— Ты меня понимаешь? Ты можешь меня не бояться. Я только хотела с тобой поговорить.

Она сделала еще несколько шагов. Заметив, что занавеска на окне шевельнулась, хотя сквозняка не было, она мягко сказала:

— Тебе не за чем меня бояться. Я не из этих людей. Пожалуйста, выйди.

Она не сводила глаз с занавески.

— Я не уйду отсюда, — решительно сказала она, — я останусь здесь, пока ты не выйдешь.


Селена вышла из бедного дома у реки и с ужасом заметила, что уже очень поздно. Она слишком долго просидела с малышом, мать которого привела ее, потому что не могла понять, отчего он ни на что не реагирует и отказывается есть. Солнце уже почти опустилось за холмы, а она все еще была в этом грязном нищем квартале у реки.

Она крепко прижала к груди ящик с лекарствами, свернула в первый переулок, уводивший от Тибра, и заспешила в сторону Эсквилинского холма.

Вдруг дорогу ей переградила толпа, появившаяся из-за угла. Люди громко и злобно выкрикивали слова, требуя «хлеба и зрелищ». Селена знала, что это такое, она уже была свидетельницей подобных выступлений в Риме. Толпа ругала в этот вечер вечное отсутствие Клавдия в Риме и питание, становившееся все более и более скудным.

Селена пряталась в нише ворот, пока разъяренные люди шли мимо, тряся кулаками и выкрикивая проклятия богачам. Количество праздношатающихся в Риме стало слишком большим, основная часть населения жила за счет бесплатных пайков, которые давало правительство, и таким образом появился класс людей, которые в любой момент могли разжечь мятеж. В тот вечер эти люди лишь искали развлечения в том, чтобы шумно пройти по улицам и подразнить солдат, которые в этот момент появились в конце переулка.

Когда солдаты и плебеи встретились на перекрестке, к ним присоединились еще и всадники, к их седлам были прикреплены корзины, из которых те ловко извлекали змей и бросали их в толпу. Люди бросились врассыпную, и через несколько минут улица опустела, остались лишь солдаты, собиравшие своих змей.

Покинув спасительную нишу, Селена увидела человека, который, прижимая руку к боку и качаясь, отделился от стены дома и упал на землю. Солдаты не обращали на него внимания, а Селена бросилась к нему. Под ребрами у него зияла рана. Быстрый осмотр показал, что здесь, на улице, она ничего не сможет сделать. Рана сильно кровоточила, ее следовало хорошенько перевязать, к тому же раненому нужно было место, где он мог бы спокойно отлежаться.

Селена собралась попросить одного из солдат о помощи, но, подняв голову, увидела, что улица уже опустела. И тут она вспомнила об острове посреди реки, где стоял храм Эскулапа.

Мост на остров был неподалеку. Она помогла раненому, слабеющему и теряющему сознание, подняться на ноги и повела его, поддерживая за талию, вниз, к реке.

Старый каменный мост соединял левый берег Тибра с островом. Он находился неподалеку от входа в театр Марселя, куда стекались толпы народу, чтобы купить билеты на вечернее представление. Селена помогла незнакомцу пробраться сквозь толпу к мосту.

Она знала, что стоявшие на острове здания, которые четко вырисовывались в последних лучах заходящего солнца, принадлежали храмовой территории. С момента прибытия в Рим она еще ни разу не была в этом святом месте, но предполагала, что оно похоже на все остальные храмы Эскулапа в империи, и надеялась, что раненый получит здесь помощь. Но, дойдя до конца моста, она увидела такую ужасающую картину, что не могла поверить своим глазам.


Занавеска наконец шевельнулась, и показалась светловолосая голова. Юноша недоверчиво уставился на Ульрику своими голубыми глазами, готовый в любой момент обратиться в бегство.

— Тебе незачем бояться меня, — снова сказала Ульрика, не понимая, почему он такой робкий. Она протянула ему руку. — Я твой друг.

Он вышел из-за занавески, все еще недоверчиво держась на расстоянии. Теперь Ульрика поняла, почему он такой пугливый. Его руки и плечи были все в рубцах от ударов плетью, совсем еще свежих, а на запястьях виднелись кровавые следы от цепей. Он, судя по всему, совсем недавно был взят в плен и был еще совсем диким…

— Ты меня понимаешь? — спросила она по-гречески.

Он лишь молча смотрел на нее, не понимая явно ни слова из того, что она сказала.

Она внимательно рассматривала его. Он был высоким и длинноногим, как и она сама, и у него было красивое лицо. Широко расставленные большие голубые глаза, длинный и прямой нос. Ульрика видела, что он ее не боялся, просто вел себя, как всякое дикое животное, осторожно.

— Я Ульрика, — сказала она и показала на себя. — Как тебя зовут?

Он смотрел на нее, широко раскрыв глаза.

— Ульрика, — повторила она, касаясь рукой груди, — я Ульрика. — Она подошла поближе, но тут же остановилась, заметив, что он отступил. Она показала на него указательным пальцем и посмотрела вопросительным взглядом.

— Эрик, — сказал он наконец.

Ульрика улыбнулась:

— Здравствуй, Эрик.

Она подошла еще чуть ближе. На этот раз он остался стоять на месте. Подойдя достаточно близко, она взглянула ему на грудь. У него на шее висел крест Одина. Она схватилась за свой кожаный шнурок и вытащила его из-под платья. Эрик смотрел на нее широко раскрытыми глазами.

— Один, — сказал он, все еще не веря своим глазам.

— Да, это Один. Мой отец отдал перед смертью этот крест моей матери.

Он изучающе посмотрел ей в глаза, а потом робко улыбнулся.

— Так-то лучше, — произнесла Ульрика. — Я научу тебя своему языку, а ты меня — своему, и мы будем дружить, потому что мы принадлежим одному народу.

Когда она опять протянула ему руку, юноша робко пожал ее. Ульрика была счастлива. Она забыла, что уже очень поздно, что на улице уже темно, а ее матери все еще нет дома.


Паулина проводила последних гостей до ворот, поцеловала каждого на прощание и вернулась в дом. Неожиданно налетел горячий ветер и подхватил опавшие листья, которые теперь кружились по двору. Паулина ускорила шаг, пересекла сад и прошла через атриум к лестнице, которая вела в ее покои. На полпути она остановилась. Кто-то сидел на скамейке во внутреннем дворе. Она подошла поближе и увидела, что это ее маленькая гостья, Ульрика. В лунном свете ее лицо казалось очень бледным.

— Что ты делаешь здесь, на улице? — спросила Паулина.

— Я жду маму.

Паулина подняла брови:

— Ее еще нет дома?

Ульрика сжала губы и тряхнула головой. Уже наступила полночь. Она сидела здесь уже несколько часов, с тех пор как за Эриком пришел надсмотрщик и увел его в дом для рабов. К ужину она не прикоснулась и, волнуясь за мать, спустилась во двор, чтобы подождать ее там.

Паулина заколебалась. Ей вдруг захотелось сесть рядом с девочкой, утешить ее, но она тут же подавила это мимолетное желание.

— Ты знаешь, куда сегодня отправилась твоя мать? — спросила она.

Ульрика снова тряхнула головой, не говоря ни слова.

Она боится, думала Паулина. Но не хочет показать свой страх.

Она снова ощутила желание утешить ребенка. Но Паулина была сильной женщиной Чувствами можно управлять — это она знала по опыту, — если только бороться с ними достаточно решительно.

— Может быть, послать кого-нибудь из рабов поискать ее? — разумно предложила она.

Ульрика взглянула на нее:

— О да, а ты можешь это сделать?

Паулина отвернулась, избегая взгляда этих полных надежды глаз, и уже пожалела о своей слабости. Она не должна была принимать у себя этих двоих. Она сделала это только ради Андреаса.

В этот момент ворота открылись, через секунду во двор вошла Селена.

— Мама! — закричала Ульрика и бросилась к ней.

Селена обняла девочку:

— Рикки! Мне очень жаль, что я заставила тебя волноваться. У меня не было возможности дать тебе знать о себе.

Селена подняла голову и увидела Паулину, которая неподвижно стояла в свете луны. Ее взгляд выражал смятение и что-то еще — может быть, боль?

— Где ты была, мама? — спросила Ульрика и выскользнула из объятий Селены.

— Я была в храме Эскулапа.

— В храме Эскулапа?! — воскликнула Паулина. — Ты больна?

— Нет, Паулина, я была…

— Если ты больна, можешь обратиться к моему врачу. Тебе незачем ходить на этот ужасный остров.

Прежде чем Селена успела что-то объяснить, Паулина добавила:

— Уже поздно. Твоя дочь очень боялась за тебя.

Селена и Ульрика поднялись по лестнице рука об руку.

— Ах, мама, ты себе не представляешь, как я за тебя волновалась.

— Прости меня, Рикки, — ответила Селена, растирая ноющее бедро, и поставила ящик с лекарствами на стол.

Ее платье было перепачкано, волосы выбились из-под белого платка, и пряди нависали на лицо, но глаза ее блестели.

— Сегодня произошло нечто чудесное, Рикки.

Пока Ульрика несла теплую воду и наполняла таз, чтобы мать могла помыться, Селена рассказывала ей о человеке, которого она привела в храм на острове, и о той ужасной картине, которая предстала ее глазам.

— Это невероятно, Рикки! Сотни людей скопились на этом маленьком острове. Там просто яблоку негде упасть. Если бы ты только видела эту нищету! Сотни больных и раненых, Рикки, и всего лишь горстка братьев и жрецов, которые заботятся о них. Верховный жрец, человек по имени Герод, рассказал мне, что врачи из города, которые раньше приходили сюда, чтобы оказать помощь, уже давно здесь не показываются, потому что число нуждающихся в помощи слишком велико.

— Это было ужасно, эти бедные мужчины и женщины — в основном рабы, которые больше не нужны хозяевам, Рикки! В этом городе, похоже, обычное дело — приводить в храм Эскулапа рабов или даже просто стариков и там бросать их на произвол судьбы Жрецы бессильны что-либо сделать. Все так запущено! И поэтому тот, кто и хотел бы прийти в храм в поисках помощи божьей, не приходит. В результате касса храма пуста, а братья едва ли могут чем-то помочь бездомным рабам.

Селена взяла Ульрику за руки и посадила ее рядом с собой на кровать.

— Я чувствую, Рикки, — страстно произнесла она, — время пришло. Теперь я знаю, в чем мое предназначение.

Ульрика как зачарованная смотрела на мать, она видела ее раскрасневшиеся щеки, ее блестящие глаза и чувствовала, как она взволнованна.

— Как только я увидела этот остров, — продолжала Селена, — я сразу поняла. Я поняла, что это конец моего долгого пути, я поняла, почему моя жизнь была такой, какой она была. Андреас был прав. Он был прав, Рикки. Мое предназначение здесь, в Риме.

Селена так сильно сжала руку Ульрики, что девочке стало больно. Какая-то огромная сила перетекала из рук матери в ее руки. Как чудесно, думала Ульрика, как замечательно быть такой уверенной и твердо знать, где твое место.

— И что ты теперь собираешься делать, мама? — спросила она, взволнованная пылкой речью Селены.

— Я буду работать на острове, Рикки. Он снова может стать прибежищем для страждущих, как это было прежде. Это и есть цель, с которой боги привели меня сюда. Я приложу здесь все свои способности и знания, которые я получила за время долгих своих странствий, я буду работать на этом острове, который боги, похоже, забыли.

Селена импульсивно отпустила руки Ульрики и крепко прижала к себе дочь.

— Мы будем работать вместе, — сказала она. — Я научу тебя всему, что знаю сама. Я передам это тебе, дочь моя, чтобы мечта никогда не умерла.

54

Поначалу жрецы и братья удивлялись тому, что Селена упорно каждый день приходит на остров. Они не могли взять в толк, почему и зачем она делает это, и только постепенно, убедившись вполне в ее добрых намерениях, они прониклись к ней глубокой благодарностью и признательностью.

— Многие врачи из города приходили сюда помогать нам, — рассказывал Селене Герод. — Некоторые приходили раз в месяц, другие — чаще, чтобы послужить богу. Какое-то время мы гордились нашим храмом, и бог творил чудеса. Но потом к нам начали приводить рабов, которых выгнали хозяева, их становилось все больше и больше, и ты сама видишь, что теперь стало с нашим храмом.

Внутри храм был таким же, как и другие святыни Эскулапа: длинная базилика и статуя бога выше человеческого роста в конце ее, больше там ничего не было, — паломникам нужно было место, чтобы лечь здесь в надежде, что бог исцелит их во сне. Этот исцеляющий сон называли инкубацией, во время которой бог являлся к ищущему помощи в образе жреца или врача и лечил его или учил, что нужно сделать, чтобы исцелиться.

Вдоль стен стояли благодарственные жертвы тех, кто вылечился, каменные или терракотовые изображения частей тела, которым было даровано исцеление. Многие из них были покрыты толстым слоем пыли, видно было, что стоят они здесь уже очень давно. Селена знала, почему тут не было видно новых даров — храм был переполнен, здесь нашли приют тысячи рабов, оставшихся без крова, и потому здесь не было больше места для остальных нуждающихся в помощи. Неустанно жрецы и братья ходили от одного больного к другому, раздавая еду и питье, но по-настоящему помочь они уже не могли.