— Вынужден вас оставить.

Разочарованные, братья тоже встали.

— Давид Леруа просил передать вам привет, — добавил Альбан. — Вы познакомились, когда он был скаутом.

— Леруа? Знакомая фамилия, но вспомнить не могу. Чем он сейчас занимается?

— Он унаследовал дело своего отца и теперь торгует недвижимостью в Трувиле.

— Вспомнил! Он был славным мальчуганом. Передайте и ему от меня привет.

Приятные воспоминания немного разрядили обстановку. По-дружески положив ладонь на руку Альбана, отец Эрик сказал:

— Хочу дать вам совет: перестаньте играть в детективов и копаться в этой старой истории. Идите своим путем, не надо оглядываться на прошлое, это не сулит ничего хорошего.

После этих загадочных слов он едва заметно перекрестился и пошел прочь. Альбан и Коляʹ обменялись недоуменными взглядами и вышли из церкви.

— Вот вам и современный священник! — пробормотал Коляʹ. — Он уже не носит сутану, но строго блюдет тайну исповеди. Приехать в Гавр и ничего не узнать — есть из-за чего расстроиться!

Узнав, что Альбан при содействии сестры Давида выяснил, где обретается отец Эрик, Коля примчался из Парижа, чтобы вместе с братом посетить священника.

— Мне казалось, что тебе нет дела до семейных секретов, — заметил Альбан.

— Сначала так и было, — подтвердил Коля. — Бумаги, которые дети нашли в бумажнике отца, нагнали на меня тоску. И мне было неприятно видеть, как Жо расстраивается, когда ты пристаешь к ней с расспросами. Но потом я поймал себя на том, что все время думаю об этой истории. Теперь я тоже хочу знать правду.

Альбан посмотрел на часы.

— Время обеда. Вернемся на «Пароход» или пообедаем здесь? Помнится мне, что на улице Сен-Адресс есть симпатичный ресторанчик.

— Поедем лучше домой. Мне не терпится посмотреть, что уже сделано.

Дойдя до припаркованного неподалеку сиреневого «твинго», Коляʹ сказал уже намного веселее:

— Ты до сих пор разъезжаешь на этой развалюшке? Вы — прекрасная пара, честное слово! Надо будет сфотографировать вас вместе на Нормандском мосту! Величие и упадок…

Коля начал извиняться за бестактность, но Альбан сделал ему знак замолчать.

— Согласен с тобой, рядом с «Аэробусом» я выглядел куда презентабельней. И все-таки я рад, что у меня есть эта машина. С такими тратами на ремонт я не знаю, когда смогу позволить себе другую.

По пути домой они пытались отыскать тайный смысл в словах отца Эрика. Под «ложью во спасение» могла скрываться тысяча самых разных вещей. Что такого мог сделать Антуан, чтобы отправиться искать утешения у священника? Антуан, который очень редко бывал в церкви?

— Простая житейская ложь не помешала бы ему уйти с миром, — заключил Коля. — Тем более если это была ложь во спасение.

— Может, он сделал что-то, о чем не мог рассказать Жо? Но и молчать было для него невыносимо?

— Или, наоборот, рассказал об этом Жо, и та предрекла ему адские муки! Ты ведь ее знаешь! Всеми этими предсказаниями и предрассудками она могла еще сильнее его напугать.

— Это не объясняет, почему никто не хочет об этом говорить. Они ведь никого не убивали, в конце-то концов!

— Будем надеяться, — вздохнул Коля. На этот раз он не шутил.

Альбан посмотрел на брата. Мрачный тон, которым это было сказано, его удивил.

— Мы ведь говорим об Антуане. Об Антуане! Думаешь, он мог быть убийцей?

Коля выжал из себя улыбку.

* * *

Жозефина сидела в кухне «Парохода» в своем любимом ротанговом кресле. Валентина положила туда еще больше подушек.

— Я пока еще не инвалид, — возмутилась пожилая дама, когда Валентина в третий раз попросила ее не вставать.

— Нет, конечно, но сегодня все по хозяйству делаю я! Мне пора привыкать к плите и кастрюлям.

— Твоя правда. Ты должна чувствовать, что это твой дом, иначе Софи так и будет обращаться с тобой, как с гостьей.

Валентина расхохоталась. Она была счастлива, что они с Жо так хорошо понимают друг друга. В бабушке Альбана она с самой первой встречи обрела надежного союзника.

— Вы уже выбрали имя? — спросила пожилая дама.

— Это одна из самых любимых тем. Девочку я хочу назвать Агатой или… Жозефиной.

— Могла бы придумать что-нибудь посовременнее… Не забывай и об уменьшительном имени! Жозефину станут звать Жо, Жожо…

— Зато имя Жо всегда будет ассоциироваться с вами! Из мальчишеских имен нам с Альбаном нравятся Шарль и Жюльен.

— В общем, исконно французские имена.

— Альбан тяготеет ко всему классическому.

— А ты предпочла бы, чтобы он не был таким серьезным? — лукаво спросила Жо.

— Я хочу, чтобы он никогда не менялся. Я люблю Альбана таким, каков он есть. Ну, разве что за исключением одной черты — он не умеет делиться своими переживаниями и проблемами. Если что-то его беспокоит, он держит это в себе.

— Ты думаешь, у него много забот?

— Сейчас? Конечно. Ремонт, задержка с выплатой страховки, необходимость пройти обучение, если он действительно хочет получить должность директора аэропорта… Об этом мы не раз говорили, но я же вижу, что есть еще что-то, о чем он умалчивает.

— Невозможность летать — рана, которая нескоро зарубцуется. Этой печалью он ни с кем не может поделиться.

Валентина кивнула, но было видно, что Жо ее не убедила. Молодая женщина была уверена, что Альбан смирился с тем, что больше не будет летать, и все-таки он часто погружался в мрачные размышления, становился грустным и молчаливым. Был ли это страх перед свадьбой? Или рождением ребенка? Новая жизнь, обустройством которой он с таким энтузиазмом занимался, могла ли она пугать его или даже удручать? В такие минуты Валентина предпочитала ни о чем его не спрашивать. Единственный раз она рискнула задать Альбану излюбленный женский вопрос: «О чем ты думаешь?» Он, разумеется, ответил, что ни о чем конкретно. Еще она спрашивала себя, почему он не пригласил на свадьбу своих друзей. Куда вдруг подевались Нади, Марианны и все остальные? С того самого уик-энда, когда к ним в гости приехали его старые приятели-пилоты и приятельницы-стюардессы, Альбан не выражал желания увидеться с кем-то, кто не входил в круг его семьи. Он хочет отгородиться от прошлой жизни или просто хандрит?

—Что-то ты загрустила, — услышала Валентина голос Жозефины.

— Я думала о том, что Альбану, который привык путешествовать, нелегко стать домоседом. В его парижской квартире было полно вещей, привезенных из разных уголков мира, но они до сих пор лежат на чердаке в коробках.

— И что с того? Просто он не хочет захламлять комнату веерами и статуэтками! Это не значит, что он скучает или сожалеет о прошлой жизни. Смотри-ка, вода выкипает!

Валентина подбежала к плите и прикрутила газ. Она решила приготовить бланкетт[14] — блюдо, требовавшее большой кулинарной сноровки, которой Валентина не могла похвастаться. Много лет она питалась полуфабрикатами, которые разогревала в кухоньке своей однокомнатной квартиры на Монмартре. В просторной кухне «Парохода» перед ней открылись иные перспективы. Кухня была сердцем этого дома, его обитатели с удовольствием здесь собирались, и хозяйка, стоящая у плиты, никогда не знала недостатка в собеседниках.

— Возьми шумовку, — посоветовала молодой женщине Жозефина. — Хочешь, чтобы я взглянула на мясо?

— Конечно, хочу! — радостно согласилась Валентина.

Она видела, что Жо надоело сидеть без дела, а бланкетт от этого только выиграет.

Альбан и Коля, войдя в кухню, нашли обеих женщин склонившимися над кастрюльками и что-то оживленно обсуждающими.

— Экспериментальный рецепт? — поинтересовался Коля.

Он обнял Жо и поднял ее над полом. Из троих братьев он реже всех навещал ее в больнице — был постоянно занят в своем парижском бутике.

— Вот ты и поправилась! Но может, лучше было бы немного отдохнуть?

—Я и так ничего не делаю, просто помогаю Валентине советом. А как ты вообще тут оказался, сегодня же среда?

— Мы с Альбаном ездили в Гавр, и я решил остаться, — не подумав, ответил Коля.

— В Гавр?

Удивленная Валентина обернулась к Альбану, но тот отвел глаза. После непродолжительной паузы Коля сказал:

— Мы кое-что придумали к свадьбе, но вам не расскажем, это сюрприз. Скажите, чем так вкусно пахнет? Мы умираем от голода!

— Мясо будет готово через пятнадцать минут, — объявила Жозефина.

— Раз так, пойду включу радиатор в спальне.

Коля исчез, напоследок заговорщически подмигнув Альбану. Придется соврать Жо — она точно не одобрит поиски, которыми занимались внуки. Она не хочет, чтобы ее расспрашивали о прошлом, и наверняка возмутится, узнав, что они пытаются выяснить подробности жизни Анутана. Хотя…

Коля подкрутил ручки двух радиаторов, позвонил Малори, желая убедиться, что она справляется без него. К счастью, одна из подруг решила помочь ей в праздничные дни, поэтому Малори уверила мужа в том, что в данный момент необходимости в его присутствии нет. Они условились, что Малори приедет на «Пароход» в субботу вечером, после закрытия бутика.

Войдя в ванную, Коля и здесь включил отопление, потом переоделся, сменив блейзер на толстый свитер с высоким воротом. У него неожиданно появилось два выходных, чему он очень обрадовался, и уже подумывал, не перекрасить ли ему по такому случаю стены своей спальни. Затеянный Альбаном ремонт разбудил в каждом члене семьи желание перемен, и Малори пару дней назад говорила, что стены медового цвета — это так здорово… А ведь, кроме медового, есть еще цвет золота, янтаря, сливочной карамели… Коля всегда нравилось смешивать краски разных оттенков. Разве можно упустить такой шанс?

Он прогулялся по второму этажу, по пути любуясь нововведениями: врезанными в стену выключателями, неброскими галогеновыми точечными светильниками, мягко освещавшими коридоры, деревянной обшивкой стен (кое-где панели имели цвет протравленного дерева, кое-где были покрашены белой краской). Ноги привели Коля к крайней комнате — спальне родителей. Перед дверью он в сомнении остановился, но потом решил, что стоит убедиться, верным ли было его предыдущее впечатление, и попытаться вспомнить, почему ему так странно знакома вышивка на портьерах. С этими шторами было связано какое-то событие, и смутные воспоминания терзали его, превращаясь в навязчивую идею.

Войдя, Коля тотчас же, как и в прошлый раз, ощутил тревогу. Ему захотелось поскорее уйти, но любопытство пересилило. Он подошел к окну и внимательно рассмотрел вышитые занавеси. Брак на ткани был только на одной, в восьмидесяти сантиметрах от пола. Создавалось впечатление, что у оранжево-голубого зимородка, вышитого как раз на этом месте, сломано крыло. Коля сел на паркет и осмотрел комнату, потом его внимание снова переключилось на зимородка. Коля немного наклонил голову, посмотрел на птичку снизу и закрыл глаза. Он вспомнил: в детстве он часами разглядывал этого зимородка, сравнивал его с другими нарисованными на шторах птичками, придумывал с его участием истории и даже дал ему имя — Пиу. В то время его кроватка стояла в комнате родителей, теперь он был в этом уверен. Все-таки он был младшим ребенком, может, его оберегали и лелеяли дольше, чем остальных? Пиу был его другом, птичкой-путешественницей с раненым крылом, и именно потому, что он непохож на остальных, однажды он улетит с этой шторы далекодалеко… Выходит, Коля прятался в своих фантазиях, но знать бы от чего? Он так много думал о птичке, потому что ему было страшно.

Страх внезапно вернулся и обрушился на него, как тошнота. Вдруг в памяти всплыли искаженное лицо матери, близко-близко от его лица, чьи-то громкие нестройные голоса, боль в области шеи. Чьи-то руки сжимали его горло, он задыхался, брыкался, извивался, как червяк, которого тащат из земли.

Коля вскочил на ноги, все еще пребывая в состоянии шока и едва дыша. Кошмар, от которого он только что очнулся, не выдумка и не сон. Это случилось здесь, на этом самом месте, у шторы. Он словно со стороны услышал свой жалобный стон, переходящий в крик отчаяния, который невольно вырвался из груди.

— Что с тобой? Что случилось?

Рядом стоял Альбан. Коля не заметил, как тот вошел. Он прижался головой к плечу старшего брата, сотрясаясь от беззвучных рыданий.

— Она… Она хотела меня убить, задушить!

Крепкие руки брата обняли его, и Альбан помог ему выйти из комнаты. За их спинами щелкнул дверной замок.

— Коля, успокойся, все хорошо…

В первой попавшейся ванной Альбан побрызгал ему в лицо водой и подтолкнул к открытому окну.

— Подыши. Вот так, хорошо. Теперь тебе лучше?

Паника отступила, забрав с собой все силы. Коля отодвинулся от окна и, поежившись, сел на бортик ванны.

— Странная вещь, — хрипло проговорил он, — я привык думать, что был любимым ребенком. Ну, ты понимаешь — младший, все тебя балуют… А она хотела меня убить! Представляешь?