— Так, конечно. Женщины вообще романтичны, уже по своей натуре. Здесь же… Впрочем, чего я вам рассказываю. Мужчины в этом смысле мало чем от нас отличаются.

Я хлопнул в ладоши.

— Что ж, раз ваши сердца так жаждут романтики, вы её получите. Допивайте, и поехали!

Мы распрощались с Джо, который завистливо вздохнул, и погрузились в мою машину. Десять минут спустя мы уже свернули с магистрали на проселочную дорогу и покатили по ней, оставляя за собой клубы сизой пыли.

— Эта дорога больше похожа на козью тропу, — проворчал Тони, когда я в очередной раз резко выкрутил руль, чтобы избежать особенно глубокой ямы.

Вскоре мы въехали в живописную сосновую рощу, прокатили по ней ярдов сто и свернули к расположенному в самой глубине ресторану. Въездом служила широкая сводчатая арка в длинной каменной стене. За аркой располагался внутренний двор, в котором запросто разместилась бы целая сотня автомобилей; сейчас в нем стояло около полусотни.

Ресторан занимал старинное каменное строение, некогда служившее то ли конюшней, то ли постоялым двором; массивные стены были покрыты заплатками зеленого мха и увиты плющом и лианами. Кое-где зелень полностью скрывала узкие оконца, прорезанные в стенах. Внутренние залы освещались неяркими настольными лампами в красных абажурах, создававшими манящий интимный полумрак; и совершенно напрасно — внутри не было ни души. В хорошую погоду ужин почти всегда подавали под открытым небом. Справа от ресторана возвышались кованые железные ворота в решетчатой ограде сада, густо увитой лазающими растениями. Я повел нашу группу к воротам, распахнул их и кивком пригласил своих спутников заходить, уже заранее предвкушая их реакцию.

И они не обманули моих ожиданий.

— О Господи! — охнула Клаудиа, внезапно останавливаясь. — Боже, какая красота!

— Божественно, — согласилась Крис.

Тони присвистнул.

Сад был и впрямь восхитительный. Живописные клумбы, разбитые то тут то там, пестрели цветами, кактусами и самыми немыслимыми тропическими растениями. Хитроумно расположенная подсветка, скрытая от посторонних глаз, раскрашивала и без того яркие клумбы в сочные зеленые, красные, синие и желтые тона. Между клумбами и поодаль расположились столы — их было всего около шестидесяти, и они были заботливо удалены друг от друга, обеспечивая посетителям вполне достаточный интим. Дополнительную иллюзию уединения придавали артистически рассаженные растения: с двух-трех сторон столы были обсажены кактусами, густыми папоротниками или просто высокими цветами на клумбах. На каждом столе горела свеча в изящном розовом подсвечнике; теплые мерцающие огни придавали этому сказочному мирку ещё более волшебный вид.

С левой стороны разместилась невысокая сцена, перед которой была разбита небольшая танцплощадка. Со стороны моря сад ограждал каменный парапет высотой примерно в ярд. И с танцплощадки и со всех столов открывался изумительный вид на море, ярко освещенное полной луной.

Я повернулся к Клаудиа, стоявшей с открытым ртом.

— Ну как, достаточно романтично?

Она улыбнулась и кивнула, совершенно очарованная волшебным зрелищем.

На сцене выступал местный ансамбль "Лос Эмбахадорес" — органист, два гитариста и ударник. Душещипательная итальянская песня, лившаяся из динамиков, как нельзя лучше создавала лирическое настроение, обволакивая и завораживая растомлевших посетителей.

Официанты сновали между столами, как призрачные тени; на танцплощадке медленно кружили шесть или семь пар. Словом, о более романтической и изысканной обстановке нельзя было и мечтать.

Старший официант, с которым меня в свое время познакомил Патрик, узнав меня, поспешил к нам навстречу, улыбаясь до ушей. Невысокий пухленький коротконогий крепыш, лысоватый и невероятно охочий до женщин.

— Добрый вечер, Лоренцо, — жизнерадостно поздоровался я, наблюдая, как он одним взглядом профессионально раздевает наших девушек. — Как дела?

— О, сеньор Тобин, — затараторил он. — Как я рад вас снова видеть! Как замечательно, что вы привели к нам своих друзей!

— Они впервые здесь, Лоренцо. Ты уж не ударь лицом в грязь, проследи, чтобы они получили удовольствие.

Он обиженно всплеснул руками.

— Господи, сеньор Тобин, неужели у нас когда-либо было иначе? Проходите за мной, пожалуйста. Я посажу вас за самый лучший стол, у стены, прямо за которой плещется море.

Поразительно, какого успеха можно добиться с помощью простого заблаговременного телефонного звонка и обещания приличного вознаграждения. Нам и впрямь оставили лучший столик с видом на море, рядом с танцплощадкой, но защищенный от нескромных взоров живой изгородью из экзотических цветов и кактусов.

— Замечательно, Лоренцо, — похвалил я, заговорщически подмигивая. Организуй нам какую-нибудь выпивку — мы умираем от жажды.

Он понимающе улыбнулся и промолвил по-испански:

— Я исполню любое ваше желание, сеньор. Только прикажите.

Лоренцо стрельнул глазками на наших девушек и завистливо вздохнул.

Я ухмыльнулся.

— В отличие от доброго испанского вина, Лоренцо, возраст не делает тебя лучше; ты совсем распустился.

Лоренцо весело хохотнул, разложил перед нами четыре меню размером с биллиардный стол и откланялся.

Девушки, словно завороженные, любовались на море; они не могли отвести глаз от залитой лунным светом, переливающейся бриллиантами лазури. Теплый бриз нежно ласкал щеки, привнося с собой душистый и солоноватый привкус испанской ночи. Вдали призрачно мерцали огоньки рыбацких лодок, а на горизонте водную гладь уверенно разрезал увешанный гирляндами огней лайнер, идущий, без сомнения, в Пальму.

Тони кивнул мне, сделав восхищенный жест рукой.

— Все в порядке? — спросил я.

— Лучше не бывает. — Он горько усмехнулся. — Не то, что в Бутле — да?

— Еще бы. — Я вспомнил палату в ливерпульской больнице, где мы познакомились с Тони. — Небо и земля.

Мы заказали аперитивы, а я пригласил Клаудиа потанцевать — "Лос Эмбахадорес" как раз заиграли "Испанские глаза". Выйдя на площадку, мы на мгновение остановились и посмотрели друг на друга так, словно виделись в первый раз. И только тут я осознал, что именно сейчас впервые прикоснусь к ней. Должно быть, подобные мысли бродили и в голове Клаудиа. Взор её затуманился, в глазах появилась нежность. Склонив голову, она едва заметно улыбнулась и приникла ко мне. Близость её тела ошеломила меня. По спине побежали мурашки, все мое нутро вдруг прожгло насквозь. Когда же тонкие руки девушки ласково обвили мою шею, я почувствовал, что сейчас растаю.

Мы почти не двигались, едва переступая ногами, словно боясь потерять охватившее нас обоих удивительное ощущение неземной близости. Зарывшись носом в её душистые волосы, я топтался невпопад, за весь танец не произнеся ни единого слова. Наконец, когда музыка стихла, Клаудиа тихонько отстранилась от меня и, улыбаясь, смахнула со лба выбившиеся пряди.

— Фу. А вы, оказывается, хорошо танцуете.

— Разве мы танцевали? Я и не заметил. По-моему, мы не двигались с места.

Мы вернулись за стол, держась за руки. И с этой минуты ужин превратился для меня в томительную агонию сладостного ожидания. Удивительно теплый и многозначительно обещающий взгляд, которым наградила меня напоследок Клаудиа, когда я высвободил её из своих объятий, казалось, пронизал меня до самого сердца, до самой глубины моего существования. Этот взгляд не оставил у меня никаких сомнений насчет того, чем должен увенчаться наш совместный ужин. Мое горло было так стиснуто от ожидания, что мне пришлось буквально принуждать себя есть хоть что-нибудь. Клаудиа, по-моему, ощущала то же самое. Во всяком случае, от еды её мысли были крайне далеки. В какой-то миг мы с ней уединились в уголке сада, чтобы полюбоваться на переливающееся бирюзой и лазурью море.

Я обнимал девушку за талию. Некоторое время мы просто молча сидели на скамье, наслаждаясь панорамой величественной красоты, раскинувшейся перед нами, и прислушиваясь к тягучей мелодии какой-то неведомо прекрасной композиции, которую, словно почувствовав наше настроение, исполняли "Лос Эмбахадорес".

— А что они там ловят? — вдруг спросила Клаудиа.

Я проследил за её взглядом — почти в миле от берега одиноко маячили огоньки рыбацких суденышек.

— Все, что попадется, — засмеялся я. — Маленьких липких каракатиц, кальмаров и прочую нечисть. Однажды они выловили пучеглазого осьминога с зубами на брюхе, которые торчали вперед, как у моего учителя английского в школе. Мы его, кстати, окрестили Спрутом.

Клаудиа улыбнулась.

— С тобой так легко и приятно. Мне нравится твое чувство юмора. В Женеве мне очень этого недостает. Там все так строго и официально. На переговорах ведь особенно не пошутишь. Мы с Крис порой смеемся по их окончании, вспоминая, какой бред несли участвующие стороны.

— Представляю. Но тебе нравится твоя работа?

— Да, она меня вполне устраивает. Во-первых, внушает уважение, а во-вторых, Женева — прекрасный город. Чего там только нет. Замечательное озеро, где можно плавать, кататься на катере и на водных лыжах… Неподалеку и горы, чтобы заниматься горнолыжным спортом. Тебе не приходилось там бывать?

— Нет, к сожалению.

— Ты много потерял, — с мечтательным видом промолвила Клаудиа. Швейцарию нужно обязательно посмотреть — если ты, конечно, любишь и ценишь красоту.

— Очень люблю. Ты, например, меня просто восхищаешь.

Клаудиа тихонько засмеялась, потом сказала:

— Спасибо.

— Пожалуй, я и впрямь съезжу в Швейцарию. Может быть, даже этой зимой.

Она повернулась и пристально посмотрела на меня.

— Ты не шутишь?

— Нет, нисколько. После ноября я стану свободным, как ветер. Смогу поехать, куда душе заблагорассудится.

— В качестве курьера?

— Нет. Я только что заработал целую уйму денег — благодаря рекламе того самого "Уайт-Марвела", про который я тебе рассказывал. Повезло, конечно. Можно теперь не работать целый год и не беспокоиться из-за денег.

— Расс, но это же просто здорово! Значит, ты и впрямь можешь постранствовать. Если надумаешь посетить Швейцарию, дай мне знать, и я покажу тебе Женеву. Позвони только в ООН — меня там легко найти.

— Я уже заранее это предвкушаю.

— Как думаешь, не пора нам ещё вернуться к остальным? Подумают еще, что мы свалились в море.

— Хорошо, только сначала — вот это! — Я притянул её к себе и легонько поцеловал; без особой страсти — просто, чтобы почувствовать вкус её мягких теплых губ.

Минуту спустя, когда наши губы расстались, Клаудиа кинула на меня встревоженный взгляд — она тяжело дышала, словно испугавшись ощущения, вызванного поцелуем.

— Пойдем, — прошептала она, беря меня за руку. — Вернемся к ним.

Мы танцевали, пили и разговаривали до двух часов ночи, потом сели в машину и покатили в Пальма-Нову. Приближаясь к городу, я кинул взгляд в зеркальце заднего вида — Тони с Крис, прильнув друг к другу, слились в страстном поцелуе.

Я кашлянул.

— Э-ээ, где вас высадить, друзья?

— Что? — переспросил Тони, устремив на меня ошалелый взгляд. — А-аа… У основания холма, дружище.

Он имел в виду — у своего дома, который располагался у подножия горы.

Я шепнул Клаудиа:

— А куда доставить тебя?

Она смущенно улыбнулась.

— Уже очень поздно.

— Н-да, — согласился я.

— Тебе утром работать?

— Угу.

— Мне бы, наверное, стоило вернуться в отель…

— М-мм…

— Но после такого замечательного ужина и выпитого вина…

— Не помешала бы прогулка по пляжу.

— Она просто необходима!

— Заметано.

Притормозив у подножия дейновской горы, я сказал:

— О'кей, ребята, выметайтесь. Тони, пожалей Крис — ей ещё плавать на двести метров.

Они перестали целоваться и, смеясь, выбрались из машины.

Крис сказала:

— Спасибо за прекрасный вечер, Расс. Все было просто замечательно.

— Счастливо, Крис. Завтра увидимся.

Я подал автомобиль задним ходом, развернулся и покатил к своему дому. Мы вылезли из машины, спустились по тропинке, ведущей прямо на пляж, сбросили туфли и, держась за руки, пошлепали босиком по теплой воде. На берегу в такой час не было ни души. Мир принадлежал нам.

Когда мы проходили мимо моего дома, я указал на свои окна и произнес:

— Вот где я живу. На втором этаже.

— Должно быть, с твоего балкона открывается чудесный вид, — сказала Клаудиа. — А это огни Пальмы?

— Да, отсюда до неё по дороге около восьми миль. А морем — миль пять.

— Очень красиво.

— Да, именно этот вид, пожалуй, и подсказал мне, что я поступил правильно, согласившись на эту работу. У меня здесь есть друг, который мне здорово помог и очень многому научил. Патрик. Он живет в этом же доме, прямо подо мной. Когда я впервые увидел этот залив с балкона, у меня даже голова закружилась.