Катя Миллэй - Океан безмолвия

Мои ладони снова становятся мягкими.

На следующей неделе Джошу исполнится 18 лет.

Джош

— А это от кого? — спрашиваю я миссис Лейтон, когда она вручает мне последний лежащий на столе подарок. Мы поужинали, задули свечки на торте, как полагается. Желание я не загадывал. Мне совершенно не хочется быть здесь.

— Это я нашла сегодня днем на крыльце. Там был листочек бумаги, но на нем только твое имя. Открытки не было.

Я разрываю оберточную бумагу и вот теперь хочу исчезнуть отсюда сию же минуту, чтобы пережить этот момент в одиночестве. Хочу рассмотреть то, что у меня в руках, но чтобы при этом за мной никто не наблюдал.

Это рамка, обычная рамка черного цвета. Ничего особенного. Но вставленный в нее рисунок поражает меня, сбивает с ног и как будто продолжает пинать.

Я убираю остатки оберточной бумаги, и на пол падает фотография, торчавшая из-под края рамки. Дрю поднимает снимок и рассматривает его, затем передает мне, и я чувствую, что ему хочется подольше подержать снимок в руке.

Я узнаю эту фотографию. Она — из фотоальбома, который стоит на книжной полке в гостиной моего дома. На фото — моя мама, у нее на коленях — Аманда, в объектив они не смотрят. Улыбаются друг другу, но их лица все равно хорошо видны. Обе очень красивые, и я понимаю, что забыл, какие они красивые; как забываю все, что утратил, потому что больше не осталось никого, кто мог бы мне напоминать.

Весь мой дом увешан фотографиями. Все стены. Это фотографии любимых и близких мне людей, и я их не убираю. Они висят на стенах, в общем-то, потому, что всегда там висели. Не я их развешивал, но я их не убираю. Я оставил их там, где они были, как будто ничего ужасного не произошло. Но эта фотография не со стены. Она много лет хранилась в альбоме. Она мне очень нравится. Но я забыл об этом. И вот теперь увидел ее заново. В отличие от тех фотографий на стенах. Ведь я каждый день прохожу мимо, по многу раз, так что давно не обращаю на них внимания.

Картинка в рамке — рисунок углем, идеально выполненная копия этой фотографии, только увеличенная. Рисунок черно-белый, но я вижу, как улыбается моя мама, и у глаз — лучики-морщинки, я вижу, как дышит моя сестра, и на секунду представляю, что они живы. Автор рисунка — Клэй. Это ясно. А фотографию ему мог передать только один человек. Но его здесь тоже нет, он тоже оставил меня.

Она не вправе так поступать. Не вправе мешать мне ее ненавидеть, ибо я хочу ее ненавидеть, мне это необходимо.

— Я уже и забыл, какая красотка была твоя мама, — говорит Дрю; он не любит неловких моментов и таким образом, напоминая нам, что он придурок, пытается снять возникшую напряженность. Вот за это я его и люблю.

Миссис Лейтон шлепнула сына по руке. Мистер Лейтон подошел и дал ему подзатыльник, потом привлек к себе миссис Лейтон и поцеловал ее в волосы.

А я отправился домой один.

Пять недель прошло с тех пор, как она покинула мой дом. Я начал считать дни, как только за ней закрылась дверь. Когда я перестану считать?

— Так, кого там Коринтос убивает сегодня? — Это Дрю, он прямо из школы, вошел и плюхнулся на другой конец дивана. Я выключил телевизор, так как все равно его не смотрел, да и плевать мне на киношные страсти. — Итак, — начинает Дрю, выждав необходимые пятнадцать секунд, дольше он не может. — Может, расскажешь, что между вами произошло?

— Нет, — отвечаю я. И не лукавлю. Я совсем не хочу об этом говорить. А то еще заплачу, да и, честно говоря, толком сам не знаю, что именно, черт возьми, произошло. — Пожалуй, нет.

Дрю не возмущается — кивает просто. Я знаю, что его она тоже избегает, даже на уроках риторики.

— Скучаю я без нее.

— Привыкай, — говорю я и снова включаю телевизор.

Настя

Я отворачиваюсь от зеркала и замечаю, как Дрю входит в женский туалет, что находится в конце коридора театрального отделения. У преподавателей театрального отделения на этом уроке совещание, и я выяснила, что в этом туалете почти никогда никого не бывает. Так что это мое любимое место.

— Полагаю, здесь больше никого нет, — говорит он, поворачиваясь и закрывая дверь на замок. — Четыре туалета обошел, пока тебя нашел. Стал уж опасаться, что мне накостыляют.

— Ну ты даешь, Дрю, — шепотом отвечаю я, едва слышно: мне все равно, что он закрыл дверь и поблизости никого нет.

— Я скучаю по тебе, — заявляет он, как будто это уважительная причина.

— Ничего, переживешь.

— Ты ведь тоже по мне скучаешь. Признайся, Настя-Пастя.

Он прав. Я скучаю по его глупостям.

— И вообще, что за прозвище ты мне придумал? Настя-Пастя. Как будто я обосралась.

Он смотрит на мои джинсы, словно обдумывая мое предположение.

— Я пришел, чтобы вытащить тебя из твоей раковины, в которой ты закрылась от всех.

— Ты пришел, чтобы попросить меня об одолжении, так что давай, выкладывай, мне не нравится вести разговоры здесь.

— Мне нужно, чтобы в эту пятницу ты побыла моим телохранителем.

— Нет, нет и еще раз нет. Постой. Секундочку. Нет!

— А что, если я очень попрошу?

— А что, если я откажусь? — Дрю пытается изобразить проникновенный взгляд, но мы уже давно прошли этап проникновенных взглядов, это просто смешно. — Мне не обязательно торчать с тобой весь вечер. Скажи, что мы встретимся после тусовки. Тебе поверят.

— Не поверят, ты ведь была подружкой Джоша. Никто не поверит, что я на такое способен.

— Ты на все способен.

— Только не на это, и все это знают. Джош — единственный человек на свете, которому я не стану наставлять рога ни за какие коврижки.

— Я не собираюсь это обсуждать, не упоминай о нем, хватит вмешивать его в разговор.

— Он так и так присутствует в нашем разговоре, упоминаю я о нем или нет.

Дрю поднимает вверх руки — все, сдаюсь! — в ответ на мой свирепый взгляд. Я не стану разговаривать о Джоше.

— Ладно. Я только одно хотел сказать. Я думал, это я склонен к саморазрушению, но по сравнению с вами обоими я вполне нормальный.

— У него все нормально?

— Вообще-то, думаю, у него все ненормально, и еще я думаю, что, задавая вопрос, ты это знала.

— Что он тебе рассказал?

— Стоп. В эту игру мы не играем. Ты же сама установила правила. О Джоше ни слова. — Дрю поудобнее устраивается на столешнице, будто у себя дома на кухне. — Вернемся к нашим баранам. Мне не нужно, чтобы все думали, будто ты моя девушка. Я прошу тебя пойти со мной лишь для того, чтоб ты держала меня в узде. Если откажешь, я буду бродить по дому и всех спрашивать, где она. И скорее всего, начну говорить про нее всякие гадости — просто для того, чтобы произнести ее имя и привлечь ее внимание. — Дрю не называет ее имя, но понятно, о ком речь. — Ты должна спасти меня от меня самого. А заодно и себя спасешь — от скуки и одиночества. В выигрыше будут все.

Своего выигрыша в этой ситуации я не вижу. Лучше уж возьму стэплер и пришпилю язык к губам, чем идти сегодня на тусовку. Я забираюсь на столешницу рядом с Дрю и протяжно вздыхаю. Он тоже.

— Я должен стать таким, как раньше, — говорит он. — Я ведь был отличным парнем, а из-за нее теперь — полный отстой.

— Раз должен, действуй. Прямо сегодня и начинай. Запросто найдешь какую-нибудь девчонку, которая охотно составит тебе компанию на твоем обратном пути к бездушному распутству.

Дрю не отвечает, ведь мы оба знаем, чего он уже лишился на этом пути и себя за это не простил. Даже не знаю, существует ли другое решение, но пытаюсь предложить возможный вариант.

— Пригласи другую девчонку. Только так, по-серьезному. Попробуй завязать с ней нормальные взаимоотношения. Да, ты сильно накосячил с Тьерни, так учись на своих ошибках, теперь сделай все, как надо. — Совершенно дурацкая мысль. Если бы Дрю предложил мне учиться на ошибках, которые я допустила во взаимоотношениях с Джошем, и грамотно использовать полученный опыт во взаимоотношениях с другим, я бы ему челюсть свернула. Но ничего другого я пока не придумала. — Как тебе Тесса Уолтер?

Дрю качает головой.

— У нее взгляд сумасшедшей.

— А Мэйси Синглтон?

— Слишком громко смеется.

— Одри Лэйк?

Он смерил меня таким взглядом, будто я предложила ему свидание с антихристом.

— Она же говорит «касательно». — Если бы Дрю Лейтон был женщиной, он мог бы сказать, что такое непростительно.

— А может, еще раз попробовать с Тьерни? — Ведь ему нужна только она. Я могла бы перечислить всех девочек из школы, и в каждой он найдет какой-то недостаток.

— Даже не надеюсь, что она меня простит. А если простит, перестану ее уважать. Я не заслуживаю прощения.

Я тоже не заслуживаю. И не настолько лицемерна, чтобы спорить.

— Может, вообще не пойдешь? Что ты там забыл? Ты ведь даже не пьешь на этих тусовках. Какого фига тебе торчать среди пьяных идиотов? — И это правда. Я не сразу обратила внимание, но, заметив, стала отмечать каждый раз. По прибытии Дрю сразу же берет бокал и держит его в руке весь вечер — всем кажется, что он пьет, но это не так.

— Надо же, заметила! — говорит он почти с восхищением. — Ты первая.

— Должно быть, тому есть причина. — Я думала, Дрю начнет говорить, мол, как потом садиться за руль, — но нет, я слышу другое.

— Кара Мэттьюз, — отвечает он, как будто это все объясняет. Но Дрю понимает, что мне это ни о чем не говорит, и я жду продолжения. — Даже не помню, как это случилось. Тьерни весь день меня пилила, и была права. Права во всем, что говорила обо мне, за исключением того, что она мне безразлична. Но во всем остальном она была права. В тот вечер я так нализался, что готов был трахнуть кого угодно на той тусовке. Я обзывал последними словами Тьерни и вообще всех вокруг, но даже не помню этого.

— И ты думаешь, если б не нализался, ты бы так себя не вел?

— Нет, не думаю, — честно отвечает он. — Скорей всего, вел бы я себя так же. Но я хоть знал бы об этом. Если я намеревался все порушить, это был бы сознательный выбор.

Да, вполне логично. Боль, которую он себе причинил, наверно, не доставила бы ему удовольствия, но он хоть мог сделать выбор осознанно. Однако не только это не дает Дрю покоя. Вопрос остается открытым. Есть, пусть и небольшая, крошечная возможность, что, может быть, он не вел бы себя так. Может быть, если бы он так не напился, все было бы иначе, и сейчас он был бы с Тьерни, а не торчал в женском туалете, горюя об упущенных возможностях.

Дрю беспомощно пожимает плечами.

— Что ж, в следующий раз, когда стану разбивать свои надежды на счастье, я хоть буду помнить, как это было.

Тем легче будет испытывать отвращение к самому себе.

Я могла бы сказать, что понятия не имею, почему согласилась, но это было бы ложью. Я тоже скучаю по Дрю. И еще: меня воротит от себя самой. Лучше уж пить выдохшееся пиво и тусоваться с людьми, которым я не нравлюсь. Они же не так сильно ненавидят меня, как я сама себя ненавижу, а это какой-никакой плюс.

Когда мы подъезжаем к дому Кевина Леонарда, там уже полно народу. Музыка орет во всю мощь, и я думаю: сколько это может продолжаться и когда соседи вызовут полицию? Я очень надеюсь, что вызовут, тогда я смогу уйти, ибо я уже жалею, что пришла. И дело не в том, что много народу. В принципе, я чувствую себя лучше в толпе, когда вокруг много людей, а вот от шума мне не по себе. Мне нужна тишина, чтобы слышать приближение опасности.

Я неотвязно следую за Дрю, держась за его ремень, чтобы не отстать. Он хочет, чтобы я сегодня вечером была рядом, вот я и рядом.

Сначала к нам подваливает Дэмиен Брукс, я его не переношу, но, по крайней мере, он мне знаком.

— Дрю! — Он уже пьян, это видно по одному слову. — Вот черт. Я знаю, что сначала она была с тобой. Но никак не думал, что ты примешь ее после Беннетта. Смелый мужик!

Дэмиен одобрительно смеется. И Дрю смеется. А меня вообще здесь нет. Минутку! Я здесь, но по их разговору вы ни за что не догадались бы об этом. Хорошо, что мне это по барабану. И тут Дэмиен вытаращил глаза, словно только что открыл атом или понятие самоудовлетворения.

— Так вы по очереди с ней, что ль, все это время?

Видимо, мне все же не по барабану. Ну, не совсем. Хватит слушать эти гадости. Я хватаю Дрю за руку и тащу его в сторону. Ему, должно быть, тоже надоело, так как он не сопротивляется.

Тьерни тоже здесь. А я — живой щит от пуль этой снайперши. Вообще-то она мне симпатична, жаль, что именно я должна ограждать ее от Дрю. Я не осуждаю ее за желание ненавидеть Дрю, но это не значит, что она его ненавидит. Вдруг я подумала: хорошо бы им разобраться уже между собой, но прежде, чем я могу над этим поразмыслить, мое лицемерие дает мне пощечину.