— Илюша, ты ведь загнал себя. Зачем?

— Мне не было ради кого жить, только сын. Ты нарисуешь море, для меня?

— Нарисую. Давай посидим немного и в больницу, тебе плохо. Я вижу, я чувствую. Илюша, я очень тебя прошу. Ради девочек, ты можешь это сделать ради своих дочерей, ради Мишки. Ради меня…

Последние слова она практически прошептала, опустив голову, прерывая наш контакт глаза в глаза. Я взял её руку. Я смотрел на неё. Я любил её раньше. Понимал, что люблю и теперь.

— Милочка, я должен успеть. Всё должно быть законно. Понимаешь?

— Ты всё успеешь, господин торопыга. Поехали.

Она позвала дочек, и я уселся вместе с ними на заднее сиденье автомобиля, крепко прижимая их к себе. Я действительно должен всё успеть. А чтобы двигаться вперёд, иногда нужно дать себе передышку, пусть и такую незапланированную.

Интересно, они меня запомнят? Как хочется, чтобы запомнили.

========== Мила ==========

Я всё-таки привезла Илью в больницу, несмотря на его сопротивление. Девочек отправила домой, вызвав няню.

В приёмном ждать пришлось довольно долго, мы же не по «скорой», а самообращением. Я не выдержала и, влетев в кабинет, наорала на всех, пообещав засудить, если что пойдёт не так. Помогло, забегали.

Сделали ЭКГ и положили, не принимая никаких возражений. Он, конечно, возмущался и расписку пытался написать, ссылаясь на дела неотложные. Какая расписка в таком состоянии?

Обещала быть рядом и заняться его делами, в роли его доверенного лица. Проводила до палаты и поехала за нотариусом. Составили генеральную доверенность, и я отправилась за его вещами в гостиницу. Документы забрать в первую очередь.

Встретилась с Севой, просила меня не беспокоить в течение недели-двух. Выслушала лекцию о психологическом воздействии на меня Ильи путём вызывания жалости. Разозлилась. Вот реально, сильно. Сказала, что в данное время с его стороны испытываю психологическое воздействие. И если он решил бороться за меня такими методами, то грош ему цена.

А он пожал плечами, и сообщил, что, видимо, уже проиграл.

Заехала на работу и взяла отпуск на две недели.

Вернулась в больницу поговорить с врачом. Застала его практически на выходе, его рабочий день давно подошёл к концу. Сообщил он мне о состоянии средней тяжести. Спросил, кто я Илье. Посмеялся, что я лишь мать его детей. Выяснял, буду ли я принимать решения связанные с методикой лечения. Нет, конечно, нет. Какое я имею право? Попросила постоянный пропуск.

Долго находилась в палате. Стояла капельница, а он спал. Вот VIP-палату я обеспечить ему могла и обеспечила. Его деньгами распоряжаться не хотелось, даже по доверенности. Только то, что он просил, вернее, приказал сделать.

Надо сообщить родственникам. Я думала об этом с момента госпитализации. Только кому и как? Матери вот так сходу ляпнуть про прединфарктное состояние единственного сына… Господи, только не это. Отцу? Не знаю. С ним вовсе разговаривать не хотелось. Он как рентген, всё видит насквозь. Начнёт задавать неудобные вопросы. Я его ещё тогда побаивалась, когда мы с Ильёй вместе были, а теперь тем более. Или сообщить Ляле? Она вроде жена законная. Представила реакцию. Нет, это наваждение какое-то. У Ильи есть родные. Они должны принимать решения по его лечению, и советоваться он должен с ними. Не со мной же. Мы встретились только вчера и сегодня провели вместе полдня, даже меньше.

А что я им скажу? Знаете, я тут от вашего сына и мужа детей имею. И он, узнав об этом, купил им дорогущую квартиру. Ну типа, не им, а себе, но на моё имя. Я ремонтом озаботиться должна, на мой вкус и цвет, и девочки мне в помощь.

Мама дорогая, кто в этот бред поверит!

Но сообщать всё одно надо! Решила начать с Ляли, мне нужен телефон зама Ильи. Потому что все платежи теперь только через меня. А у Ильи телефон вообще отобрали, чтобы не было лишних раздражителей. Хотя все раздражители у него в голове, так что телефон — такая малость. Но спит же под действием снотворных, так что голову отключили тоже.

Я попросила у него прощения за то, что сотворить собираюсь. А потом набрала номер Ляли. Мне номера все он сам дал, когда его оформляли и телефон забирали. На всякий случай дал, если совсем плохо будет.

— Алевтина, добрый вечер. Это Эмилия тебя беспокоит.

— Кто?

Её голос мне трезвым не показался.

— Эмилия! Я раньше, не знаю даже как сказать, встречалась с твоим мужем. Мы дружили.

— А-а-а! Одна из его шлюх! И что шлюхе надо?

— Мне нужен телефон его зама.

— Лара, этой шлюхе нужен телефон твоего мужа, она на двоих работает.

Дальше в трубке раздался совсем другой голос.

— С вами говорит Лариса, жена заместителя Ильи Дмитриевича. Я передам ваш номер мужу. Что-то случилось?

— Да. Именно поэтому я вас и беспокою. Он в больнице. По-простому, с прединфарктным состоянием, а как это звучит у медиков я произнести не смогу. В Москве.

— Я немедленно передам мужу. Он с вами свяжется и прилетит в столицу. Нужна доверенность. Финансами Илья распоряжался только сам. А как вы понимаете, дело не ждёт.

— Он оформил доверенность на меня.

— Хорошо, спасибо. В каком он состоянии?

— Средней тяжести. Врачи надеются избежать инфаркта.

— Вы родителям сообщили? И простите Лялю, она немного не в себе.

— Лялю я слишком хорошо знаю, чтобы прощать. До свидания!

Затем я набрала номер отца Ильи.

— Дмитрий Сергеевич, вас Мила беспокоит из Москвы.

— Да, Милочка, рад тебя слышать. Ну, как там мои внучки поживают? Познакомиться бы.

— Внучки нормально, спасибо. Илья в больнице, вы не могли бы приехать?

— Первым же рейсом.

— Сообщите время, я вас встречу.

— Не надо, ты с ним?

— Да.

— Я как прилечу, наберу тебя. Там и встретимся. И я сына его с собой возьму. Ничего?

— Берите. Озадачим нашу няню ещё одним ребёнком. Вам не интересно, что с Ильёй?

— Сердце, я догадываюсь. Всё, жди.

Вот как всегда, он всё знает. Ай да Дмитрий Сергеевич. Даже о состоянии не спросил. Хотя о чём спрашивать: если бы всё было легко, я бы не звонила и не беспокоила. А если бы, не дай Бог, что — то сказала бы сразу.

Всё! Я всё сделала правильно.

Позвонила Ольге. Дома, слава Богу, всё без приключений. Пожелала дочерям спокойной ночи и передала привет от папы. Он бы точно передал.

Можно было бы и к ним поехать переночевать, но я не могла. Не могла оставить Илью одного. Мне казалось, что та болезнь, которая навалилась на него, называется не сердечная недостаточность, а человеческое одиночество. Я как никто знала симптомы этой болезни. Значит, и лечить его могу, просто дав понять, что я рядом. Душа к душе. Пусть ни один медик не поймёт и не признает такого лечения, но оно самое что ни на есть действенное.

Придвинула стул к кровати и взяла его за руку. Я гладила пальцы, ладонь. Я передавала ему своё тепло и говорила, понимая, что он спит и не слышит меня. А я так много должна ему сказать за прошедшие шесть лет. Я так давно хотела всё это ему сказать. Я была виновата перед ним. Хотя и он передо мной виноват, во сто крат больше. Но я простила. Давно простила. Понимая, что любила всегда только его, да и люблю тоже. Любят же вопреки. А вопреки чему? Точно — здравому смыслу.

Где-то в глубине души я просто радовалась, что он тут, со мной. Безумие? Возможно. И я говорила и говорила. Про всё, что пережила. Про то, как боялась каждый день беременности за моих крошек, и какие малюсенькие они родились. Как я ухаживала за ними и как они росли. И про то, как скучала по нему всё это время, и как ждала. И про фотографию его рядом с моей кроватью. И как дочкам про папу их рассказывала. Я ему всё рассказывала, как на духу. Думала, что спит, не слышит. А потом вдруг поняла, что он сжимает мою руку.

Подняла глаза. Да, он смотрит, внимательно так.

— Прости, Мила. Прости!

— А я простила, Илюша. Только не умирай, а?

— Уговорила.

Не вовремя вошедшая медсестра прервала наш разговор, ввела ему какое-то лекарство и он уснул. Только успел попросить, чтобы я не уходила от него, а потом добавил — никогда.

========== Илья ==========

Я не знаю, что мне вводили, но состояние желало лучшего. Я находился в отделении интенсивной терапии, опутанный проводами и подсоединённый к непрерывно следящим за мной мониторам. Моё сознание ясным назвать было не только нельзя, просто невозможно. Я всё время хотел проснуться, но сон не прерывался. Снилось что-то. Причём сны от яви я отличить не мог. Только во всех снах присутствовала Мила. Как хотелось, чтобы сны были реальностью. Чтобы Мила была настоящей. Как я мог целых шесть лет прожить без неё? Не знаю. Не мог. Разве это жизнь была?

Вспомнил, как ещё вчера она спрашивала, собираюсь ли я за неё бороться. А я делал вид, что не понимаю, о чём она. Причём просто потому, что дико ревновал к этому её Севе.

Нет, я близко никого к ней не подпущу. Ни к ней, ни к девочкам. Если выживу, поговорю с этим Севой по-мужски. Хотя при чём тут Сева. Надо говорить с ней и только с ней, чтобы она всегда была со мной.

Когда действие лекарств чуть ослабевало, и голова немного прояснялась, я пытался думать о работе. Кажется, генеральную доверенность на всю финансовую деятельность я дал Миле. Надо проплатить квартиру и начать ремонт.

Как всё не вовремя.

Значит, она имеет право руководить бизнесом. Это хорошо, это свяжет моему заму руки. Я не дал ей его телефон. А вот Лялин дал. А если она узнает о моём состоянии? Вот чего бы мне точно не хотелось. Хотя я потому и не дал телефон зама, чтобы Лариска тут же подружке радостную весть не выдала. Лариска, хоть и гулящая, а всё приличней моей почти бывшей жены.

Пока думал и пытался сосредоточиться, почувствовал, как до моей руки дотронулись пальцы. Такие горячие…

Этот сон был явью.

Вот оно, счастье. Сколько ей пришлось пережить? Господи, сколько! И где был я? Нет, я-то знаю, где я был. Но не легче. Должен был быть с ней, чтобы помочь. Поддержать морально, физически, материально. Отцом крохам стать давно, не сейчас.

Выжить бы. Как хочется выжить…

А там исправлю всё, что смогу. Как ей сказать о Мишке? Я не оставлю его. Кому оставлять? Ляле? Он с нянькой с рождения, и её, чужую женщину, мамой назвал. А мать его всё порхала, деньги тратила.

Мила любит не за деньги, а та…

Как я мог так ошибиться? Как мог польститься на кого-то, когда рядом была Мила?

Я сжал её пальцы, насколько смог. Она заметила и подняла на меня глаза.

— Прости, Мила. Прости. — Я смог произнести лишь пару слов.

— А я простила, Илюша. Только не умирай, а?

— Уговорила.

Не вовремя вошедшая медсестра прервала наш разговор, ввела мне какое-то лекарство, и я опять почувствовал, что отключаюсь.

— Мила, Милочка, не уходи, прошу. Никогда.

***

Утром я ощутил себя выспавшимся, боли не было, сердце не частило. Моя Мила спала, сидя на стуле. Уставшая, красивая, родная.

Старался не шевелиться, не выдать, того, что уже не сплю. Но она открыла глаза.

Улыбнулась.

— Илюш, не спишь?

— Сколько можно?

— В твоём состоянии нужно.

— Нет, всё хорошо, могу встать и заниматься делами. — Я подмигнул ей.

— Не можешь. Я твоего отца в известность поставила и Лялю. Можешь сердиться, но я должна была. Твой зам приедет сегодня, и Дмитрий Сергеевич с Мишей тоже.

— Я вроде как не умираю. Алевтина хоть приезжать не собиралась?

— Не знаю. Она была не в себе. Я говорила с Ларисой.

— Пьяна?

— Она пьёт?

— Не знаю, я с ней практически не общался последние годы.

— А сын?

— Мила, вот скажи, если бы я тебе оставил записку, что уезжаю к родителям, развожусь и забираю детей, что бы ты сделала?

— Странный вопрос, да летела бы уже туда первым же рейсом!

— Вот видишь, а она пьёт.

— Ты сам жену выбирал. Что выбрал, то и имеешь.

— Сменим тему!

— Запросто. Твой отец приедет и меня сменит, Мишку я, с твоего позволения, заберу домой, с девочками познакомлю. Они его намного старше? Месяц-два?

— Нет, почти четыре. Алевтина не была беременной. Обманула. Да, конечно, познакомь. Он спокойный, тихий такой. С ним особо хлопот не должно быть.

— Единственно, в чём ты действительно силён, так это в отношении к своим детям.

В голосе Милы слышалась обида. Справедливая, надо сказать.

Я боялся, что как только начнётся обход, и меня посмотрят врачи, я снова окажусь в том полубессознательном состоянии. А этого мне очень не хотелось. И с Милой расставаться тоже не хотелось. Вчера было вчера, а сегодня я не умер. А потому мне предстоит долгий путь, чтобы завоевать её снова. Я уже вступил на этот путь, и сворачивать не намерен.