Затем тепло обняла Джессику, пожелала спокойной ночи и пообещала утащить ее завтра утром в деревню Эшбертон — увильнуть от суматохи по приему гостей под тем предлогом, что надо нанести визиты арендаторам Джека. Выпорхнув из апартаментов королевы, Персефона плотно притворила за собой дверь, ухмыльнулась и встряхнула левой ладонью, высвобождая сведенные в крест пальцы.

Глава 4

Джек Сиборн стоял, как вмерзший в землю идол, на изящных плитках террасы, за пределами привычно безмолвных и пустынных парадных залов, в коих так приятно погрустить в одиночестве и ненадолго стряхнуть тяжкое бремя славы герцога Деттингема. Он представлял, что в данный момент олицетворяет собой прекрасную греческую статую, разве что полностью облаченную и не склонную к экстравагантным позам. По большому счету, Джеку было наплевать на впечатления мифической публики, он тихо ругался про себя, озадаченный тем полупризнанием, которое кузина только что вытянула из Джессики. Кто же мог быть ее давним возлюбленным? И почему, черт возьми, так досадно, что она, похоже, позабыла о нем?

Он мысленно перебрал всех известных ему глупцов — безрезультатно. Сам он довольно долго и успешно избегал ее общества, а на слова ненадежных свидетелей полагаться нельзя. Все же мог найтись некий болван, который не заметил ее пробуждающихся чувств, и Джек никогда не догадался бы о том сам. Беспокойство — сродни ревности — снедало его изнутри и рвалось наружу, так что ему хотелось мерить шагами мощеную дорожку под окном Джесс. Странно, он до сих пор не предпринимал никаких попыток поспособствовать замужеству Джессики, ему как-то не пришло в голову познакомить ее с респектабельным скромным холостяком из круга своих знакомых, возможно, она и влюбилась бы в кого-то из них без его протекции.

Его несколько смущала идея Персефоны о том, что Джессике надлежит выйти замуж за доброго человека, который не примет в расчет легкое прихрамывание и сумеет завоевать ее нежное сердце и острый ум, а она достаточно чутка и непременно отзовется. Сама мысль о том, что Джесс — бойкая и неуемная — выйдет за мужчину, который снисходительно отнесется к ней и сумеет деликатно обойтись с ее небольшим увечьем, заставляла его сжимать кулаки и воображать, как он превращает нос этого самодовольного идиота в отбивную котлету. Ужасно предположить, что тем загадочным избранником Мог оказаться кузен Рич, тогда земля ушла бы из-под ног, небеса обрушились на голову. Он нежно любит обоих. Но стоило ему представить эту голубиную парочку, окольцованную перед алтарем, и его начинало мутить, как загнанную клячу. Какой стыд!

Его иллюзии о своем превосходстве над остальными смертными, о герцогском праве властно распоряжаться в семье безболезненно растаяли бы во мраке ночи, если бы кузен Рич не нарушил этот мираж еще три года назад, исчезнув, как дым на ветру, и не упрямствовал в своем желании числиться без вести пропавшим. Теперь даже вспоминать о Риче неприятно, тем более подозревать его в предательстве в связи с Джессикой Пэндл и ее недосягаемым возлюбленным, который теперь терзал его разбегающиеся мысли, точно гигантский вопросительный знак. Джек не смел шевельнуться, опасаясь, что Джессика услышит его шаги, выглянет из открытого окна и поймет, как просто было подслушать с террасы все, о чем говорилось в комнате. Надо подождать, пока она уснет, и тихонько убраться прочь.

Стыдно, что нельзя сейчас походить взад-вперед, помогая своим размышлениям, надо же куда-то потратить распирающую его энергию. Завтра предстоит лицезреть целый выводок алчущих цыпочек — все на одно лицо. Ему предстоит выбрать наугад одну и провести с ней всю оставшуюся жизнь. Надо бы сосредоточиться на этом важном деле, но мысли его неизменно возвращались к Джессике и ее невероятной любви. Он сам не нуждается в любви, и жену свою конечно же любить не собирается, но предполагаемый любовный союз Джессики — не важно, в браке или вне брака, — занимает его так, что хочется размазать кого-нибудь по стенке. Даже если бы он, как и родители, пожелал делиться с супругой своей сердечной болью, он ни за что не позволил бы себе влюбиться в равнодушную женщину, которая, точно торговка из рыбного рада, способна лишь пристрастно потрошить его.

Итак, сам он не хочет взять ее в жены, тем не менее, идея о некоем джентльмене, способном на подобный поступок, приводит его в негодование. И кто же он после этого? «Собака на сене, — заключил он и расшаркался в извинениях перед сладко спящей Джессикой. — Нет, никаких личных счетов». Он вообще не желает жениться на какой-нибудь благовоспитанной девице, однако положение обязывает, надо думать о наследнике. В конце концов, никто не заставляет его дарить свое сердце и душу одной из тех безмозглых курочек, что вот-вот слетятся в Эшбертон. Вместе с тем ему доподлинно известно: если бы он счел своим долгом завоевать Джессику, она не соблазнилась бы ни его высоким титулом, ни обширными поместьями. Ей необходимо нечто большее, а ему — увы! — предложить больше нечего.

«Да, это трагедия — полностью ввериться одной особе, тем самым обделяя каждого из своих друзей и родственников», — размышлял он, вспоминая себя шестнадцатилетним юным сиротой. Тогда он горестно обвинял отца, не пожелавшего жить после смерти супруги. Говорили, то был всего лишь несчастный случай на конной прогулке. Его светлость стал крайне рассеянным в своем горе, неудачно спешился с лошади на самом краю старого карьера, оступился на подвижной кочке и, потеряв равновесие, свалился с обрыва. Но Джек знал иное — его отец, потерявший свою единственную страстную любовь, был безутешен и, промучившись так шесть месяцев, наконец решил, что мир без нее для него несносен.

После смерти жены — она умерла в муках, пытаясь разродиться его сыном, — отец пытался утопить свое горе в вине и колобродил ночи напролет. Джек зябко поежился, вспоминая, как проклинал себя отец за неосторожность, ведь после рождения первенца врачи предупреждали, что ей следует остерегаться беременности. А Джеку понадобились годы, чтобы избавиться от чувства вины перед матерью. Он почему- то считал, что своим рождением причинил ей физический урон, и у нее недостало сил родить второго младенца. Даже теперь у него начинало щипать в глазах, когда он вспоминал матушку и отца, понимал, как нелегко было им, преданным друг другу до безрассудства, достаточно долго сдерживать свою страсть, и восхищался глубиной и щедростью их взаимного чувства.

Нельзя сказать, что их страстные отношения внушили ему идею о неразумности таких эмоций. «Можно обойтись и без них», — напомнил он себе. Своим рождением он обязан скорее великой любви, нежели династическому браку, хотя экстравагантные чувства нисколько не способствовали спокойному уюту в их доме, родители без конца ссорились, мирились, клялись друг другу в неизменной любви, им некогда было замечать своего ребенка. Повзрослев, он увидел эти сцены иными глазами и понял, как сильно напрягает сильное взаимное притяжение, когда важны лишь бурные переживания плотской любви, но не ее плоды. Он понял, как страдал отец на любовном ложе, сгорая от страсти и не смея рисковать жизнью обожаемой жены. Да, как бы там ни было, такая любовь — не для него. Ему достанет здравомыслия любить своих детей, даже если у него не будет таких чувств к их матери.

Однако все эти размышления не дали ответа на поставленный вопрос: почему сама мысль о Джессике и ее предполагаемом возлюбленном бесит его так, что хочется с размаху пнуть что-нибудь пожестче и от боли зарычать во весь голос. Нет! Он всегда воспринимал свою названую кузину как особую епитимью, наложенную на него свыше, не так ли? И если она уже вкусила любви с каким-то мужчиной, пора приучить себя смотреть на нее иными глазами, хотя любовницей ее трудно представить. Джессика Пэндл всегда оставалась верна себе и не могла быть никем иным, кроме как товарищем по играм, вредным и задиристым. По крайней мере, в годы его бурной юности она была именно такой, и это его вполне устраивало тогда. Она и сейчас не подарок, правда, уже подавила в себе ту юную дикарку Джесс, и он почти обманулся ее долгой притворной скромностью, дававшей повод считать ее ничтожеством. Джек боролся с желанием поразмять ноги, когда ему внезапно пришло в голову, что существует и третья ипостась Джессики, затаившаяся между двумя ее крайними проявлениями. Уж слишком складны ее рассуждения, чтобы им верить, но ради обретения веры стоит сразиться с теми демонами, которые увлекают его вступить в брак по расчету.

Если она не повенчала себя на эксцентричное одиночество, то есть не было неведомого любовника, из нее получится та самая идеальная жена, о которой он мечтал. Но даже если она любит кого-то — ясное дело, безнадежно, — разве это помешает ему выбрать ее своей герцогиней из миллиона претенденток? Он давно знает ее и уверен, что она не способна на предательство. Она нравится ему, несмотря на свою колкость, к тому же девушка действительно прелестна, в Лондоне он неоднократно пытался убедить ее в этом, правда, безуспешно. Она будет достойной герцогиней — красивой, милосердной, заботливой. Случись ему отсутствовать, она надежно прикроет его тылы — семью и поместье. Их дети унаследуют ее характер, а он будет только рад поспособствовать появлению на свет множества ребятишек. Джек почувствовал, как заныли чресла и напряглась плоть, когда он представил ее на супружеском ложе.

Осталось только уговорить ее принять взаимовыгодные условия их союза, тогда он будет вполне доволен своей жизнью и удачно избежит сумасшедших страстей, которые опалили его в родительском доме. Точно, за эти две недели надо доказать Джесс, что они вполне подходят друг другу, и можно предвкушать совместную жизнь с ней, нисколько не жертвуя собой ради продолжения рода. Эта идея показалась простой здесь, в тени огромной усадьбы, под благосклонно взошедшей луной, однако… «Она та еще штучка, — подумал он и ухмыльнулся, как голодный волк. — Пора ей изведать те крайние наслаждения, в которых она так глупо отказывала себе, настроившись на отшельничество». У него две недели, чтобы искусно подловить эту Красную Шапочку в своем лесу. Предстоящее времяпрепровождение сразу окрасилось в радужные тона, когда он представил, как изящные округлости Джесс наливаются теплом от его страстных поцелуев, и теперь ему трудно было придумать разумные причины отказаться от этой затеи.

Неразумно яростная дрожь охватила его, стоило представить ее прелести в руках другого мужчины, но Джек справился с проблемой, вспомнив, как сурово она отвергала все предположения о своих девичьих успехах. Он был настроен жестко в отношении соперника, поделом, сам виноват, что не воспользовался шансом и предпочел уйти, или же ему не хватило ума понять, что к чему. Такие идиоты не стоят того, чтобы девушка вздыхала о них всю жизнь. Да еще отказывалась выходить замуж. Джессика заслуживает лучшей доли, но вот каковы его заслуги — это вопрос. Он надеялся, что достоин жены, которая не превратит его жизнь в бедлам, более того, надеялся, что достоин Джессики, герцогини Деттингем, поскольку нельзя обречь ее на одиночество, на которое она уже обрекла себя.

Надо же быть таким глупцом, чтобы только сейчас сообразить: Джессика — именно его герцогиня, надо было лишь отвлечься от горячки и хаоса светской жизни и пристальнее вглядеться в нее, когда она была рядом с ним на последнем балу в Лондоне. Если бы она позволила себе хоть чуточку прельститься перспективой обрести его титул и богатство, у него была бы солидная фора перед замешкавшимся на старте соперником, а вместо этого придется теперь ломать голову и убеждать ее, что преимущества его положения не препятствуют развитию их отношений. Что ж, начало положено, он почувствовал искру взаимного смущения, когда нес ее на руках. А она знает его бедовую упрямую натуру — он не отступится от своего.

Он представил, как рассудительно-холодная Джессика Пэндл втайне сходит с ума от страсти к нему и слабеет в его объятиях, и эта картина привела его в такое возбуждение, что он поразился: неужели можно так долго лгать самому себе? Он припомнил, как она выглядела в лондонской бальной зале, и попенял себе: ценитель женской красоты давно должен был приметить ее. Непонятно, отчего он был слеп, неужели Джессика умела так искусно принижать свою красоту? Как он не заметил до сего вечера ее мягкие, под цвет осенних листьев, золотисто-каштановые волосы? Неужели ему не хотелось коснуться их и увидеть, как они струятся и переливаются под его ладонями, словно их освещают десятки, если не сотни дорогих восковых свечей из тех, что изредка выставлялись в залах, где она бывала?

Но Джессика изначально отвергала мнение о том, что ее волосы соблазнительны, придерживаясь аналогичного и относительно своей великолепной фигуры, тонко очерченного лица, живых глаз цвета морской волны. Он никогда не видел ничего подобного. А еще у нее особенный чувственный изгиб рта… Все, довольно, хватит грезить об этом, иначе он не выдержит, влезет к ней в окно и начнет изводить бедняжку своими грубыми попытками выяснить, насколько пухлы и сочны ее губы, когда она не складывает их в кислую мину, едва заслышав о здравствующем герцоге Деттингеме. Да уж…