А тут парень с температурой.

Он как меня увидел, сразу на руки залез. Обнимались мы и целовались, несмотря на угрозу заражения детской инфекцией. Мне, если честно, только заболеть осталось. Но Мишке тепла материнского хочется. Как не дать?

Вот с ним на руках на кухню сходила и микстуру жаропонижающую дала, и сидела с ним, пока температура падать не начала, и пока не уснул мой мальчик. Только потом положила его в постель, укрыла своим одеялом и вышла из комнаты.

Ольга повела девочек гулять на детскую площадку, а я в душ бегом, да на кухню. Приготовить надо на всех, Мишке бульон сварить. И кисель тоже.

Только успела курицу помыть, да в кастрюлю кинуть, как раздался звонок в дверь. Открыла, а там Сева.

— Если гора не идёт к Магомету, то Магомет идёт к горе. Я пришёл. Ты рада?

— Не знаю, проходи. Да, наверно, рада.

— Мила, это что ты сейчас говоришь?

— Сева, у меня заболел ребёнок. Так всё не вовремя. Вчера прооперировали Илью. Сейчас с ним его отец. Сева, я замотана и мне не до общения.

— Всё крутится вокруг Ильи! Может быть, мне стоит ногу сломать, чтобы ты на меня внимание обратила?

— Тебе просто нужно подождать. Всего лишь подождать. Я просила тебя именно об этом.

— Но пока я жду, он действует.

— Кто? — я недоумевала.

— Илья. Он занял всё твоё жизненное пространство.

— Он болен, и он отец моих детей.

— Так у тебя девочки заболели? Простыли, как я понимаю, именно потому, что ты всё время с Ильёй, а они попросту кинуты на няню.

— Нет, девочки здоровы, они с няней и с дедом. Заболел Миша, сын Ильи.

— Так тут ещё и Миша? Тебе самой не смешно? Не проще ли было позвонить и сказать прямым текстом, что вы со своим бывшим, который бросил тебя уже однажды вместе с дочками, решили сойтись. Ему это очень выгодно, пока он болен. А дальше он поменяет тебя на следующую шлюху, помоложе. Может быть, опять брюхатую оставит.

— Что на тебя нашло? Я просто не понимаю! — Сева меня бесил.

— Я теряю тебя. Я не хочу тебя терять. Я хочу семью с тобой и девочками. Я хочу быть им отцом. Понимаешь? Мы с тобой говорили и планировали. Мы должны были пожениться. И тут в один момент всё изменилось, потому что появился он. Откуда? Зачем? Объясни. Да ещё с ребёнком. У этого Миши, или как там его, у него что, матери нет?

— Не кричи, Миша спит!

— Тебя так волнует Миша? Это не твой ребёнок, это чужой тебе ребёнок! Как ты не понимаешь? Ты заигралась, Мила. Ты просто заигралась в дочки-матери. Ты не ведаешь, что творишь! На кой тебе этот Миша? На кой тебе Илья? Ты плохо жила без них? Забот мало было? Что ты вешаешь всякую шваль себе на шею?

— Я прошу тебя говорить потише, ребёнок спит.

— Отправь его к его родственникам, и прекрати изображать мать Терезу. Я что-то не то сказал? Тебе неприятно правду слышать? Мила, спустись на землю, посмотри на всё это со стороны. И пойми, что тебя используют в очередной раз. Ты им чужая! Услышь меня! Ты им давно чужая!

То, что произошло в следующий момент, стало шоком не только для меня, но и для Севы.

Мишка босиком, в одной футболке и трусиках стоял в кухне, размазывал по лицу слёзы и слушал всё то, о чём мы говорили. Свои слова он произнёс только когда мы заметили его присутствие, благодаря его всхлипыванию.

— Дядя, — обратился он срывающимся голосом к Севе. — Я не чужой! Честное слово! Я совсем не чужой! Я тёти Милин и папин. Тётя Мила мама моих родных сестёр, понимаете? Если мне сёстры родные, то и тётя Мила родная. Она хорошая, я люблю её. Ты меня любишь, тётя Мила? Скажи ему, что я не чужой, я хороший.

Я подняла ребёнка на руки, а он обвил мою шею руками, целовал меня и плакал. Я думала, что умру сейчас, тут же, на месте. Гладила его светлые волосы, прижимала дрожащее тельце.

— Мишенька, конечно, ты не чужой, ты родной. Мой родной и девочек тоже. Не плачь, милый мой мальчик. Ты очень хороший.

— Ты меня любишь? — он внимательно смотрел мне в глаза. Нет, не в глаза, он смотрел в душу. А я понимала, что люблю его, и никому никогда не отдам. Он стал моим. Просто стал моим. Он занял место в моём сердце рядом с моими собственными детьми. И пусть по мнению Севы я всё делаю неправильно, пусть иду не той дорогой. Но я должна быть с Мишкой. Да, с Мишкой и с Ильёй. Потому что Илью я люблю, а Севу нет.

— Я очень тебя люблю.

Он перестал плакать, улыбнулся, совсем как Илья. Прижался ко мне и не отпускал. Сева лишь покачал головой и развёл руками.

— Это твоё окончательное решение? — он спросил, всё ещё надеясь, что мой разум проснётся.

— Да. Прости. Я не могу иначе.

— Что же ты творишь, Мила! Хотя за это я тебя и люблю. Прощай. Будь счастлива, если это и есть твоё счастье.

— Спасибо, не держи зла на меня. Я тебе очень благодарна за всё. Я не знаю, что надо говорить в таких случаях. Мне действительно жаль. Но я люблю его. Понимаешь? Люблю.

— Он знает? Что ты его любишь?

— Нет, Мишка знает. Он же родной!

Я закрыла за Севой дверь. И… Ревела, как дура последняя ревела. И не потому, что он ушёл. А потому что я сожгла мосты. Отрезала все пути к отступлению. Поняла для самой себя, что я опять встала на те же самые старые и ржавые грабли. Даже с Ларисой умудрилась подружиться.

Нет, этот человек обладает какой-то невероятной способностью переворачивать мою жизнь и подчинять меня себе. Что ж, Илюша, тебе всё опять удалось. Хотя ты особо и не старался. Я сделала за тебя что могла и не могла тоже.

Мишка спал у меня на руках. Родной, горячий, больной. Отнесла его в постель. Ты прав, мальчик, чужих детей не бывает, у настоящих матерей не бывает!

Вернулась на кухню и сделала обед.

Потом вернулись девочки, и первое, что спросили: «Как там наш Мишка?». Наш! А ты ревел, бедолага.

Почему всё так сложно, и кто эту нашу жизнь запутывает? Неужели мы сами? Зачем?

Я не ответила на этот вопрос.

Зато ответила сама себе на другой. Как мне жить дальше? А главное — с кем?

========== Эпилог. Илья ==========

Я останавливаюсь в дверях и любуюсь ею издали. Смотрю, и хочется ущипнуть себя, чтобы понять, что всё это правда. Передо мной то, о чём я мечтал каждый день своей прошлой беспутной жизни.

Многие годы, приезжая сюда, я стоял на этом же месте в дверях и смотрел в пустое помещение студии, её студии. Только тогда её тут не было, а теперь есть. И я готов любоваться ею вечно.

Из распахнутых окон доносится солоноватый запах и шум волн. А она не видит меня и продолжает писать море. Её любимое море, моё любимое море. Наше море.

Теперь навсегда наше.

Она поднимает глаза и смотрит на часы, висящие на стене, а затем вытирает руки и набирает вызов по телефону. В ответ звонит мой.

Она оборачивается, наши взгляды встречаются, и мы улыбаемся друг другу.

— Илья, ты давно тут?

— Нет, минут пятнадцать.

— Пойдём, кормить буду.

— Погоди, дождёмся детей, потом. Все вместе.

Я подхожу к ней и обнимаю, разглядывая картину. Там есть всё: и море, и солнце, и песок, и наши дети, все трое — Яна, Анита и Мишка. Пока трое.

— Как себя чувствуешь? Как день прошёл? — спрашиваю свою жену.

— Рисовала, видишь? Твои родители забрали внуков кататься на катере. Что у тебя? Как без меня справляешься?

— Ужасно, мне без тебя тяжело и очень скучно.

Она смеётся. Как я люблю её смех…

— Ну да, делать же совершенно нечего, вот ты и скучаешь. От скуки ты орёшь на логистов и обещаешь всех уволить?

— Рабочие моменты, бывает. Тебе уже доложили?

— Да, и требуешь кофе у секретарши, которая тебя панически боится, хотя сам знаешь, что тебе кофе нельзя.

— И тут стучат. Ужас!

Я обнимаю её, но не слишком прижимаю, наши губы встречаются.

Она такая большая, что мне кажется, что у неё в животе опять двойня, но врачи говорят, там один, но крупный. Родить Мила должна со дня на день, вот я и уговорил её не появляться на работе.

Ждём сына.

Чтобы Мила была не одна, и помочь первое время после родов, приехали мои родители. Но мне кажется, что это просто повод. Они хотят быть с нами, с внуками.

Это хорошо. Конечно, жить надо не вместе, но рядом. Они тоже не молодеют. В одном городе спокойнее.

***

Мы с Милой женаты уже три года.

Да, иногда надо опуститься на самое дно, чтобы оттолкнуться и начать жить заново.

Мне потребовалось почти умереть, чтобы переоценить жизнь. Вот, как-то так.

Развод с Алевтиной был тяжёлым и грязным, но ребёнка я отсудил. Да он сам не хотел возвращаться к матери, чтобы совсем. Даже слышать об этом не желал, он хотел жить с сёстрами. Натерпелся, конечно. Его ж, как игрушку, туда-сюда тягали, и в результате постановили, что общаться с сыном Ляля может столько, сколько ей угодно. Она пришла пару раз, брала его погулять, и… пропала. А он ждал. Плохая мать или хорошая, но она мать всё равно. И ребёнок её любит. Он хотел хотя бы изредка видеть мать.

Вот ради Мишки мы вернулись в Крым. Да тут и остались. Детям так наш дом понравился. В школу они пошли все вместе, в один класс. В самую обычную школу, с самыми обычными детьми.

Уже второклассники.

Теперь ждём сына, вот-вот родиться должен.

А ещё Мила снова рисует. Это так здорово! Потому что она рисует мечту! Она рисует, когда живёт, когда грезит, когда надеется.

Конечно, я не прав, что оторвал её от любимого дела, дизайнерского, посадил рядом с собой и заставил заниматься делами фирмы. Но она поняла. Фирма — это будущее наших детей, а кому его создавать, как не нам с ней.

Работала до последнего, пусть в кабинете, но рядом. А потом я подумал, что так нельзя, на тридцать восьмой неделе посадил её дома.

И в первый же день её отсутствия на работе ко мне пришла Ляля. Вот кого меньше всех ожидал увидеть. Но уже пришла, надо выслушать.

— Илья, я о Мишке хочу поговорить. — Это сходу без всяких там здрасте.

— Говори. Но учти, он был и будет со мной.

— Я знаю. Просто я познакомилась с одним мужчиной, выхожу замуж и уезжаю.

— Пиши отказ от ребёнка и согласие на усыновление.

— Ты заплатишь?

— Естественно.

— Мне справка нужна, что ты ко мне материальных претензий не имеешь. Дом я продала.

— Ты её получишь.

Вот и весь разговор. Договорились о встрече на следующей неделе.

Пока Миле ничего не скажу, а как все документы получу, так её и обрадую. Она давно Мишку усыновить хочет.

С Ларой общаемся и я, и Мила. Она хорошая, настоящая, только несчастная. В жизни состояния своего внутреннего не покажет и последнюю рубашку отдаст. Но я-то знаю, каково ей.

Решил помочь, с Милой поговорили, она с моими доводами согласилась.

В общем, оплатили мы Ларисе ЭКО.

С первого раза неудачно всё прошло. Потом сменили донора. Теперь она тоже вынашивает ребёнка.

Созваниваемся, пока всё хорошо, ложится в стационар для профилактики периодически, но это нормально. Тоже уже совсем немного ей ждать осталось.

Работает она у меня в московском филиале. Сейчас, понятно, не работает.

А мы туда редко. Милины родители меня не жалуют, да я и не удивляюсь. Они любят дочь, которой я принёс столько горя. Даже теперь, когда у нас всё хорошо, им трудно простить меня.

Может, со временем…

***

Дети возвращаются шумно. У них масса впечатлений. Им дали штурвал, и они по очереди управляли катером. Рассказывают наперебой. Показывают фотографии.

Потом мы ужинаем все вместе за одним большим круглым столом.

***

Из открытых окон доносится шум моря. Такого разного: бурного и мягкого, ласкового и жестокого.

Море привело нас сюда. Море свело нас вместе. Я думаю, что именно оно устроило нам кучу испытаний, половину из которых мы не вынесли.

Но разве можно сравнить нас и его?

Порой оно, как щепки, било нас о скалы, а порой смывало кровь с ран. Великое море. Сильное море, море — дающее и отбирающее жизни. Море — такое же солёное, как слёзы или кровь.

Мы теперь соседи, слушаем всё, что оно нам рассказывает. Наши дети любят его всей душой. И это здорово.

Здесь мы обрели друг друга, и здесь мы счастливы в конце концов.

Моя Мила умеет его чувствовать особо, так, как дано только единицам, и море оживает на её полотнах.

Великое Чёрное море.