Энн Харрел - Огонь Менестреля

— Тетя Вилли, что-то случилось?

Джулиана достойно вела себя в Роттердаме, узнав о преследовавшем их нацисте. На Вильгельмину произвели впечатление ее выдержка и уверенность. И похоже, она ничуть не гордится этим, что тоже хорошо. Вильгельмина считала, что не стоит изображать из себя героя, когда душа уходит в пятки. Она по опыту знает, что это очень помогает, когда случается беда. Уж лучше иметь дело с самым отпетым трусом, не скрывающим своего страха, чем с трусом, который хорохорится до тех пор, пока действительно не запахнет жареным. Она терпеть не может бессмысленной бравады.

Но одно дело, когда тебя преследуют где-то в Европе, и совсем другое — когда следят за твоим домом. Вильгельмина помотала головой.

— Нет, ничего.

— Вы тоже видели его, да? Мужчину в широком дождевике?

— Да.

Джулиана улыбнулась, ее глаза блеснули.

— Просто роман Агаты Кристи. «Человек в широком плаще».

— Джулиана…

— Все в порядке, тетя Вилли. — Ее глаза зло сверкнули, и в них появилась решимость, удивившая Вильгельмину. Да, она выдержит все, что бы ни случилось, и не раскиснет. — Мы ему еще покажем.

В этом Вильгельмина не сомневалась.

Сержант Филипп Блох ворвался к себе и так наподдал по ножке подвернувшегося стула, что тот вылетел из-за стола. Блох вложил в этот удар всю долго сдерживаемую ярость. Он не сел. Он рвал и метал, он чувствовал, что вот-вот лопнет от ярости.

Идиот Райдер, думал он. Идиот! Сволочь!

Блох попытался успокоиться. Такие встряски вредны для здоровья; нужно проще относиться к вещам. Уж Райдер-то не станет ворочаться всю ночь с бока на бок. Он запросто отпустил Хендрика де Гира на все четыре стороны, и теперь, когда Джоханнес Пеперкэмп мертв, Райдер понятия не имеет, где сейчас Голландец и где находится алмаз.

Проклятье!

Тот самый Райдер, который ни черта не смыслит в людях, заявляет ему, что де Гир оказался обычным пьяницей, и он только что отпустил его. Голландец исчез. Блох не верил в это. Де Гир по каким-то своим причинам не убил Райдера и собирается и дальше иметь дело с этой скотиной. Каковы бы ни были эти причины, Блох проверит их сам. Он должен убедиться в том, что чертов Голландец не затеял своей игры.

— О, Господи! — проскрежетал он. — Ну почему я должен все делать сам?

Ведь это же так просто. Теперь, когда старика нет в живых, нужно добраться до остальных Пеперкэмпов. До Вильгельмины Пеперкэмп, Катарины Фолл, Джулианы Фолл. Проверить их одну за другой. Это несложно. Просто сказать им, что их брат и дядя распорядился передать Камень Менестреля одной из них. Значит, у кого-то из них он есть. Дать им понять, что он тебе нужен. Они будут отнекиваться, но нужно взять их за горло и сказать: «Дай мне Менестреля, а не то…» И одна из них отдаст. Вот и все.

Только без слюнтяйства. Нужно всегда помнить, что камень обязательно у кого-то из них.

Когда он будет у тебя в руках, ты его обработаешь, отшлифуешь и оценишь. А потом постараешься спрятать концы в воду. Как, например, с Рахель Штайн. Пустяковое дело. И его нужно провернуть, чтобы достигнуть главной цели. Чтобы поставить точку. Так же приходилось действовать во Вьетнаме.

Затем ты получаешь деньги за самый крупный, самый таинственный из необработанных алмазов — который теперь обработан, — и перед тобой открываются все двери.

Чтобы сделать дело, никак нельзя доверять этим кретинам.

— Сержант, тебе легко рассуждать, — ныл Райдер. Господи!

— Пойми меня. Тут шныряет Мэтью Старк. Ты же знаешь, что он думает обо мне.

То же, что и я, Сэмми.

Блох хрюкнул, немного успокоившись. Пожалуй, насчет Старка Райдер прав. Никому из них не хочется, чтобы этот сукин сын сел им на хвост и начал вставлять палки в колеса. Похоже, ему пора кое о чем договориться со «стальным парнем». Боже, кто бы знал, как он ненавидит все эти дурацкие клички!

Он сел за стол и снял трубку телефона.

Джулиана нашла мать, печально сидевшую в дальнем углу кухни. Перед ней стояла чашка с чаем. Тетя Вилли сообщила ей о смерти брата и ушла в зал, чтобы выпить кофе и перекусить, как она сказала. Но Джулиана поняла, что она просто хочет дать им возможность поговорить.

— Только не рассказывай о том господине в дождевике, — прошептала тетя Вилли.

Джулиана и не собиралась. Он преследовал их автобус, а теперь, когда они приехали, торчал на другой стороне улицы напротив кондитерской. Джулиана одновременно ужаснулась и пришла в восторг, когда тетка вдруг помахала ему.

— Может, позвоним в полицию? — спросила она.

— И что мы скажем? Что на Медисон-авеню стоит какой-то мужчина, который курит сигарету?

— Но он преследовал нас.

— Да, конечно. Но даже если нам удастся доказать это, то знаешь, что он скажет полиции? «Я поклонник Джулианы Фолл, она такая хорошенькая».

И она выразительно махнула широкой ладонью.

Они решили, что, раз ему так хочется, то пусть померзнет, дожидаясь их.

Катарина закусила губу, и слезы хлынули по ее бледному лицу, когда она увидела дочь.

— Слава Богу! О Господи! Я так волновалась!

«Она никогда не узнает об этом, — поклялась себе Джулиана. — Я не скажу ей. Я придумаю, как мне выпутаться из этих неприятностей. Она ничего не узнает».

— Все в порядке, — наконец произнесла Катарина.

— Мама, я…

Джулиана замолчала, будучи не в силах продолжать. Она не может сейчас мучить мать расспросами, та слишком потрясена, ее рана кровоточит. И есть ли у нее вообще право допытываться у матери о тех давних временах, когда ее самой еще не было на свете? Да и мать, наверное, имеет право умолчать о каких-то вещах, случившихся в ее жизни. «Если бы у меня был ребенок, — подумала Джулиана, — разве захотела бы я, чтобы он знал обо мне все? Разве нет в мой жизни чувств, событий, поступков, которые я предпочла бы держать в тайне?»

— Я хочу, чтобы ты знала, как я сожалею о дяде Джоханнесе, — заговорила она. — Я знаю, в последнее время ты редко виделась с ним, но все равно любила его. Все вы по-своему были очень близки друг другу. Я только сейчас поняла это.

Катарина, покусывая нижнюю губу, выпустила руку Джулианы и вытерла слезы.

— Что ты собираешься делать?

— Не знаю, — призналась Джулиана.

— Разве ты не работаешь над концертом Шопена?

Джулиана улыбнулась, встала и обняла мать.

— Ты такая же невозможная, как и тетя Вилли, хотя и по-другому. Но я люблю тебя, мама.

— И я люблю тебя, — прошептала Катарина.

Она выпрямилась, вздохнула и решительно сказала:

— Позови-ка сюда тетю Вилли.

— Ну что, Стальной мужик, как поживаешь?

Мэтью сразу узнал этот голос и напряженно вжался в спинку кресла.

— Блох?

— Ты не прислушиваешься к советам. А?

— Что-то я тебя не понимаю.

— Тебя видели в Антверпене.

Черт! — подумал Старк. Надо же быть таким ослом. Ему не приходило в голову, что люди Блоха могут следить за мастерской и домом Пеперкэмпа.

А как же Джулиана?

О, черт! Если они следили за домом Пеперкэмпа, значит, они видели и Джулиану с теткой. Что еще известно этим ублюдкам?

Блох самодовольно продолжал:

— Тебя засекли у дома старика сразу после того, как туда вошли Джулиана Фолл и Вильгельмина Пеперкэмп. Ну и парочка! Просто умора. Говорят, Джулиана Фолл очень даже ничего. Что скажешь?

— Скажу, что при первом же удобном случае разобью тебе башку и размажу мозги по стенке.

— Ну да, если я буду играть по твоим правилам. Но это в прошлом. Сейчас ты играешь по моим. Хочешь, я расскажу тебе все, что мне известно?

— Нет.

— Мне известно, что ты ходил в Линкольн-центр в тот самый вечер, когда там были Райдер и Штайн. Мне известно, что ты ездил в Нью-Йорк, чтобы встретиться с Джулианой Фолл, и в Антверпен, чтобы найти ее дядю. А знаете ли вы, сэр, почему вы оказались там? Потому что старый приятель, военный специалист Отис Рэймонд слишком много разболтал своему кумиру Мэтью Старку.

— Дай мне поговорить с Пронырой, — упрямо сказал Старк.

— Он сейчас не в состоянии разговаривать.

— Что ты хочешь этим сказать, черт возьми?

— Ты же понимаешь, я доверял ему, пытался помочь. Но так оно всегда и кончается.

Старк весь похолодел.

— Если ты тронешь Отиса, я сам приеду за тобой, Блох. Прячься сколько угодно, я все равно тебя достану.

— А лучше бы ты держался от меня подальше, — сказал Блох и ядовито добавил. — Стальной мужик.

— Блох…

Сержант повесил трубку.

Эй, кажется, мы вляпались в порядочное дерьмо, сэр.

Так говорил Отис Рэймонд. Мэтью, стараясь успокоиться, запустил пятерню в шевелюру. Проныра с того самого дня, как вернулся из Вьетнама, никак не мог твердо встать на ноги, он мало беспокоился о последствиях своих действий. У него нет будущего, было не такое уж богатое прошлое, есть только настоящее. Он ухаживал за своим М-60, за обычной пушкой любого вертолетного стрелка, нежнее, чем за женщиной. Но он же и плакал, как двухлетний ребенок, когда низкие облака помешали им выручить ребят их взвода и им пришлось потом — когда было уже поздно — собирать убитых. Он истерически смеялся и, сталкивая пехотинцев с вертолета, зависшего над землей на высоте восьми-десяти футов, вопил: «Развлекайтесь, мужики!» Он гордился своими наградами, спасенными им жизнями; он никогда не говорил о том, что убивает людей. Только один раз.

Я делаю то, что должен. Я как рассуждаю? Однажды придет и мой черед, и тогда уж я не буду хныкать. Значит, так тому и быть. И они должны рассуждать так же. Понимаешь? Черт, похоже, не понимаешь. Конечно, это ведь я убиваю их.

И это было правдой, по крайней мере, первое время. К концу своей первой вахты Старк пересел с «челнока» на боевой вертолет AH-1G Cobra. Ему, разнообразия ради, захотелось тогда пострелять назад. Но от этого не стало легче. Тогда ни от чего не становилось легче. На «кобрах» не стреляли из дверей, и они с Отисом Рэймондом расстались. Это продлилось недолго. Он пересел на легкие разведывательные вертолеты, и опять Проныра стал его стрелком. Сумасшедший, бестолковый, страшный, храбрый, нахальный военспец Отис Рэймонд. Он воображал, что настанет день и кто-нибудь снимет о нем кино. Лучший стрелок Вьетнама, так он не раз называл себя. Очень может быть. Ведь он остался в живых, разве не так? И фильм тоже сняли. Но Отис никогда не читал и не видел «Горячей зоны», и Мэтью так и не сказал своему давнему приятелю, что чокнутый, геройский, одинокий стрелок в книге и фильме был списан с военспеца Отиса Рэймонда.

Мэтью почувствовал пустоту и страшное одиночество.

В «Кондитерской Катарины» было тепло и людно. Вильгельмина на какое-то время окунулась в атмосферу покоя, она просто сидела, наслаждаясь тем миром, в котором жила ее сестра. Он казался таким благополучным. Она подумала о том, как было бы хорошо, если бы здесь сейчас сидел Джоханнес: они все вместе пили бы slemp — у них всегда на Рождество готовят этот молочный напиток с пряностями — и ели бы oliebollen — пончики с изюмом. Но этого не будет.

Из кухни вышла Джулиана; она была взволнована, но ей удалось улыбнуться.

— Теперь ваша очередь. Я скоро ухожу, вот ключ от квартиры. Встретимся дома.

— Куда ты идешь?

— В Сохо. Я ненадолго.

— А как же наш кавалер в дождевике?

— Не волнуйтесь, тетя Вилли, я разберусь с ним. — На этот раз ее улыбка была искренней, а темные глаза просияли. — Можете не сомневаться.

Вильгельмина отнюдь не была убеждена в этом и сочла самоуверенность Джулианы неуместной, но не стала спорить. Если бы соглядатай собирался как-то навредить им, то он бы, наверное, уже сделал это или, по крайней мере, вел бы себя осторожнее. Похоже, он только следит за ними. Но зачем? Кому это понадобилось?

Она вздохнула и кивнула племяннице.

— Будь осторожна. — Вилли тоже принужденно улыбнулась. — А то мне придется объясняться с твоей матерью.

Джулиана рассмеялась и пошла к стойке, собираясь перекусить на дорогу, а Вильгельмина направилась на кухню. Там, в кладовой, за маленьким столиком она и нашла сестру. На ней были повседневные брюки и джемпер, волосы, тронутые сединой, были сколоты на голове; но даже в таком виде Катарина выглядела очень элегантно. «Я в этом наряде, — подумала Вильгельмина, — смотрелась бы заурядной толстухой». Они с сестрой всегда были очень разными.

Перед Катариной стояли заварной чайник и тарелка со speculaas, хлебом и сыром, к которым она не притронулась.