Калугин в очередной раз поморщился, и потер виски.

— Опять голова? — посочувствовал компаньон. — Вижу, вижу можешь не рассказывать. И энергетика у тебя на полном нуле.

— А ты погляди, какая на дворе погода, — Калугин кивнул на окна, небо за которыми заметно потемнело. — По всему видно, быть грозе. Вот меня и скрутило…

— Отдохнуть бы тебе надо, господин президент!.. Ты не маши рукой, заранее знаю, что скажешь. Некогда, мол, дела не пускают… Главное, Макс, это здоровье. Все остальное мы купим за деньги!

— Или украдем, да?.. Кстати, Витя, я опять насчет этих денег… Лощилин мне тут жаловался, что его подставили. Случаем не знаешь, кто именно?

— Мы же и подставили, — простодушно доложил Лежнев. — Тебе, правда, не успели сказать. Ты как раз в командировке был… ну, помнишь, в Страсбурге?.. Вот. А его надо было срочно убирать. Он мог перехватить у нас этих самых французов, с которыми у тебя сегодня переговоры.

— Что, другого способа не нашли? — Калугин нахмурился. — Не могли как-нибудь иначе его… подвинуть в сторонку?

— Нет, Макс, не могли… — Лежнев вздохнул и покачал головой. — Помнишь одно из первых правил бойцов карате?.. Что надо делать, если нельзя избежать схватки?

— Надо первым вступить в бой и постараться закончить его одним ударом, — произнес Калугин хорошо известное ему изречение. И вдруг предложил: — А что, может, попробуем?

— Прямо здесь? Давай! — согласился Лежнев.

Оба встали в боевую стойку и одновременно бросились друг к другу, завозились посреди кабинета. Калугину удался захват. Он медленно, но верно клонил противника вниз, пока спина того не оказалась на столе.

— Сдаешься? — спросил он.

— Сдаюсь, сдаюсь, — сдавленно прохрипел Лежнев.

— То-то же, — сказал Калугин, отпуская его. — В следующий раз будешь знать, с кем связываться и как при этом изрекать прописные истины.

— А твоя победа лишний раз доказывает, что я был прав, — нашелся Лежнев.

— Хитер ты, Витя! Всегда отыщешь способ, как выкрутиться.

— А ты, черт, здоровый еще, — Лежнев потер свою руку. — И все-таки, Макс, я тебе советую серьезно задуматься о своем здоровье… Мы с тобой одногодки, нам еще нет и тридцати, но выглядишь ты, прямо скажем, неважнецки…

— Я сам хорошо знаю, как я выгляжу. Что ты предлагаешь?

— Я тебе предлагаю уехать за город, хотя бы на пару дней. И там просто отдохнуть. Ничем конкретно не занимаясь. Кроме, естественно, красивых девушек. Там их всегда бывает — ну просто пруд пруди. Вот ими можешь заняться, но больше ничем другим.

«За каким хреном ему надо, чтобы я туда поехал? — подумал Калугин. — Загородный отдых, девочки, эка невидаль в наше время да при моих деньгах. Что-то Витя начал сильно суетиться и тянуть одеяло на себя. Потому поехать все же стоило бы, чтобы самому все увидеть, разобраться на месте. И если дело нечисто, просто дать ему по рогам, чтобы место свое знал».

Но вслух он спросил совсем о другом:

— И где же ты обнаружил этот рай? Или гарем?

— А помнишь того профессора?.. Маленький такой и очень противный. Все матом крыл… Мы ему проектировали обустройство ландшафта рядом с коттеджем, типа «Живой средиземноморский стиль». Вспомнил?.. Ну вот, там как раз и находится этот рай.

— Я подумаю, — сказал Калугин. — А пока… Вот, Витя, документы. Здесь все, что касается этой нашей последней сделки с французами. Пожалуйста, просмотри их еще раз. Возможно, я из-за своей чертовой головы чего-нибудь недоглядел.

3

Дождь буквально обрушился на город. Не дождь — а цунами, вселенский потоп, будто на небесах прорвало гигантскую невидимую плотину. Пенные потоки мутной воды неслись по мостовой, по тротуарам, выхлестывались из водосточных труб, как из брандспойтов, скручивались в водовороты на перекрестках. В тоннеле под Новым Арбатом беспомощной вереницей вытянулись заглохшие машины.

Улицы вымерли. Толпы застигнутых врасплох прохожих набились в подворотни, под козырьки витрин, в чужие подъезды, только автомобили с включенными фарами еще каким-то чудом, словно на ощупь, двигались в мутной пелене.

Черный «лексус», досадливо ворча мощным мотором, продвигался в общей веренице авто. «Дворники» перед лицом Калугина летали взад-вперед по стеклу, но уже не справлялись с дождем. Красные огни и силуэты машин возникали на мгновение и тут же расплывались в серой мгле.

Шофер притормозил у магазина и тут же вопросительно покосился на шефа. Калугин неопределенно повертел пальцами в воздухе и вяло махнул рукой:

— Как всегда…

Шофер понял, пригнулся, словно ему предстояла дорога на эшафот, натянул на голову прорезиненную куртку и выскочил под дождь. Вернулся он через минуту, промокший до нитки, передал Калугину букет алых роз на метровых стеблях, коробку конфет и бутылку шампанского.

Они проехали еще квартала три, свернули в неприметный тихий переулок и там остановились у подъезда пятиэтажного «дворянского» дома — с эркерами вместо балконов и лепными вензелями под крышей. Шофер предварительно вышел из машины, распахнул над головой открывшего дверцу шефа зонт.

— Будь через два часа, — коротко бросил ему Калугин, перехватывая зонт.

И, тщательно обходя лужи и потоки воды, направился к подъезду.


Юля открыла дверь в черном вечернем платье, которое он сам ей выбирал и очень любил, в туфельках «от Рикель» на высокой шпильке — и радостно распахнула глаза:

— Макс, ты?..

Она потянулась к нему для поцелуя. Но он шагнул мимо нее в прихожую и сказал с невольным раздражением в голосе:

— Глупый вопрос!.. Глупее может быть только ответ: «Да, дорогая, это я…» Но, может быть, я не вовремя?.. Ты ждала кого-то другого?..

Обида вспыхнула у нее в глазах, но она сдержалась, постаралась не подать виду:

— Нет, но… я не думала, что ты выберешься в такой ливень… Ах, какие розы! Боже, прелесть какая!.. А как пахнут, с ума можно сойти!..

Ее ахи и восторги были совсем не к месту и раздражали его еще больше, учитывая, как сегодня для него начался день. Он знал, что она искренне радуется его приходу, что ей приятно оказываемое им внимание. Но при этом в голосе ее всякий раз, когда он делал ей подарки, чувствовалась какая-то наигранная фальшь. Откуда это у нее?.. Неужели нельзя как-нибудь иначе выразить свое отношение?.. Он давно хотел ей об этом сказать, но боялся обидеть. А сегодня она попала под горячую руку.

— Послушай, — досадливо произнес он, окончательно складывая зонт и бросая его в угол. — Почти два года я дарю тебе одно и то же. И каждый раз ты делаешь изумленные глаза, ахаешь, как будто большего сюрприза в жизни у тебя не было!..

— Но мне действительно приятно тебя видеть…

Она вновь сделала попытку его обнять, но он и на этот раз оставил ее жест без внимания. Прошел в комнату, плюхнулся в кресло перед журнальным столиком и заговорил, словно хотел выплеснуть за один раз все, что накопилось ранее.

— Юля, мы, как в кино, играем одну и ту же сцену — сто раз подряд!.. Сто раз одно и то же!.. И каждый знает наперед, что будет дальше, какие слова будут сказаны и в какой момент… Неужели тебе это не противно?..

Она присела перед ним на корточки, провела ладонью по его волосам:

— Что с тобой, милый?.. Опять голова?..

— Да что вы все зациклились: «голова, голова»!.. — В нем постепенно закипала ярость. — Моя голова тут ни при чем… Два года! Дубль сто первый!.. Начали!.. Знаешь, мне иногда хочется…

Он вдруг схватил ее за плечи. Юля давно ждала этого и с готовностью потянулась навстречу, но он грубо притянул ее к себе, повалил в кресло, давя ногами выпавшие у нее из рук и рассыпавшиеся по полу цветы.

И, уже не помня себя, рванул платье у нее на груди. Тонкий шелк с треском разошелся на две половины.

— Отпусти! — вскрикнула она.

— А чего ты волнуешься? Я тебе еще такое же подарю! Еще десять, на десять лет вперед… на сто…

— Мне больно! — сквозь слезы выкрикнула она.

Калугин словно очнулся, разжал пальцы.

— Извини… — он мучительно сжал ладонями виски.

Юля вскочила, запахивая на груди разорванное платье.

— Я знаю… давно догадывалась, что нужна тебе как… как шлюха! — заговорила она, глотая слезы. — Ничего другого ты во мне не видел. Приехал, когда захотел, сделал свое дело, расслабился и — отдыхай, девочка! Наверное, у тебя есть еще такие, но они требуют больше, с ними сложности. А я же дура, я всегда под рукой… Я знаю, чего ты боишься, — покушения на твою свободу. Что я в один прекрасный миг припру тебя к стенке и скажу: все, милый, поиграли, теперь добро пожаловать в загс. Это для тебя самое страшное. А то, что я устала быть при тебе девочкой по расписанию, тебя не волнует!..

«А ведь она права, — подумал вдруг Калугин. — Сказала то, о чем я уже думал, только боялся сказать вслух… Не надо ее больше мучить. Лучше сразу и навсегда…»

— Извини, — он встал и направился к двери. — Я не знаю, что со мной происходит в последнее время… Но… Давай сегодня расстанемся, а там будет видно…

— Не уходи!.. Не бросай меня!.. — услышал он отчаянный крик за своей спиной.

Калугин сбежал по лестнице, распахнул дверь подъезда. Перед глазами возникла густая завеса дождя. «Черт, мобильник остался в машине!..» Он посмотрел на «Ролекс» у себя на запястье. Так и есть, его водитель всегда соблюдал пунктуальность, а ждать оставалось больше часа. Сегодня ему определенно не везло. Но торчать здесь, в подъезде, и вовсе глупо. Калугин раскрыл зонт и решительно шагнул под дождь.

4

Он шагал по совершенно безлюдному бульвару мимо мокрых скамеек, время от времени отбрасывая с лица лезшие в глаза мокрые пряди волос. Туфли безнадежно промокли и беспомощно хлюпали при каждом шаге. В детской песочнице, как в бассейне, кружились забытые игрушки. В теремке укрылась застигнутая стихией парочка.

Калугин забыл уже, когда в последний раз ходил по городу пешком. Все время из офиса в машину, из машины в офис или в аэропорт, в котором он тоже словно прописался. И теперь он вдруг ощутил сладкую неприкаянность на пустынном бульваре, как бывало когда-то в детстве, в родном городе у моря. В ту пору ему не раз случалось возвращаться поздним вечером после занятий в институте. И стены спящих домов, стеклянно-зеленые при свете фонарей, дробно отражали одинокий звук его шагов…

Вдруг он заметил, что на бульваре не один. Впереди шла девчонка, простоволосая и без зонта. Не мчалась, вжав голову в плечи, а неторопливо шлепала по лужам босыми ногами, держа в руках туфли и подставляя лицо навстречу дождю. Калугин невольно прибавил шагу и очень скоро почти ее догнал.

Насквозь промокшее платье прилипло к телу. Мокрые русые волосы косицами спадали на лицо, открывая маленькие крепкие уши с дешевыми сережками. Девчонка обернулась, словно почувствовала его сзади, но не испугалась, а только фыркнула, сдувая капли с губ. И неожиданно подмигнула.

— Привет! — весело сказала она.

— Привет, — в тон ей ответил Калугин.

Он вдруг почувствовал необъяснимую симпатию к этой девочке под дождем.

— Забыла дома зонт? — спросил он, чтобы как-то поддержать разговор.

— Ненавижу зонты! — Она затрясла головой так, что брызги полетели в сторону Калугина. — Люди под зонтами одинаковые все, как… грибы. Толпа сыроежек…

Она прыснула, метнув в его сторону лукавый взгляд:

— И ты тоже похож на сыроежку!..

— Почему? — невольно опешил Калугин.

— Потому… В костюме, при галстуке и под зонтом.

— Да, наверное, — согласился он, почувствовав легкое смущение.

— А я всегда здесь гуляю, когда дождь, — продолжала девчонка. — Это мой любимый бульвар. Летом каждый день погоду слушаю по радио, жду, когда объявят дождь.

— Объявят?.. А смысл?

— Какой смысл в дожде?.. А в солнце или в траве?.. — Девчонка засмеялась. — Это не передать словами. Попробуй сам, тогда поймешь. Слабо?..

Она остановилась и смотрела на него. И всем своим видом словно дразнила, призывала к поступку. Калугин помедлил, а потом решился. Сложил зонт, стоял перед ней, морщась от бьющих в лицо холодных струй.

— Ну как? — деловито поинтересовалась девчонка.

— Пока не понял… — Калугин поежился.

Вода затекала ему под воротник рубашки, костюм окончательно промок, да и выглядел он сейчас наверняка полным идиотом.

Но девчонка думала иначе.

— Это с непривычки, — успокоила она его. — Ты чего встал? Идем…

Да, видел бы его сейчас Лежнев, умер бы со смеху. Или решил, что у его компаньона вовсе крыша поехала…