– Именно этим мы и занимаемся, но все идет не так, как хотелось бы, – произнес сэр Гидеон. – Я думал, в неформальной обстановке вы расслабитесь, будете самой собой, и я увижу другую сторону вашей личности. Если, конечно она существует. Если же нет, то день напрасно потерян.

Немного помолчав, Пруденс сказала:

– Конечно, существует. Но зачем она вам?

– Чтобы выиграть дело, – ответил он просто. – На свидетельском месте мне нужна добрая, умная, сострадающая Пруденс Дункан. Вы можете быть такой?

Наступило молчание. Пруденс погрузилась в раздумье, отметив, что Гидеон тоже думает о чем-то своем. Тут Пруденс осенило. Почему она противилась его обаянию, ведь Гидеон изо всех сил старался ее рассмешить, позабавить? И это напрямую было связано с их делом. Но упрямство ее не знает границ.

Наконец Гидеон прервал затянувшееся молчание:

– Прекрасный день. Нас ждет восхитительный ленч и покойная прогулка по реке. На обратном пути пообедаем Хенли, а когда сядем в машину, будете спать, завернувшись в свои меха. Как вам мой план?

– Он великолепен, – ответила Пруденс, чувствуя, как напряжение покидает ее. – Если обещаете не злить меня, покажу вам свою другую сторону.

– Не могу обещать, – возразил Гидеон, с улыбкой покачиваясь к пей. – Иногда это неизбежно. Позвольте мне указать свое мнение, если что-то пойдет не так.

– Ладно, – согласилась Пруденс. – Но не сегодня. А если я попрошу выслушать кое-что о нашем деле. Обсуждать ничего не будем, только выслушайте меня и подумайте о том, что следует делать.

– Давайте.

– Мой отец выступит в суде свидетелем в пользу Беркли скажет о нем пару дружеских слов.

Гидеон никак не отреагировал на ее заявление, лишь кивнул.

– Неужели вы не понимаете, как это ужасно.

– Пока не понимаю.

– Но ведь вам придется нападать на отца.

– Попытаюсь сделать так, чтобы он усомнился в непогрешимости друзей.

– Но вы не обидите отца?

– Нет, если в этом не будет необходимости.

Пруденс пыталась осмыслить его слова. Его тон был таким обыденным и равнодушным, несмотря на ужасную, чудовищную перспективу.

– Боюсь, как бы он не узнал меня или мой голос, – сказала она через минуту. – Не уверена, что смогу изменить его до такой степени, чтобы он стал неузнаваем даже для отца.

– Что вы задумали? – спросил он с любопытством.

Пруденс хмыкнула. Она и сестры решили, что она попытается говорить так, как пыталась говорить Честити при встрече с их первой клиенткой. Этот тон был анонимным, безликим, как и само их посредническое предприятие.

– О, но я... из Парижа. Во Франции... мы не задаем леди... дамам такой вопросы. Ви понимаеть? Эта «Леди Мейфэра», она вполне респектабельна. Вы называть это достойный, уважаемый?

– А вы сумеете сохранить этот акцент достаточно долго? – смеясь, спросил Гидеон.

– Почему бы и нет? – спросила Пруденс непринужденно. – Мой французский вполне хорош для того, чтобы говорить на этой смеси двух языков и все же сделать так, чтобы меня понимали. Я подумала, что это хорошая мысль.

– Таинственная французская дама под вуалью... – задумчиво произнес Гидеон. – Конечно, это их заинтригует. К тому же вы можете таким образом вызвать к себе симпатию. Обычный англичанин всегда поддастся очарованию чего-то... Как бы это назвать? Пожалуй, раскованностью француженок. И тогда присяжные могут проявить большую снисходительность ко всему, что напечатано в «Леди Мейфэра», раз это будет высказано иностранкой, от которой можно ожидать любых сюрпризов.

– Да, такая стратегия всегда окупится, – промолвила Пруденс.

– Это сработает, если вы сумеете сохранить вашу манеру речи, столкнувшись с самыми безжалостными вопросами.

– Я попрактикуюсь с сестрами, – пообещала Пруденс.

– Все будет зависеть от того, удастся ли вам остаться неузнанной во время процесса, – напомнил он ей. – Как я уже говорил, обвинение сделает все возможное, чтобы выяснить, кто вы. Не исключено, что они уже работают в этом направлении.

– На следующей неделе мы будем знать, поступали ли странные запросы в местах распространения газеты «Леди Мейфэра».

– Разумно, – похвалил он. – А что еще?

Пруденс потянулась к своей муфте, чтобы извлечь записку графа Беркли, и прочла ее вслух.

– Она не датирована, но ясно, что написана очень давно.

– Этого недостаточно, – заявил Гидеон. – Найдите расписание и даты выплат, узнайте, что покупал ваш отец. Я не смогу разоблачить этих негодяев без неопровержимых улик.

– Вы могли бы прямо спросить об этом графа, – сказала Пруденс, внутренне возмутившись, когда он так резко и безапелляционно осудил то, о чем, казалось, они уже договорились. – Можно бы его слегка потрясти.

Он покачал головой:

– Нет, этого мало даже для того, чтобы начать разговор. Вам придется рыть глубже.

– У меня есть доверенность на осмотр банковских бумаг отца. В понедельник займусь этим.

– Как вы ее заполучили? – с удивлением спросил Гидеон. Пруденс плотнее запахнула манто, просто зарылась в него и подняла воротник.

– Это фокус. Не могу им гордиться, и не стоит о нем говорить.

– Как вам будет угодно, – не колеблясь, согласился сэр Гидеон. – Вы замерзли?

На этот раз в его голосе прозвучало искреннее беспокойство.

– Немножко, – призналась Пруденс.

– Меньше чем через полчаса будем на месте. Видите шпили зданий?

Он жестом показал на едва заметные на горизонте шпили Оксфорда, поблескивавшие в долине под ними.

– Как ни странно, – заметила Пруденс, решительно отбросив невеселые мысли, – я никогда не была в Оксфорде. В Кембридже была, а в Оксфорде нет.

– Я предпочитаю Оксфорд, но, возможно, потому что предубежден.

– Вы учились в Нью-Колледже?

Он кивнул, потом положил руку ей на колено. Это было мгновенное прикосновение, но Пруденс оно показалось многозначительным. Она сознавала, что все их путешествие имело какой-то особый смысл, но разгадать его пока не могла.

Они остановились перед отелем Рэндолфа на Бомон-стрит в тот момент, когда городские часы пробили полдень. Пруденс вышла из машины и расправила плечи. Солнце пригревало, день был скорее летним, чем осенним, и Пруденс снова пришлось снять меховое манто. Гидеон сгреб его с сиденья машины.

– Возьмем с собой. На всякий случай. Так безопаснее.

Швейцар поспешил проводить их в великолепный холл отеля. Красивая широкая лестница вела на верхние этажи.

– Дамская комната наверху. Я подожду вас за столиком, – сказал Гидеон и направился в ресторан.

Когда Пруденс присоединилась к нему, он просматривал карту вин. Возле ее тарелки стоял бокал шампанского.

– Я позволил себе заказать вам аперитив, – сказал он. – Если предпочитаете что-нибудь другое...

– Нет, – возразила Пруденс. – Это прекрасно.

Она села и отпила глоток вина.

– Похоже, это бодрит.

– По-моему, именно это вам и нужно, – откликнулся Гидеон.

Он положил ладонь на ее руку.

– Вы позволите?

О да, подумала Пруденс, этот день она никогда не забудет. Ее рука мягко выскользнула из-под его ладони, и она принялась изучать меню.

– Что вы рекомендуете? Я полагаю, вы хорошо знаете здешнюю кухню.

– Вы правы, – отозвался он.

Если она не пожелала дать ему ответ сразу, он не станет ее торопить. У него есть гордость, и он не привык, чтобы его отвергали. Гидеон не подал виду, что уязвлен.

– Кухня здесь очень хороша, – холодно ответил он. – Хотите есть?

– Просто умираю с голоду. Гидеон заглянул в меню.

– Седло барашка, – предложил он. – Если только вы не предпочтете дуврскую камбалу.

– Барашек – это прекрасно, – живо откликнулась Пруденс. – Мне сегодня не хочется рыбы. С чего начнем?

– Паштет из копченой макрели великолепен, но если вы не хотите рыбы... – Он, хмурясь, смотрел в меню. – Может быть, вишисуаз?

– Да, это было бы отлично.

Пруденс закрыла меню, сняла очки, протерла салфеткой и улыбнулась ему. Это случалось нечасто, и Гидеона поразила ее улыбка в сочетании с блеском живых зеленых глаз. Он воспринял ее улыбку как утешение за проявленную холодность, однако пренебрегать ею не стал.

– Бургундское или кларет? – спросил он, снова взяв карту вин.

– Я больше склоняюсь к кларету.

– В таком случае пусть это будет бордо.

Пруденс пила маленькими глотками шампанское, откинувшись на стуле и глядя в окно на маленькую площадь, по которой мимо церкви Святого Джайлза туда-сюда на велосипедах проезжали студенты. Настроение Пруденс изменилось. Внезапно она почувствовала себя довольной и умиротворенной и с нетерпением ждала ленча. Ее спутник сосредоточенно изучал карту вин, и у нее появилась возможность не спеша рассмотреть его лицо.

Густые волосы были зачесаны назад с широкого и чуть шишковатого лба, и она подумала, что на границе со лбом, у самых корней, они слегка редеют. Через несколько лет этот лоб обещал стать еще шире. Ее взгляд спустился ниже и упал на крупный орлиный нос, приковывавший внимание и свидетельствовавший о властности. Рот же она нашла чрезвычайно привлекательным, настолько, что это ее взбудоражило. Глубокая вертикальная ложбинка на подбородке придавала лицу еще больше обаяния. Его руки с ухоженными овальными ногтями и длинными, как у пианиста, пальцами были, пожалуй, маловаты для мужчины. Это она заметила еще в самом начале их знакомства.

Пруденс уже не помнила, когда в последний раз мужчина обращал на себя ее внимание и казался ей сексуально привлекательным. Она рассталась с невинностью через год после смерти матери. Сестры заключили нечто вроде пакта: хотя ни одна из них не стремилась к браку, они поклялись друг другу, что не умрут, ничего не ведая о тайнах интимных отношений между мужчинами и женщинами. Поэтому отвели себе на это год и к этому времени все три сестры уже не были девственницами. Опыт Пруденс, как она признавала, оказался приятным, во всяком случае, неприятным она его не считала. И все же чего-то в нем не хватало. Особого восторга она не испытала и была разочарована.

И сейчас она поймала себя на мысли, что руки Гидеона прикасаются к ее телу. Ее губы уже познали вкус его поцелуев. Она ощутила незнакомый трепет в теле и поняла, что к Гидеону Молверну ее влечет как к мужчине. Это открытие потрясло Пруденс.

Ведь Гидеон ей совсем не нравился. Даже вызывал антипатию. У нее не было ни малейшего желания поддаться этому искушению. Ей нужны умственные способности Гидеона, а не его тело. А это совершенно разные вещи.

– Пенни, если я угадаю ваши мысли? – сказал он, оторвавшись от карты вин.

Пруденс пришла в замешательство. Он смотрел на нее так, будто и в самом деле прочел ее мысли. Это было видно по его глазам. Кровь бросилась Пруденс в лицо. В этот момент появился лакей, и Гидеон заговорил с ним. Пруденс вздохнула и с облегчением почувствовала, что кровь наконец отхлынула от лица. Она взяла стакан с холодной водой и незаметно прижала к шее под ухом. Лакей ушел, а Пруденс снова стала спокойной и холодной.

– «Сент-Эстеф», – сказал он. – Надеюсь, вы одобрите.

– Разумеется. Просто не посмею оспаривать мнение эксперта, – сказала Пруденс непринужденно и, разломив булочку, принялась намазывать ее маслом, уложенным причудливыми завитками в стеклянной масленке.

– Это мудрый подход к делу, – заметил он. – Вы не поверите, но очень многие не способны здраво мыслить, потому что слишком тщеславны, чтобы прислушаться к голосу разума и не пренебрегать опытом.

Пруденс покачала головой.

– Возможно, вы и правы, Гидеон, но иногда бываете несносны.

– Неужели? – искренне удивился он.

Пруденс снова покачала головой.

– Если сами не догадываетесь, нет смысла вам объяснять. Появился лакей, Гидеон сделал заказ и продолжил:

– Послушайте, Пруденс! Где мне было приобрести другие манеры?

Она рассмеялась.

– Вы не заметили моей иронии, потому что вам не пришло в голову, что я сама почти эксперт в области вин.

– Вы?

– Вы бы удивились, если бы узнали, насколько хорошо я в них разбираюсь.

Она подумала о том, как много знает о виноторговле и виноделии после многих часов, проведенных с Дженкинсом в винных погребах отца. Гидеон смотрел на нее с полуулыбкой, потягивая шампанское.

– Знаете, Пруденс, я был почти уверен, что вам трудно меня чем-нибудь удивить. Скажите, как вам удалось стать экспертом?

Пруденс нахмурилась. Она и ее сестры предпочитали не распространяться о своих семейных делах, особенно о ведении хозяйства и о том, к каким ухищрениям приходилось прибегать, чтобы удержаться на плаву. Никто в обществе не должен был знать, что семья Дунканов почти три года с трудом избегала окончательного банкротства и что полная нищета угрожала им почти постоянно. Их посредническое агентство и газета «Леди Мейфэра» уже начали приносить некоторый доход, но пока что они оставались в стесненном положении. И тут ей пришло в голову, что у них не должно быть тайн от адвоката, который ведет их дело.