— Это твой новый братик, — сказала ей мать.

Ульрика и не знала толком, что ей думать об этом. Ее мать казалась расстроенной этим. Но зачем же она тогда принесла его домой? И к тому же ему до сих пор не дали имя.

Какой-то шум в саду прервал ее размышления. Это был знакомый звук — тихий свист. Это означало, что Эрик закончил работу и ждал ее. Сердце Ульрики забилось сильнее.

Она обернулась и взглянула на кровать. Малыш крепко спал.

Она снова повернулась к саду и увидела машущую руку. С минуту она стояла в нерешительности, потом махнула в ответ и побежала к лестнице. Малыш проспит еще несколько часов. Никто и не заметит, что она ушла.


— Сделайте же наконец хоть что-нибудь! — раздраженно крикнула Паулина, которая вообще-то редко злилась. — Найдите же кого-нибудь, кто успокоит его.

Ребенок орал уже почти целый час. Его плач был слышен во всем доме, и до сих пор еще ни одной рабыне, которых посылала Паулина, не удалось его успокоить.

Она гневно мерила шагами свою комнату, туда-сюда. Это была одна из хитростей Селены, в этом она не сомневалась. Таким образом она хотела заставить ее взять себе ребенка. Но она не поддастся на эту уловку, только не она.

— Где она? — спросила Паулина, когда рабыня вернулась.

— В доме рабов. Она у больной лихорадкой. Она говорит, что не может сейчас уйти. Она сказала, что с ребенком была ее дочь. И что там есть подслащенное молоко для него.

— А Ульрика с малышом?

Рабыня испуганно потрясла головой. Она никогда не видела свою госпожу такой разгневанной. Паулина накинула паллу и, вне себя от гнева, покинула комнату.

В комнате Селены четыре женщины отчаянно пытались успокоить орущего ребенка. Они передавали малыша из рук и руки, качали его, пели песни, трясли перед его глазами всеми возможными предметами.

— Уходите! — коротко приказала Паулина.

Они быстро положили ребенка на подушки, разложенные на кровати, и с облегчением покинули комнату.

Паулина зажала уши руками. Его плач был невыносим, пронзительный, отчаянный крик, просящий внимания. Валерия поначалу тоже так кричала…

Паулина подошла к кровати и посмотрела на малыша. Он сжал крошечные ручки в кулачки и изо всех сил сучил ножками. Его личико раскраснелось. Паулина дрожала. Она знала — стоит сделать лишь первый шаг, а дальше все произойдет само собой.

Она огляделась. Его рожок лежал на столе с соской, которую Селена сделала сама из тонкой льняной тряпочки. Она вся растрепалась, очевидно рабыни безуспешно пытались покормить ребенка.

— Глупые создания, — пробормотала она и взяла бутылочку. Потом подумала: ему нужно что-то твердое, что он сможет нормально сосать.

От крика у нее заболели уши. Она снова подошла к кровати и взглянула на маленький сверток со смесью сочувствия и досады. Селена должна была позволить ему умереть. Любой другой поступил бы так. Делать кесарево сечение было глупо. Паулина тряхнула головой. Иногда Селена поступала действительно очень необдуманно.

— Ну-ну, все хорошо, — будто со стороны услышала она свой голос и почти против воли протянула руки к малышу.

На этот раз она по-настоящему посмотрела на ребенка. Она удивилась. Он был таким маленьким. Она уже забыла, какими маленькими рождаются дети.

— Все хорошо, — снова сказала она и прижала к себе малыша. Он перестал плакать.

— Вот видишь, — пробормотала Паулина, расхаживая туда-сюда по комнате. Женщина ощущала тепло маленького тельца через покрывало, видела его маленькое круглое личико, глаза, которые еще толком не видели.

Это напомнило ей…

Воспоминания и чувства, которые, по ее убеждению, давно были забыты, вернулись.

— Они не должны были оставлять тебя одного, — бормотала она, — о чем только думала Селена, доверяя тебя этой легкомысленной Ульрике?

Паулина взяла бутылочку и села на стул. Но соску, как она и предполагала, больше нельзя было использовать. Она стянула ее с бутылочки, окунула свой тоненький пальчик в подслащенное молоко и поднесла его ко рту малыша. Он сразу начал его сосать.

Паулина сделала это еще и еще раз.

— Мы должны придумать что-нибудь получше, — сказала она, покачивая его на руках. По крайней мере, теперь он успокоился. — Я скажу Селене, чтобы она наняла няню, — сказала Паулина вслух, покачивая ребенка, а ее палец непрерывно двигался от бутылочки к ротику. Женщина откинулась назад. Знакомые приятные ощущения разлились по ее телу, какое-то сладкое томление, которое она редко испытывала в жизни. Паулина затянула старую песню, которую любила Валерия.

Малыш дернул головой в сторону и снова заплакал.

— Ну хорошо, хорошо, — тихо сказала Паулина. Она расстегнула на плече булавку и стянула с себя край одежды. Маленькая головка инстинктивно повернулась, ребенок пошарил губами и начал сосать.

Едва ощутив губы ребенка на коже, она снова почувствовала резкую боль в груди. Она чувствовала, как начинает растворяться.

58

Власть над Римом держалась на удивительном парадоксе: хотя император и обладал неограниченным могуществом и не должен был ни перед кем отчитываться, ему все же требовалось одобрение народа, чтобы властвовать. Римлян не особенно заботили дворцовые интриги и непрерывная борьба за власть, члены семьи Юлия и Клавдия могли спокойно править миром, пока они давали хлеб и зрелища.

И чтобы поддержать хорошее расположение духа народа, в этот день должен был состояться большой праздник реки в честь бога Тибра, который дарил Риму воду и жизнь. Это будет самый великолепный и самый дорогой спектакль за семь лет власти Клавдия, и все население города собралось у реки на него полюбоваться.

Вверх и вниз по берегам теснились плотные ряды людей, падких на зрелища. Для высокопоставленных лиц города и фаворитов императорской семьи были сооружены трибуны, а у горожан с самыми блестящими именами — Метеллиев, Лепедиев, Антониев — были места прямо у императорской трибуны у самой реки.

Здесь сидели Селена и Паулина, так же полны ожиданий, как и тысячи людей, стоявших по берегам, покуда хватало глаз, и с нетерпением ожидавших начала спектакля, процессии богов. Селену и Паулину сопровождали рабыни, снабжавшие их холодными закусками из своих корзин. Селена была рада, что пришла. Лето с его невыносимой жарой и лихорадкой, которые оно принесло с собой, было особенно трудным для острова. Число умерших возрастало, и в храм приносили еще больше рабов, чем обычно, и бросали их там. Денежные пожертвования Паулины едва ли могли помочь. Никто просто не приходил на остров. И попытки Селены добиться аудиенции у императора были по-прежнему безуспешны. Она уже начинала верить в правоту Герода. Наверное, Эскулап действительно покинул свой священный остров.

Селену удивило, что Паулина приняла приглашение на праздник реки. Последние шесть месяцев ее жизнь наполняла только забота о маленьком Валерии, и она не проявляла интереса к публичным развлечениям. Но потом Паулина назвала причину, по которой она приняла приглашение, — возможно, Андреас тоже придет, сказала она.

Шесть месяцев Назад, взяв наконец себе маленького Валерия, она призналась Селене:

— Я не хотела больше выходить замуж, потому что считала несправедливым лишить мужчину права на наследника. Но теперь у меня есть ребенок, сын, которого я могу подарить мужу. Теперь я хочу выйти замуж, Селена. И я хочу выдать тебе одну тайну: мне уже очень давно нравится Андреас.

Андреас и муж Паулины Валерий долгие годы были добрыми друзьями, с того дня, как Андреас приехал в Рим и вступил в должность одного из множества лейб-медиков Калигулы. Паулина многие вечера провела с этими мужчинами втроем, она ездила с ними к морю, они вместе проводили праздники. Андреас и Паулина нравились и подходили друг другу. Он никогда не был женат, но теперь, как надеялась Паулина, когда ему было уже сорок восемь лет и у него не было наследника, он наверняка был бы не прочь обзавестись семьей.

— Год траура прошел, как предписывает закон, — сказала Паулина, — теперь я снова могу выйти замуж. И я не знаю мужчины лучше Андреаса.

Вполне естественно, думала Селена, наблюдая за происходящим на императорской трибуне. Семья была в сборе, но несколько мест были еще пусты. Корабль Андреаса должен был прибыть в Остию несколько дней назад. Будет ли он сегодня здесь?

Маленький Валерий забеспокоился и начал хныкать. Паулина расстегнула платье и приложила его к груди, скромно прикрывшись паллой.

Как у тех женщин, которых Селена видела на Востоке, через несколько дней прикладывания младенца к груди у Паулины появилось молоко. Теперь Паулина так привязалась к ребенку, будто сама родила его. Ее молоко было жидким, и того было недостаточно, и все же связь между матерью и ребенком все больше и больше укреплялась. Валерий нуждался в дополнительном подкармливании, но, кормя младенца грудью, Паулина дарила ему любовь и внимание.

Паулина и Селена выдумали историю, объясняющую внезапное появление ребенка: маленький Валерий был якобы сыном дальних родственников из старого благородного рода, которые умерли во время эпидемии. Паулина заплатила кучу денег за фальшивые документы, но теперь ребенок был внесен в список и носил старое гордое имя Валерий.

Селена приподняла лицо навстречу легкому ветерку, наполненному запахами благовоний, исходивших от сидящих рядом с ней благородных женщин. Паулина представила их по прибытии: Корнелия Сципион, наследница великого Сципиона Африканского, и Марция Туллия, правнучка Цицерона.

— Селена, — изумленно сказала Корнелия, — какое необычное имя. Из какой ты семьи?

— Селена-therapeuta, — поспешно вставила Паулина, — она получила образование в Александрии. Ты, конечно, слышала о сердечном приступе Максима в прошлом декабре?

— Ах да!

— Это Селена спасла ему жизнь. Она живет сейчас у меня. Я продала своего домашнего врача, и Селена заняла его место.

— Эти греки! — вставила Марция Туллия. — Их очень переоценивают, если хочешь знать мое мнение. Качество рабов уже давно не то, что было когда-то.

Потом она наклонилась к Паулине и шепнула ей что-то на ухо. Селена слышала, как Паулина тихо ответила:

— Нет, Селена не рабыня. Она свободнорожденная гражданка Рима.

Селена уже привыкла к тому, что имя в Риме важнее, чем что-либо другое. Происхождение значило здесь больше, чем характер или достижения. Люди, сидевшие вокруг, были потомками основателей Рима и тщательно следили за тем, чтобы никто не ворвался в их круг.

— …обеднел, — как раз произнес муж Корнелии своему соседу, — но все же он из рода Агриппы. Мы не можем позволить, чтобы его дом продали какому-то сирийцу.

— О, конечно, у покупателя есть деньги, но он из ничтожнейшей семьи.

Позади Селены болтали две женщины.

— А когда она узнала, что он ее обманывает, что его мнимое родство с Гракхами — не более чем вымысел, у нее, конечно, не осталось другого выхода, как развестись с ним. Она очень тяжело переживала. Ведь она говорит, что любила его.

Услышав громкий смех Марции Туллии, Селена обернулась.

— В актера! — воскликнула Марция Туллия. — Как она могла быть такой глупой, чтобы влюбиться в актера? Она может считать себя счастливицей, что ее отец всего лишь прогнал ее.

Корнелия добавила недовольно:

— Их обоих следовало бы предать смерти. Ее отец имел на это полное право.

Паулина, увидев исказившееся лицо Селены, наклонилась к ней и объяснила:

— Закон запрещает потомкам сенаторов вступать в брак с актерами.

Она оторвала Валерия от груди, застегнула платье и протянула ребенка рабыне. Застегивая пряжку, она посмотрела через плечо Селены и воскликнула:

— О! Вон там Андреас.

Лучи солнца играли на его седых волосах и белой тоге, когда он двигался к ним, все время останавливаясь, чтобы поприветствовать друзей и знакомых. Селине, сердце которой было готово выскочить из груди, показалось, что прошла целая вечность, пока он оказался рядом с ними. Их взгляды встретились еще задолго до того, как он приблизился, и не отпускали друг друга, пока он наконец не оказался перед ними, человек, которого она любила.

— Здравствуй, Селена, — сказал он.

Она взглянула в его улыбающиеся глаза.

— Андреас. — Больше она ничего не сказала.

— Ты только посмотри! — воскликнул муж Корнелии, вставая с места. — Снова в Риме! Сколько лет прошло! — Мужчины пожали друг другу руки.

— Как Испания? — спросила Марция Туллия. — Я слышала, что в это время года там невыносимо.

Селена опустила веки. Он был в Испании.

— И в какие неведомые земли занесет тебя в следующий раз? — спросила Паулина.