией в долину Рейна и поработил народ ее отца.

Она не хотела иметь ничего общего с этими людьми и с этим городом. Резким движением она отвернулась от статуи Цезаря и устремила свой взгляд на север.

Каждый день Селена, которой поначалу было тяжело ориентироваться в огромном городе, уходила из дома по утрам и бродила по улицам, пока у нее не начинали ныть ноги; она пыталась запечатлеть в памяти направления улиц и переулков, местоположение бесчисленных монументов, разговаривала с людьми и скоро начала чувствовать этот город. Свой ящик она всегда носила с собой, и часто ей приходилось останавливаться, чтобы оказать помощь. Как и говорил Андреас, здесь некуда было пойти больным и инвалидам.

Вскоре Селена поняла — Рим был двуликим городом. Один Рим был мрачным и жестоким, с темными переулками, где маленькие душные дома были битком набиты людьми, где тысячи людей сидели праздно, без дела и топили свою неудовлетворенность в пиве, которое им раздавали городские власти.

Другой Рим был городом богатых, которые, как и Паулина, жили в роскошных домах за высокими стенами, — группа людей, владевших миром, но не интересовавшихся положением людей в этом мире.

Селена быстро усвоила, что после захода солнца следует поспешить домой. Когда день клонился к закату, власть над городом захватывали опасные люди, которые ничего не боялись, потому что и надеяться-то им было не на что. Неудивительно, что на окнах домов стояли решетки, а на дверях — тяжелые засовы. Ночью в Риме царило беззаконие.

Хозяйку дома Селена встречала редко. По рассказам Андреаса Селена представляла себе ее образ жизни совершенно иначе. На самом деле та никогда не бывала одна. На вилле всегда были гости, шумные вечеринки за ужином, поэты читали свои стихи, артисты развлекали гостей своим театральным искусством. Каждый вечер рабы зажигали факелы и лампы в доме и внутреннем дворе, потом появлялись гости со своими телохранителями, и вскоре по всей вилле раздавались музыка и смех.

Селену и Ульрику никогда не приглашали на эти увеселения, но они не могли не слышать праздничного оживления из своих комнат на втором этаже, а иногда Ульрика выходила на балкон и, встав на колени, смотрела вниз через прутья решетки.

Селену не обижало то, что ее исключили из всеобщего веселья, ее мысли были заняты другим. Каждый день ни свет ни заря она уходила из дому без Ульрики, которая предпочитала оставаться дома, и, усталая, возвращалась домой лишь после захода солнца; ноги ее ныли, а ящик становился к этому времени значительно легче. Вечера она проводила за сматыванием бинтов, заточкой скальпелей и сортировкой трав, которые она купила на форуме.

Селена была готова. Она точно знала, что в этом городе ее ждет предназначение, и она надеялась распознать его.

Ульрика резко подняла голову и увидела мелькнувшую в окне гриву светлых волос. Значит, он опять следил за ней, этот юноша с льняными волосами. Она отложила книгу, встала с кровати и на цыпочках прокралась через комнату.

Уже в пятый раз за эту неделю она ловила его на том, что он подсматривал за ней. Иногда, идя через внутренний двор, она чувствовала на себе его взгляд, а однажды, провожая мать до ворот, она заметила, что юноша прячется в кустах.

Она выглянула за дверь. Коридор был пуст. Внизу, во дворе, рабы зажигали факелы. Ульрика удивилась. Она так увлеклась чтением, что не заметила, как стемнело. Солнце уже клонилось к горизонту, а Селены все еще не было дома.

Ульрика вышла из комнаты и огляделась. Напротив открылась дверь, и оттуда вышли двое гостей Паулины, сенатор и его жена. Ульрика наблюдала за ними. Люди, приходившие в этот дом, были всегда элегантно одеты, мужчины были благородны, а женщины — изящны. Они странно разговаривали — их греческий был абсолютно чист и изыскан, даже смеялись они иначе, вежливо и сдержанно. Ульрика была очарована гостями Паулины, но одновременно они и ужасали ее.

Сенатор и его жена спустились во внутренний двор, и в то же мгновение краем глаза Ульрика ухватила какое-то движение. Она резко повернулась и успела увидеть, как юноша исчез в нише ворот.

— Подожди! — крикнула она. — Не убегай.

Она побежала вслед за ним по коридору и остановилась перед закрытой дверью. Она поколебалась с минуту, потом открыла ее. За дверью она увидела малообжитую комнату, похожую на ее собственную.

— Выйди, пожалуйста, — сказала Ульрика. Она вступила в комнату, остановилась и прислушалась, но услышала только голоса прибывающих гостей внизу. Она снова позвала юношу, на этот раз не по-гречески, а по-арамейски.