Барбара Картленд - Ола и морской волк

— Мне бы так хотелось! Неужели я могу поехать с вами?

— Я прикажу подавать обед сейчас же, — ответил маркиз.

Он вышел из каюты, а Ола села перед туалетным столиком, чтобы прибрать свои волосы.

Разглядывая себя в зеркале, она думала, что маркиз назвал ее прекрасной, но какая-то нотка в его голосе подсказывала, что это ничего не значит для него лично, «Я хочу, чтобы он считал меня прекрасной», — говорила она себе.

Спохватившись, что она теперь уже его жена, Ола вздрогнула от этой мысли, потому что боялась, как бы он все-таки не возненавидел ее за то, что вопреки своему намерению оставаться холостяком он вынужденно женился.

«Откуда я могла знать, что все сложится таким образом?» — спрашивала она себя.

Ее охватил внезапный стыд от того, что она вела себя так настырно и скандально, что оттолкнуло бы любого мужчину и заставило бы его держаться подальше от нее.

Она опоила его наркотиком, так что он три дня находился без сознания. Он мог бы освободиться от нее в Гибралтаре или в Марселе, но оказался слишком добр, потому что она была ранена в плечо.

И теперь, ради спасения не только своей репутации, но и ее тоже, он вынужден жениться на ней. Она понимала, что это окончательно закроет рот Жилю, но маркиз расплачивается за это слишком дорогой ценой.

«Он никогда не простит меня… никогда!» — говорила она себе и от этой мысли буквально ощущала физическую боль в сердце.

Невольно она стала молиться, чтобы ей удалось как-то отвести от него эту ненависть к себе.

Ола молилась, чтобы он нашел в ней — хоть это и было невозможно — такую жену, о которой он мечтал, и она могла бы говорить с ним о его стремлениях, о его работе в Палате лордов, пыталась бы управлять его домами так, как он считал нужным.

«Я не буду требовать от него ничего», — сказала она себе.

Она задумалась: а это все, что мужчина ждет от женитьбы, Он же захочет чего-то большего?

Она сама же себе ответила, будто кто-то подсказал ей вслух.

Мужчина захочет любви. Но сможет ли она дать ее маркизу?

Она задавалась этим вопросом и видела в зеркале свои округлившиеся испуганные глаза.

Она чувствовала ответ, но боялась сложить его в слова.

«Поскольку Бойден и Ола вместе выразили свое согласие вступить в Праведное Супружество и свидетельствовали об этом перед Богом, и заручились друг перед другом торжественным зароком и обещанием, и подтвердили это, обменявшись кольцами и соединив руки, я провозглашаю их мужем и женою, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь».

Это правда, думала Ола. Она вышла замуж за маркиза!

Когда они оставили яхту, ей казалось, что она словно передвигается во сне, и все вокруг до того нереально, что ей хотелось проснуться в том тумане, в котором они встретились впервые.

Однако она утратила чувство реальности еще раньше, после того, как маркиз сказал ей, что они уже женаты перед законом и что он договорился о церковном венчании вечером.

Сразу после обеда, за которым впервые им было немного трудно поддерживать беседу, маркиз взял ее, как и обещал, на прогулку по Ницце.

Поездка была короткая, поскольку после того, как они полюбовались видом из Виллефранч, он приказал, чтобы экипаж возвратился к яхте.

— Я хочу, чтобы вы отдохнули, — сказал он. — Вам сегодня выпало еще одно драматическое переживание, и вы наверняка утомились.

Ола была в восторге от яркого солнца, моря и цветов, но чувствовала, что сильно устала и после поведения Жиля, и своей попытки покинуть маркиза, ведь она еще не окрепла после болезни.

Когда они вернулись на яхту, Ола послушалась маркиза и отправилась к себе в каюту отдохнуть. , Ола думала, что мысли о предстоящем венчании не дадут ей уснуть, но едва она коснулась головой подушки, как сразу заснула.

Сон был глубокий, без сновидений, и она проснулась, лишь когда Гибсон пришел к ней в каюту, настаивая на необходимости обследовать плечо.

— Хорошо, — быстро сказала она.

— Я предостерегал вас, мисс, против преждевременной активности, — сурово сказал Гибсон, входя в роль няни, как всегда, когда осматривал ее рану.

Спорить с Гибсоном было бесполезно и она позволила ему снять легкую повязку с плеча и наложить новую.

Рана заживала так хорошо, что не было необходимости в перевязке, но Ола подозревала, что Гибсону нравилось ухаживать за ней и до последнего момента ему не хотелось расставаться со своими властными и почетными полномочиями.

— А теперь, мисс, вам надлежит одеться, — сказал Гибсон, — для вас приготовлено особенное платье.

— Платье! — воскликнула в удивлении Ола.

— Да, мисс. Его светлость купили его сегодня, я дал ему точные размеры, поэтому было бы странно, если бы оно не подошло вам.

Ола была поражена не только новым платьем в подарок, но и тем, что маркиз проявил столько заботы о ней.

Она также радовалась, что их женитьба свела на нет злобные намерения Жиля и что между маркизом и королем сохранятся прежние добрые взаимоотношения.

Однако теперь ее больше заботила не столько его общественная жизнь, сколько то, как она навязала себя маркизу, который стремился освободиться от нее, — от этих мыслей ее охватил стыд и она пришла в отчаяние.

Она стала для него обузой не только на время путешествия, но на всю жизнь!

Когда Гибсон возвратился к ней в каюту с платьем в руках, она подумала лишь о том, что маркиз не только старался, по его словам, «выйти из трудной ситуации», но и каким-то странным образом ее приукрашивал.

Платье было прелестным, а надев его, она увидела, что выглядит точь-в-точь как невеста: легкой, воздушной, неземной, подобно сказочной принцессе.

Длинное платье касалось пола сзади и оканчивалось шлейфом, а корсет обхватывал грудь и сужался в талии; белая газовая ткань платья была украшена серебристыми лентами, обвивавшими цветы флердоранжа11.

Платье напоминало кустарник золотистой мимозы, усеянный яркими цветами, которые она видела вместе с маркизом, сверкающий мерцающим солнечным светом, словно исходящим с самих небес.

— Оно сидит на вас, как влитое, мисс! — воскликнул Гибсон.

Ола знала, что он восторгался не только ею, н6 и своим умением проделать столь точные измерения.

Он вышел из каюты и вернулся с венком из флердоранжа, такого же, как и на платье, и с кружевной вуалью, тонкой и легкой как паутинка.

Ола позволила ему набросить вуаль на ее яркие волосы и возложить ей на голову свадебный венок. Она знала, что этот наряд очень идет ей, подчеркивая чистоту и невинность невесты.

— Жаль, мисс, что вы не можете надеть одну из тех диадем, которые лежат в сейфе его светлости в Элвине, — сказал Гибсон. — Они так хороши, и есть еще изумруды, которые вам очень подойдут, когда вы поедете на бал, — Мне вполне достаточно и флердоранжей, — тихо сказала Ола.

Она считала, что с ее стороны было бы самонадеянно и нескромно когда-либо надеть семейные драгоценности маркиза. Ей также не хотелось сегодня открывать свой кейс с украшениями.

Интуиция подсказывала ей, что, поскольку ее свадьба была столь странной и необычной, то все, что с ней связано, должно быть очень скромным.

Это было желанием маркиза, чтобы она выглядела как настоящая невеста, и она подчинялась его выбору во всем.

Выполнение его воли было с ее стороны своеобразным жестом извинения перед ним, и она не знала, поймет ли он это или нет.

Когда она наконец была готова, ей внезапно стало страшно выходить из каюты, потому что, войдя в салон, она могла увидеть нахмуренное лицо маркиза, недовольного предстоящей неприятной церемонией.

«Может быть, он захочет убежать, как это всегда делаю я, когда дела складываются слишком плохо», — размышляла она.

Она вспомнила, что они уже женаты, хотя об этом никто на яхте ничего не знает, кроме капитана.

Она не находила никакого оправдания, чтобы избежать венчания, и лишь по настоянию Гибсона Ола гордо вошла в салон.

Как она и ожидала, маркиз был уже там, и она поразилась, увидев его в вечернем костюме.

Она вспомнила, как девушки в монастыре говорили ей, что во Франции жених всегда надевает вечерний костюм, независимо от того, в какое время дня происходит церемония венчания.

Маркиз выглядел великолепно, и она даже забыла о своем наряде.

Он не хмурился и не казался недовольным, а смотрел на нее с улыбкой.

— Благодарю вас, — торопливо сказала она, — благодарю вас за мое… платье. Я не ожидала, что вы подумаете… об этом… но я… очень благодарна вам.

— Если вы готовы, я предлагаю поехать в церковь сейчас же, — сказал маркиз. — На набережной нас ждет экипаж.

Там два экипажа, поскольку капитан будет сопровождать вас в качестве свидетеля и поедет во втором экипаже.

Ола не ответила, она просто последовала за маркизом на палубу, и была рада и сумеркам, и вуали, которые защищали ее от любопытных глаз.

Однако вокруг никого не было, и когда она вошла в закрытый экипаж, поджидавший возле трапа, маркиз присоединился к ней, и они немедленно отъехали.

Она не заговорила с ним, поскольку он тоже не проронил ни слова, и они ехали в молчании. Огни вилл и отелей вдоль дороги создавали впечатление, будто она отправилась в необычное путешествие в неведомом направлении.

Церковь находилась неподалеку, и когда они подъехали к ней, маркиз вышел первым, чтобы помочь ей сойти, и предложил ей свою руку.

Они прошли несколько шагов и оказались в церкви, освещенной свечами на алтаре. Ола заметила, что церковь была маленькой с витражами в окнах и с каменными колоннами.

Алтарь утопал в лилиях, а основания колонн и хоры были усыпаны белыми гвоздиками.

Ола не ожидала увидеть такую красоту, которую придавали церкви цветы, а воздух был напоен их ароматом, точно фимиамом.

Маркиз повел ее по проходу к пастору, ожидавшему их, и, когда они встали перед ним, он сразу же начал службу.

Маркиз отвечал ему твердым голосом, но голос Олы ей самой показался таким странным, что она едва узнала его.

Она словно боялась чего-то и ей казалось, что она совершает необратимый шаг в неизвестность, не смея отступить, так будто ее подхватила и уносит волна в безбрежном чужом море.

Когда пастор благословил кольца, Ола почувствовала пальцы маркиза, держащие ее руку, и его крепкое прикосновение, казалось, придало ей мужества.

Они преклонили колени, и она невольно стала молиться о том, чтобы их брак оказался счастливым и маркиз не чувствовал бы ненависти к ней, как к виновнице этой женитьбы.

Пастор благословил их, и когда они поднялись, произнес добрым голосом:

— Я буду молиться о вашем счастье.

Обратясь к маркизу, он добавил:

— Теперь вы можете поцеловать невесту.

Ола замерла, думая, что маркиз может отказаться от этого, но он поднял вуаль, перебросив ее за венок.

Когда их взгляды встретились и она испуганно посмотрела ему в глаза, он, глядя на нее сверху, коснулся губами ее губ.

Это был очень короткий, скорее символический поцелуй, однако он вызвал в ней незнакомое доселе ощущение, пока она не почувствовала губы маркиза…

Маркиз предложил ей руку, и они медленно пошли по проходу.

Ола глядела вверх, на свет свечей, который не разгонял теней под куполом, и чувствовала, что они не одни, что на них взирают небесные существа и желают им счастья.

Когда они достигли портала, у нее от изумления перехватило дыхание: вдоль всего пути до их экипажа стоял почетный караул, состоящий из матросов яхты.

Она видела, что маркиз тоже удивлен, но он улыбался, когда вел Олу сквозь ряды своих людей, одетых в их лучшую одежду.

Экипаж был уже не закрыт, и, когда они дошли до него, Ола увидела, что его верх украшен такими же белыми гвоздиками, какие украшали церковь. Лошадей уже не было.

Два ряда матросов приготовились везти их, и как только Ола и маркиз сели в экипаж, они двинулись вперед, а почетный караул сопровождал их сзади.

— Вы знали об этом замысле? — спросила она.

— Не имел ни малейшего представления, — ответил маркиз. — Я думал, что о нашей тайне знали капитан и Гибсон.

Ола тихо рассмеялась.

— Я уверена, что только Гибсону могла прийти в голову такая захватывающая и романтичная идея. Ему это нравится.

— А вам нравится?

Голос маркиза был глубоким и проникновенным, от чего она немного смутилась и, не глядя на него, ответила:

— Конечно… это очень… трогательно для меня. Более… прекрасной обстановки для нашей… свадьбы трудно вообразить.

Она взглянула вверх, на звезда, которые ухе ярко сияли на темном небе. Подъезжая к гавани, «ни увидели на море мерцающее серебро лунного света и темные очертания мачт яхты, вырисовывающиеся на фоне сияющих славой небес.

Взор маркиза был устремлен на нежные линии ее шеи, но он не произносил ни слова, и Ола смущенно улыбнулась ему.