Дела фирмы «Зеленый ящик», а заодно и Калугина быстро шли в гору. По всем направлениям на него работали специалисты высокого класса, настоящие профессионалы в своем деле, прошедшие стажировку во Франции, Англии и Германии — странах, где издавна высоко развита культура парковой и садовой архитектуры. От клиентов также не было отбоя. Заказы поступали от бизнесменов, ведущих политиков, звезд шоу-бизнеса и прочих граждан, обладавших тугим кошельком и высокими амбициями.

Макс заматерел, обзавелся нужными связями и, казалось, жил в свое удовольствие. Не хватало ему только одного — «той самой, единственной, и на всю жизнь». Времени на личную жизнь тоже было в обрез. Все его романы, как правило, были скоротечны и заканчивались на удивление одинаково. Вначале женщина, с которой он знакомился, старалась его привязать к себе. Она готовила обеды, подбирала ему костюмы, стирала и гладила его рубашки, старалась угадать его малейшее желание или каприз. Макс тоже старался оказывать возлюбленной знаки внимания. Водил ее в модные клубы и в театры, преподносил цветы и дорогие подарки. И первое время все было между ними, как в сказке. Потом такая жизнь начинала Максу надоедать. Не то чтобы он стал поглядывать по сторонам и похаживать «налево», Макс не был ловеласом. Просто его охватывала тоска, он начинал скучать. Он вдруг понимал, что это совсем не та женщина, которая ему нужна в жизни. Это пугало его, он начинал испытывать угрызения совести и все оттягивал объяснение, пока разрыв не наступал внезапно и, случалось, даже не по его вине. Обычно женщина чувствовала, что ею уже тяготятся, и, когда находила другого мужчину, на ее взгляд, более надежного, уходила к нему от Макса. На какое-то время для него наступало облегчение, но потом появлялась другая женщина и все начиналось сначала. Вот также у него произошло и с Юлей. С некоторых пор он поддерживал с ней отношения как бы по инерции, нужен был лишь удобный повод, чтобы их разорвать. В те редкие часы отдыха, когда он оставался совсем один, Макса охватывало ностальгическое чувство, связанное с девушкой, которая пришла когда-то к нему в оранжерею, а потом исчезла навсегда…

9

Настя слушала его, сидя на кровати и поджав ноги по-турецки. Было начало лета. Тополиный пух летел из открытого окна, гонимый сквозняком, кружился в воздухе, неслышно ложился на пол и ей на волосы и плечи. Могло показаться, что идет снег.

— Я вот тут треплю языком все утро, а по-прежнему ничего не знаю о тебе, — произнес Макс извиняющимся тоном. — Чем ты занимаешься?

Настя пожала плечами. Ответила коротко:

— Живу…

— А еще?

— Спрашивай, что тебя конкретно интересует.

— Ну… ты учишься или работаешь?

— А ты как думаешь?

— Это нечестно, отвечать вопросом на вопрос.

— И все-таки?..

— Думаю, учишься… Ты похожа на загулявшую студентку третьего курса. Занятия уже как бы по фигу, а денег на жизнь и наряды катастрофически не хватает. И девочка решила на время пуститься во все тяжкие…

— Уже теплее, — сказала она бесцветным голосом. — Хотя и не совсем так, как на самом деле. Продолжай.

— А где учишься? На дневном или на заочном? — пытался угадать Максим.

Настя вздохнула:

— На вечернем факультете ночных бабочек. Впрочем, я его уже закончила. Экзамены сдала успешно. Теперь вот работаю по специальности. В основном по ночам… Ты что, действительно еще ничего не понял или решил поиздеваться?

Макс осекся на полуслове и замер так с открытым ртом. Он, конечно, догадывался о ее ремесле, но до поры отказывался верить, что она профи.

— Выходит, ты…

— Путана, — подтвердила она. И засмеялась: — Богатые тоже плачут, три тыщи первая серия… Не волнуйся, дорогой. Твоя совесть чиста. Ты был у меня первым, это правда. Как правда и то, что это ровным счетом ничего не значит. Я сама так решила, выбрала себе такую жизнь и ни о чем не жалею… Ну, ты доволен?

Какое-то время он сидел потупившись и как бы размышляя. Потом вскочил на ноги и решительно приказал:

— Одевайся!

— Зачем? — Она удивленно вскинула глаза. — В доме еще все спят, до завтрака почти два часа. И твое время тоже еще не кончилось. Мы можем продолжить наши игры…

— Вставай! — Он сдернул с нее одеяло. — Поедешь со мной.

— Это еще зачем? — Она не двинулась с места.

— Зачем?.. Потому что я так хочу! Я увезу тебя отсюда!..

— Но ты забываешь, что я здесь на работе. Мое время стоит денег. Строго по счетчику, как в такси.

Он уставился на нее. Понял, что она не шутит. И тогда сказал:

— Хорошо, я заплачу. Сколько надо?..

Она покачала головой:

— Это не только от меня зависит. У меня есть сутенер, все расчеты с ним. Но он, скорее всего, вернется сюда только после обеда. И прежде чем оформить ваш союз, поинтересуется, насколько ты кредитоспособен.

Макс заморгал. Потом на его лице расплылась самодовольная улыбка:

— Можешь не сомневаться. Я известный бизнесмен. И потому я буду диктовать условия, а не какой-то там грязный ублюдок!..

Он вдруг запнулся. Понял, что сказал лишнее, совсем не те слова, которые были сейчас нужны. Но Настя, кажется, не придала этому значения.

— Выходит, ты меня покупаешь?.. — сказала она, помолчав. — Это в корне меняет дело. Но есть еще одно обстоятельство…

— Какое?

— Ты вот хочешь меня забрать. Но только забыл спросить… хочу ли этого я.

Он замер. Наконец спросил дрогнувшим голосом:

— А ты разве… не хочешь?

Какое-то время они молча смотрели в глаза друг другу. Наверное, в эту минуту все для них и решилось. Потому что взгляды порой говорят больше, чем слова.

Впрочем, он их все-таки произнес:

— Я тебя всегда любил… А потом очень долго искал и не мог встретить… Больше я тебя никуда не отпущу!

Настя медленно, словно нехотя, сползла с кровати.

— Сначала я должна принять душ, — сказала она.

10

Было еще рано. Высокие редкие облака висели в высокой голубой глубине, и все вокруг было зеленое, чистое и такое яркое. Дорога прямая, видно далеко. Максу нравилось это время, когда еще не очень жарко. В такое утро хорошо оказаться где-нибудь в соседнем лесу, бродить между деревьев и, выйдя на полянку, слушать, как шуршит под ногами трава. Хорошо выйти к лесному ручью, раздуть костерок и присесть у огня…

Слева замелькали избы. Деревня была погружена еще в рассветный туман, но уже не спала. Во дворах отворялись ворота и калитки, хозяева выгоняли скотину в стадо. Где-то хлопал кнут и неразборчиво покрикивал пастух. А чуть поодаль от деревни, на взгорочке, одиноко лепилась церквушка.

Макс ее сразу узнал. Сразу что-то вспомнил, и решение созрело почти мгновенно. Он мягко переложил руль, свернул с заасфальтированного шоссе на проселок.

Машину закачало на ухабах. Настя, до того дремавшая на сиденье, открыла глаза, удивленно посмотрела вокруг и спросила сонным голосом:

— Мы заблудились?

— Мне надо… это недолго. А ты пока поспи.


Макс остановил машину возле церкви. Главки храма и один из приделов были облеплены лесами. Слева от входа, на поддоне, уложены крупные кирпичи от старой кладки. На обитой железом двери — огромный амбарный замок. По всему было видно, что работы по восстановлению хоть и продвигаются, но весьма медленно.

Макс увидел этот замок еще из машины. Распахнул дверцу и, перед тем как выйти, спросил у Насти:

— Ты со мной или здесь побудешь?

— С тобой. Одной мне будет скучно.

Он кивнул и не оглядываясь направился к двери. Подергал рукой замок. Потом что есть силы несколько раз ударил в дверь кулаком. Створки были массивные и удары прозвучали глухо, но все же в ответ сверху послышалось:

— Кого там еще черт принес в такую рань?

Из узкого, как амбразура, окна высунулась физиономия, бородатая и взлохмаченная.

— Привет, антихрист! — задрал голову Макс. — В храме Божьем дьявола не поминают! Особенно с утра.

— Привет, — проворчал взлохмаченный. — А что делать, если они, черти, ни поспать, ни поработать как следует не дают? Заходи слева, я спущусь.

Макс вернулся к машине. Прихватил из багажника какой-то сверток, завернутый в грубую холщовую материю. И вместе с Настей двинулся в обход церкви.


Внутри храма было сумрачно, лишь под самым куполом, на лесах, да над широким деревянным столом тускло мерцали лампы.

— Вот так встреча! — сказал Макс, всматриваясь в лицо мастера. — Жив, значит, курилка!.. Ты что же тогда пропал? Я, понимаешь, звоню по тому номеру, который ты мне оставил, а мне отвечают — таких, мол, больше здесь не проживает. Выходит, обманул?

— А, теперь и я тебя вспомнил, — ответил тот. — Хоть и пару лет прошло с тех пор… И никакого обману с моей стороны не было. Просто нечем было за квартиру платить, вот и съехал я. Теперь вот при храме живу… Чего ж сразу не наведался?

— Да кто ж тебя знал, что ты здесь поселился навсегда? Мы в городе договаривались о встрече. А тащиться зазря в такую даль себе в облом…

— Ну, дело прошлое, — кивнул мастер. — Чаю хочешь? Или, может, барышня твоя желает? У меня свой, на мяте настоянный…

Он по очереди переводил взгляд с Макса на Настю.

— Угощай, — согласился Макс.

Взлохмаченный, при ближайшем рассмотрении оказавшийся высоким, плотным мужчиной уже в летах, включил плитку, поставил старенький чайник и улыбнулся.

— Я, знаете ли, нервничаю с некоторых пор. Шумновато стало, как вокруг эти коттеджи понастроили… А так, особенно ночами, сидишь, снимаешь слой за слоем, а под ними — время.

— А ты философ, — усмехнулся Макс. — Мастерство не утратил еще?

— Мастерство, оно от Бога, его не пропьешь… А ты ко мне опять по делу или так? Ежели по делу, говори.

— Да вот, посоветоваться хочу, — Макс развернул сверток, под которым тускло блеснула позолота иконы. — Таскаю ее за собой в машине уже полгода, а все времени нет заняться как следует. Да и мастеров хороших не знаю, кроме тебя, конечно…

Он положил сверток на расстеленную на столе старую газету.

— Ну-ка, ну-ка… — Мастер нацепил очки и приблизил бороду к иконе. — Хороша… И писана мастером. Где взял, не спрашиваю. И так видно, что из частной коллекции.

— «Спас Иммануил», — заулыбался Макс.

— Вижу, что «Спас», — мастер взял икону в руки, осмотрел, даже обнюхал доску со всех сторон. — Письмо греческое… век четырнадцатый… Афонская школа?

— Она самая.

Мастер осторожно положил икону на стол и снял очки.

— Ну, и чего ты хочешь?

— Видишь — утраты, — Макс показал пальцем. — Часть плеча, рука… И лик придется подновить. Нужен аналог. Я помню, ты мне в прошлый раз хвалился английским изданием по Византии.

— Ишь, памятливый какой, — удивился мастер. — Вроде есть где-то, надо пошукать. Сможешь наведаться ко мне завтра или послезавтра?

— Проблематично со временем, но я постараюсь ради такого дела, — кивнул Макс.

— Он что, заказчик твой, один в один хочет?

— Ну да…

— Значит, уйдет и этот «Спас» за бугор, — огорчился мастер. — Не жалко тебе?

Макс помолчал, словно решаясь. Потом сказал:

— Не уйдет. Заказчик этот — я.

Мастер остро глянул на него исподлобья:

— Ну, коли не врешь, то я бы, пожалуй, мог тебе подсобить… Ежели, конечно, доверишь мне в руки такую красоту.

— Доверю, если опять не исчезнешь без следа, — обрадовался Макс. — Сколько возьмешь за работу? Ты не мелочись, назови настоящую цену…

— О цене потом, а сейчас пейте чай…

Мастер снял с плитки закипевший чайник, разлил по кружкам. Пододвинул гостям банку с вареньем:

— Я сам пью без сахара и вам советую. И осторожно, руки не обожгите…

И пока гости прихлебывали обжигающий напиток, вновь склонился над иконой. Пожевал губами:

— Да-а, левкас хреноватый, намучаешься с ним…

— Мне важно, чтобы икона жила, — сказал Макс. — Чтобы ты ее с душой сделал. Такой заказ, поди, не часто у тебя бывает?

— А я так вообще заказов на стороне не беру, — возразил мастер и указал поднятым пальцем куда-то вверх. — Мне бы с этой работой, дай Бог, управиться…

— Раскрываешь потихоньку? — Макс проследил взглядом за его пальцем.

— Раскрываю… Как же у нас любят лепить штукатурку! По десятку сантиметров нарастает за годы. И все гнилые цвета. Короче говоря, не краска, а дерьмо на клею. А вот уж там, поглубже, она самая, темпера…