Барбара Картленд - Огонь в крови

Изучая древнегреческую мифологию, она часто развлекалась преданиями о том, как богини увлекались красивыми смертными юношами, с которыми потом изменяли своим олимпийским мужьям. Боги, в свою очередь, в обличье людей, а также и животных, преследовали прекрасных нимф и обычных женщин. Однако все эти мифологические предания не имели никакого отношения к реальной жизни! Это всего лишь волшебные сказки, с помощью которых древние греки объясняли естественные природные явления, такие, как, например, Солнце, Луна, Звезды. Селена, однако, в своей реальной, прозаической жизни вела себя так же, как ее небесная олимпийская тезка. Сестра всегда казалась Пандии ослепительно красивой, и при мысли о ней девушка вспоминала слова древнегреческого поэта, которого когда-то переводил отец. В представлении этого поэта луна действительно имела женскую ипостась: «Омыв свое прекрасное тело в волнах океана, она облеклась в великолепные одежды и вознеслась на небо в колеснице, которую влекли светозарные кони».

Пандия так живо могла вообразить сестру в облике богини, что, глядя на небо, казалось, действительно видела ее в золотистой короне, освещающей мрак ночи.

И еще она вспомнила рассказ отца, как богиней Селеной увлекся Зевс, и она родила от него трех дочерей, но при этом безумно любила прекрасного царя Элиды Эндимиона…

Пандия приказала себе больше не думать о Селене, ведь история богини кончалась трагически, а она желала сестре только счастья.

«Но способна ли она стать счастливой, поступая так скверно?» – думала Пандия, а экипаж тем временем стрелой летел к Лондону. Однако Селена, все еще восторженно вещавшая о прекрасном князе Айворе, на этот вопрос ответить вряд ли смогла бы честно.

Линборн-Хауз, расположенный на Гровенор-Сквер, производил очень внушительное впечатление, и Пандии, когда она вошла в мраморный холл, сразу же захотелось осмотреть весь этот прекрасный дом, но Селена быстро провела ее вверх по лестнице в свою спальню, окна которой выходили во двор. Размеры спальни, ее высокие потолки, огромная кровать под шелковым балдахином на резных деревянных столбиках поразили воображение Пандии. Селена, привыкшая к роскоши своих покоев, странно покосилась на Пандию и нетерпеливо позвонила в колокольчик.

– Теперь ты можешь откинуть вуаль, – сказала она, – но будь осторожна, никто не должен тебя видеть, кроме моей горничной Иветты.

– Какой огромный у тебя дом! – воскликнула Пандия. – И какие тут, наверное, большие залы для приемов!

– Да, можно принимать сразу по сотне гостей, и никому не будет тесно, – похвасталась Селена, – но ты лучше взгляни на мой будуар!

Она отворила еще одну дверь, и Пандия увидела комнату, точь-в-точь такую, какой она представляла себе будуар, это дамское святилище: мягкими складками ниспадали к полу занавеси; на диванах и креслах пестрели парчовые подушки; на миниатюрных изящных столиках сверкало множество безделушек и повсюду красовались букеты оранжерейных цветов! Казалось просто невероятным, что в середине зимы могут цвести огромные гвоздики и пурпурные, белые, зеленые орхидеи. Какой же уход должен быть установлен за оранжереями, чтобы в них произрастало такое цветочное изобилие? Чудеса!

Восхищенная Пандия не могла, однако, не подумать при виде этого великолепия, как, наверное, все это дорого стоит, при том, что их родителям приходилось всю жизнь и на всем экономить, считая каждый пенс! Зачем, однако, об этом вспоминать? Как говаривал отец, «нельзя ожидать от людей понимания того, что они понять не в силах», и к Селене это относилось в полной мере. И все же: как могла она в своем благополучии совершенно позабыть о родных! Бедный отец, наверное, так никогда и не понял, сколь мало он значил для Селены! В то же время Пандия подозревала, что каким-то непостижимым образом он всегда знал о том, что происходит с ее сестрой, и, наверное, очень расстраивался. Но… может быть там, где папа сейчас, он по-прежнему надеется на лучшее?

– Когда придет Иветта, нам надо будет поторопиться, ведь у нас много дел! А пока взгляни на эту картину, мне подарил ее Джордж, когда вернулся из Франции! Это – Буше́, и Джордж заплатил за нее несколько тысяч фунтов.

– До чего же она прекрасна! – восторженно отозвалась Пандия. – Знаешь, я всю жизнь мечтала увидеть хоть одно из его произведений.

Пандия обратила внимание, что в стене была еще одна дверь. Дальше, по словам Селены, начинались комнаты Джорджа.

– Он заново отделал целую анфиладу, как только мы поженились, и разрешил мне самой выбрать занавеси, ковры и венецианские подсвечники.

– Чудесный фон для твоей красоты!

Селене комплимент понравился, и она улыбнулась, как бывало в детстве, – искренно, без притворства и жеманства. Вдруг раздался стук в дверь:

– Наверняка это Иветта, – встрепенулась Селена.

Иветта была француженкой с острым, проницательным взглядом. Войдя, она изумленно воззрилась на Пандию и, всплеснув руками, воскликнула:

– C’est extraordinaire![1] Вот никогда бы не подумала, что две дамы justement[2] могут быть на одно лицо!

– Понимаешь, – перебила ее Селена, – нам необходимо, чтобы никто даже на секунду не заподозрил о моем отсутствии на похоронах!

– Да уж, madame, это вам ни к чему.

– Поэтому надо торопиться, – нетерпеливо оборвала ее Селена, – и мне потребуется плащ сестры!

– Конечно, madame! Я уже упаковала два сундука и сказала, чтобы их отнесли вниз, и что все эти вещи вы пожертвовали в пользу бедняков!

– Например – бедных гувернанток, – засмеялась Селена и, обратясь к Пандии, одобрительно заметила: – Иветта очень сообразительна! Просто не знаю, что бы я без нее делала!

– А вы, mam’selle, раздевайтесь и ложитесь в постель, будто très fatiguе́e[3] после долгой дороги. А обед я принесу вам прямо сюда, в спальню.

– И еще, Пандия, мне потребуется твой вдовий капор, – напомнила Селена. – Как думаешь, не станет ли он неким пророчеством на будущее?

Пандии стало очень не по себе: неужели Селена надеется на скорое вдовство? Однако упрекать сестру за такие мысли, конечно, было лишним, и Пандия, молча сняв черный капор с длинными атласными лентами, положила его на стул.

Стянув с себя элегантный наряд василькового цвета и умывшись, Селена с помощью Иветты надела черное платье, совсем непохожее на то, в котором приехала Пандия. Теперь Селена блистала красотой в вечернем туалете с очень глубоким вырезом, прелестным рюшем, едва прикрывающим обнаженные плечи, и воланом на подоле платья. Так как ее волосы были рыжеватыми, точно такими, как у сестры, у Пандии появилось странное ощущение: она раздвоилась! Напротив стояла… она сама, и, может быть, впервые в жизни Пандия поразилась, до чего же они похожи! Особенно теперь, когда они вдвоем облачились в черное.

Иветта застегнула крючки на спине Селены, и талия у нее стала просто осиная: мужские ладони обхватили бы ее целиком!

– Как же ты замечательно выглядишь, – опять восхитилась Пандия.

– А вот Джордж не любит, когда я в черном, уж очень я тогда соблазнительна! Айвор же, наоборот, меня такую просто обожает.

Пандия смутилась – слишком уж откровенно Селена болтает об интимных вещах в присутствии горничной. Но сестра продолжала в том же духе:

– Хотя, если говорить честно, он меня обожает, в чем бы я ни была, и даже если на мне совсем ничего нет. И все твердит при этом, что я самая прекрасная женщина во всем мире!

– А если бы Monsieur le Prince[4] увидел бы вас рядом с mam’selle, то подумал бы, что перебрал по части напитков, – ввернула Иветта.

– Но он ни в коем случае не должен видеть мою сестру, – властно отчеканила Селена, – и давай, поторапливайся, Иветта, я хочу уехать как можно раньше!

Иветта подала Селене изумрудное ожерелье, и та приложила его к груди около зеркала. Оставшись довольна результатом, он кивнула Иветте, и та застегнула украшение на ее шее. Затем француженка достала из изящной деревянной шкатулки идеально подходящий ожерелью изумрудный браслет. Пандию поразила красота драгоценностей.

– Ваши серьги, madame, и кольцо я положу в сумочку. Наденете, когда приедете, – сказала Иветта.

– Ладно, пусть будет по-твоему. Ты карету заказала?

– Oui, madame, маленькую закрытую дорожную карету. И громко так пожаловалась кучеру: вот сколько всякого добра madame подарила подруге, целых два сундука!..

– Обо всем подумала! – похвалила служанку госпожа. – А теперь подай мне капор.

Селена очень осторожно, чтобы не помять сложной прически, надела капор, а Иветта окутала ее плечи длинным черным газовым шарфом. Затем она накинула на госпожу черный плащ.

– До чего же он поношенный! – недовольно произнесла Селена. – Неужели не осталось ничего получше из того, что я велела выбросить? – упрекнула она Иветту.

– Но это мой лучший плащ, – вмешалась в разговор Пандия, – хотя он, конечно, не новый, ведь я купила его, когда умерла мама. Мне хотелось прилично выглядеть на похоронах!

– И все-таки надо было подыскать что-нибудь поновее, – проворчала сестра.

– Я подыщу, madame!

Иветта положила в элегантную шелковую сумочку изумрудные серьги и кольцо и вручила ее Селене.

– Спрячьте понадежнее, madame. Хотя этот глупый лакей, что при карете, точно ничего не заметит.

– Ну, как знать. В этом ведь никогда нельзя быть вполне уверенной.

– Non, non, madame!

Селена торопливо поцеловала Пандию:

– Отсюда ты поедешь прямо на похороны, а когда все кончится, вернешься в Замок, чтобы немного перекусить. А потом как можно скорее уезжай совсем!

– Но ты не говорила раньше, что мне придется вернуться! – воскликнула Пандия.

– Придется! Ты понимаешь, что у родственников в таких случаях принято выражать друг другу соболезнование?

– Но я же… никого там не знаю!

– И я тоже, – призналась Селена, – не желаю тратить свое драгоценное время на стариков, которым давно пора покоиться в гробах. Между прочим, покойному герцогу было уже девяносто!

«Но он все-таки доводился тебе родственником, пусть и по мужу», – вертелось у Пандии на языке, но Селена не дала сестре вставить ни слова, продолжая с жаром ее наставлять:

– Тебе не придется ни с кем разговаривать, просто будь любезна и всем вежливо улыбайся, а при первой же возможности возвращайся в Замок. Иветта будет тебя ждать. А в четверг ты скажешь, что очень устала и останешься на целый день в постели!

«Но это же так скучно! Я еще никогда не бывала в Лондоне», – едва не выпалила Пандия. Но она понимала, что Селена даже слушать ее не пожелает.

Сестра опустила вуаль и, когда Иветта открыла для нее дверцу кареты, громко сказала:

– Прощайте, миледи! Никогда не позабуду вашу доброту и не смогу как следует вас отблагодарить! Вы так щедры!

С тем Селена и уехала. Немного поглядев карете вслед, Иветта вернулась в спальню:

– А теперь, m’mselle, je fais attention à vous[5], – жизнерадостно сообщила она и снова с изумлением воззрилась на Пандию: – Нет, c’est extraordinaire! Ну, никогда еще не видела таких похожих двойняшек, да при этом еще настоящих красавиц!

– Вы очень добры, – пробормотала Пандия, – но если бы вы знали, как я боюсь сказать или сделать что-нибудь не так…

– Не волнуйтесь, m’mselle. Милорд сейчас в отъезде и в доме никого нет, так что наслаждайтесь жизнью.

– Постараюсь, – пролепетала Пандия.

Иветта помогла ей раздеться. Пандия все время озиралась по сторонам, стараясь запомнить шикарную опочивальню сестры до мелочей. Она с восторгом обнаружила, что у Селены, оказывается, рядом с будуаром есть и собственная ванная.

– Ванна! – неверяще вскричала Пандия.

Да, это было настоящее открытие! Мать когда-то рассказывала, что богатые дамы всегда моются в спальнях, куда служанки доставляют им горячую воду в медных тазах.

– Говорят, эти ванны были придуманы в Америке, – пояснила Иветта. – Как-то madame ночевала во дворце герцога Мальборо, а у него такая ванна уже имелась, и madame уговорила милорда, своего мужа, завести точно такую же.

Пандия улыбнулась, живо представив, как Селена может позавидовать любому новшеству и проявить потрясающую настойчивость в том, чтобы никому и ни в чем не уступать.

А ванная действительно была хороша: стены облицованы розовой мраморной плиткой и увешаны зеркалами, в которых Селена могла подолгу и с восхищением рассматривать саму себя… А как чудесно лежать в теплой ароматной воде!

Пандия была удостоена чести искупаться в этой прекрасной ванне. После она вытерлась пушистым полотенцем с графской монограммой, а Иветта подала ей изящную ночную рубашку. Такой изящной работы Пандия еще никогда не видывала: ночнушка была почти прозрачная, а кружева на ней походили на снежные узоры.