Рэнд же не в силах отвести от нее глаз, медленно приблизился к ней. Его единственным желанием было прикоснуться к ней, схватить в объятия и крепко прижать к себе, но он не смел. Уж слишком внимательно Джои и Роза наблюдали за каждым его движением. Поэтому он взял ее за руки и молча смотрел на нее, восхищаясь тем, насколько она сегодня хороша.

Он сказал ей правду, что ему безразлично, в чем она пойдет на бал. Это действительно не имело никакого значения для него, но он прекрасно понимал, что оно имело значение для нее, поэтому и вызвался купить ей платье. Когда Лени отвергла его предложение, он пошел к Розе, надеясь, что сумеет уговорить ее на невинную ложь, которая позволит Лени думать, что платье ей подарено Розой, а не куплено им. Он так хотел пойти с ней на бал, и был готов на все ради этого. Роза не только согласилась, но сама придумала, как все преподнесет Лени, и Рэнд сейчас не знал, как выразить ей свою безграничную признательность.

Рэнд, понимая, что Роза и Джои ждут его оценки, наклонился к Лени и нежно поцеловал ее в щеку.

— Джои прав, — прошептал он — ты — самая красивая девушка в мире.

— Спасибо, сэр! — улыбнулась Лени, сделав изящный реверанс.

— Мне ненавистна мысль, что придется делить тебя со всеми, кто будет сегодня вечером на балу, но, боюсь, что нам пора уходить.

— Идите, идите! — напевала Роза, провожая их к дверям. Она напоминала мать-наседку, выводящую на прогулку своих цыплят. — И не забудьте, веселитесь там ровно столько, сколько захотите.

Танцевальный зал одного из самых фешенебельных отелей города Хьюстона был превращен в волшебный сказочный лес. Крошечные лампочки, заделанные в люцит и управляемые электронными средствами, непрерывно мигали и сверкали, напоминая летающих по всему залу светлячков. Стены, покрытые зеркальной серебряной бумагой, улавливали световые блики и снова отражали их в центр зала. Свисающие с потолка шелковые прозрачные панели, изображающие огромное разнообразие деревьев самых разных зеленых оттенков и вьющихся растений, сплетающихся вверху, создавали у гостей впечатление, что они движутся и танцуют в блестящем, сверкающем, сказочном лесу. К тому же элита Хьюстонского общества немало добавляла блеска к окружающему великолепию собственными драгоценностями и веселым смехом.

Лени впитывала в себя окружающее богатство света и красок, и не могла избавиться от ощущения, что все происходящее — волшебная сказка, что ей снится прекрасный сон. Весь вечер Рэнд не отходил от нее и с гордостью представлял своим друзьям и знакомым, а между делом доверительно шептал ей на ухо маленькие «секреты» о том или ином присутствующем на балу. Всем своим поведением Рэнд старался показать ей, что именно она — самый важный человек для него на этом вечере.

Когда Рэнд, в силу своего статуса, выступил с речью перед гостями и напомнил о поводе, ради которого они все собрались здесь, он выглядел именно таким, каким являлся на самом деле: достойным, уважаемым человеком и блестящим, всеми признанным, хирургом.

Лени, не в силах отвести от него взволнованных глаз, думала, что может быть, это и самонадеянно с ее стороны, но она его знает чуть лучше всех присутствующих. Она с гордостью подумала, что она и только она знает, каким нежным он может быть, когда подсовывает потрепанного плюшевого мишку под руку маленького спящего мальчика. И только она знает, каким милым и забавным он бывает, когда подшучивает над кем-то, как тогда, когда он разыграл ее, заставив перелезть через кирпичную стену, а сам прошел через калитку. А кто еще знает, каким страстным он может быть? Его страсть заслуживает особого разговора. Она подозревала, что приоткрыла для себя только краешек этой бездны чувств и испытала только часть ее. Найдет ли она в себе мужество, чтобы познать ее до конца?

Лени была вынуждена признать, что чем больше она преисполняется решимости защитить свою независимость, тем скорее она ее теряет. До сих пор в ее борьбе с Рэндом нет победителя. А может быть, есть? Она уже не знает. Всякий раз, когда она пытается провести границу между собой и Рэндом, она теряет часть своих преимуществ.

Речи и ужин остались позади, и начался собственно бал. Танцуя в надежных объятиях Рэнда, Лени была воплощением мягкости и грациозности. Ее длинная летящая юбка при поворотах обвивала его ноги, и он чувствовал, как напрягаются его мышцы от соприкосновения со стройным и податливым телом Лени.

Он смотрел на нее сверху вниз и любовался игрой света в ее волосах, зачарованно наблюдал, как волнующе поднимаются и опускаются ее круглые и упругие груди над золотисто-желтым нарядом. Желая как можно больше ощущать ее тело, он крепко прижал ее к себе, но ровно настолько, насколько позволяли правила приличия.

— Я весь вечер мечтал только о том, чтобы заключить тебя в объятия, — прошептал он.

Ее изумрудные глаза излучали счастье, а кровь закипала от волнения.

— Мне так нравится этот бал!

— Я рад, ты мне напоминаешь экзотическую бабочку, порхающую в сверкающем лесу.

Она засмеялась и ее смех, смешавшись с музыкой, обострил до предела его и без того возбужденные чувства. Он наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку, уловил теплый, эротичный аромат ее кожи и задохнулся. Он захотел попробовать всю ее, овладеть ею, а взамен отдать ей себя полностью.

Лени же, укрытая от всего остального мира его объятиями, забыла, что они здесь не одни. Танцуя, они едва двигались. Иногда им казалось, что это зал движется вокруг них.

Она неотрывно смотрела в его золотисто-карие глаза, и ей казалось, что это — центр вселенной. Она столько видела в них! Точно так же, как стены, покрытые серебристой бумагой, отражали блики света в зал, его глаза отражали непрерывно растущий в ней голод, но уже с удвоенной силой. Его голод превращался в ней во всесокрушающий огонь, все больше и больше овладевающий ею.

— Поедем ко мне домой. Я хочу остаться с тобой наедине. — Она согласно кивнула, даже не вспомнив, что могла отказаться.

Особняк Рэнда, выстроенный в стиле Тюдор, представлял собой сочетание очарования старинных домов и достижений электронной техники современных. Отделанный темным деревом и полированными пластинами, украшенный дорогими гобеленами и ценнейшими коврами, он впитал в себя все лучшее от старого и нового и представлял собой удачное сплетение лучших достижений трех последних веков. Это был удивительно благородный дом, и Лени решила, что он, являясь отражением личности Рэнда, очень подходит ему.

Он небрежно снял пиджак и галстук, бросил на диван, обитый вельветом, и, ласково глядя в ее глаза, предложил познакомиться с домом. Он водил ее из комнаты в комнату и внимательно наблюдал за ней. К собственной радости, Рэнд обнаружил, что с появлением Лени каждая комната преображалась и, впитывая в себя исходящую от нее, Лени, теплоту, начинала, казалось, жить по-особому. Он радовался, видя, что его предположения подтверждаются. Да, он оказался прав. Только Лени сможет превратить его дом в настоящий семейный очаг. И это открытие окрыляло его, укрепляя и усиливая, если это еще было возможно, его любовь к ней.

В какой-то момент она поверглась к нему и сказала:

— У тебя очень красивый дом, Рэнд, ты должен гордиться им.

Рэнду было приятно слышать это, Лени имела в виду именно то, что сказала. Ей поправился дом, но она не была потрясена им. Сколько раз показывая свой дом многим знакомым, он перехватывал их завистливые и полные желчи взгляды! Но в ясных изумрудных глазах Лени он увидел восхищение не домом, а им, Рэндом, и это возвысило его на десять футов в собственных глазах.

Последней комнатой была спальня. Посередине комнаты стояла огромная кровать с балдахином, на спинке которой было вырезано изображение Чиппендэйла. Портьеры, покрывала и расстеленный на полу ковер гармонировали и по цвету, и по фактуре. Все дышало теплом, уютом и хорошим вкусом.

Лени повернулась, готовая высказать восхищение, но слова замерли на устах. Рэнд стоял тихо, не шевелясь, но она почувствовала, до какой степени сексуального напряжения сведена каждая мышца его тела. Если бы даже он схватил ее в свои объятия и целовал до тех пор, пока она совсем не потеряет сознание, то и тогда не смог бы так сильно взволновать ее, как сейчас — своей неподвижностью.

Ее сердце бешено забилось. Он уже занимался с ней любовью. Она не почувствовала ни потрясения, ни сомнений. Слишком мало недосказанного осталось между ними, решила она. Сейчас, независимо от последствий, она должна принадлежать ему, она должна подчиниться его силе.

Она медленно направилась к нему, и легкий шелк ее наряда развивался вокруг нее. Влекомая силой желания, пульсирующего в них, она уже ничего не могла поделать с собой. Им уже не осталось выбора — заниматься любовью или нет. Это было неизбежно.

Ее руки коснулись тонкой материи его рубашки и начали медленно расстегивать пуговицы одну за другой. Полы рубашки медленно расходились, и Лени касалась губами каждого вновь обнаженного участка его груди, медленно водила кончиком языка, ощущая вкус его кожи.

Рэнда охватил огонь. Его руки скользнули ей под мышки, ладони охватили грудь, возвышающуюся над золотым лифом.

Ее ноги подкосились, она теряла все точки опоры, сохранив, однако, решимость продолжать свои исследования. Расстегнув все пуговицы, она освободила его от рубашки и в нерешительности остановилась. Подняла глаза и почувствовала, как его руки скользнули под лиф и прижались к ее груди.

Она закрыла глаза, почувствовав, что ее сверху донизу пронзила волна наслаждения, и задрожала.

— Лени, — простонал он. — Сейчас я еще могу остановиться, но через десять секунд я ничего не смогу обещать.

Обнаженное желание, прозвучавшее в его голосе, рассеяло ее последние сомнения. Лени отвела руки за спину и начала медленно расстегивать замок. Секунду спустя ее шелковый наряд соскользнул на пол золотисто-желтым дождем, и Лени предстала пред ним в босоножках и трусиках.

Рэнд судорожно вздохнул, медленно наклонился, коснулся ртом одного ее соска и осторожно втянул его в себя. Его руки медленно и осторожно скользили по ее животу, затем вниз…

— Рэнд… о, Рэнд.

— Скажи мне, что ты хочешь.

— Я хочу, чтобы ты остановил эту дрожь.

— Я смогу сделать это, — сказал он почти грубо. — Но вначале я хочу довести ее до кульминации.

Тело Лени поплыло, превращаясь в жидкость, он поднял ее на руки и понес к кровати. За минуту он снял с нее босоножки, а с себя одежду и лег к ней на широкую, мягкую кровать. Она обняла его и помогла снять с себя трусики. И вот они лежали рядом, обнаженные, плоть против плоти. Их губы и руки трепетно изучали каждый дюйм тела друг друга… С каждым мгновением они становились ближе друг к другу не только телом, но и душой… Волна страсти подхватила их, накрыла и понесла… И они снова и снова погружались в священный восторг любви…

Лени не могла сказать, как долго она лежит в его надежных объятиях. Она знала только, что ночь пролетела слишком быстро. Они занимались любовью дважды, она устала, но была безмерно счастлива.

Она пыталась описать себе, как Рэнд занимается с ней любовью: полно, уверенно, а также тщательно. Но и эти понятия не полностью характеризуют его. Он делает это так, как будто в процесс вовлечена каждая клеточка его тела и разума.

— Лени, почему ты не можешь заснуть? — прошептал он, целуя ее в висок.

— Я не могу себе этого позволить. Я должна вернуться домой.

— Приведи мне хотя бы одну вескую причину. — Он взял прядь ее черных шелковистых волос, разложил на своей груди и стал осторожно их гладить.

— Причину? Джои.

— Роза позаботится о нем. Она же сама обещала. И если тебя не будет, когда он проснется, Роза накормит его завтраком.

— Но, Рэнд, что он подумает, когда увидит, как я возвращаюсь домой среди белого дня в том же платье, в котором ушла из дома накануне вечером?

— Давай подумаем, — он сделал вид, что сосредоточенно обдумывает ее вопрос. — Допустим, Джои — все еще чистый, наивный мальчик, не имеющий ни малейшего представления о тех чудесных вещах, которые могут дарить друг другу мужчина и женщина. И он, вероятнее всего, подумает, что бал длился всю ночь напролет.

Она повернула голову, чтобы посмотреть на него, и протянула за собой волосы по его груди на несколько дюймов. И скольжение этого черного шелка пронзило его дрожью наслаждения.

— Ты очень быстрый.

— Иногда. Не всегда.

Она слегка покраснела от смущения, чем вызвала его ласковое удивление.

— Милая, не могу поверить, что после всего, испытанного нами только что, ты можешь стыдиться меня.

— Ты же прекрасно понимаешь, что я имею в виду то, что ты очень быстро находишь ответы на все вопросы. Но тем не менее я говорю серьезно. Я должна вернуться домой.