Когда сегодня собирала сумочку, зашла в спальню и остановилась на пороге. Её взгляд, медленно обводящий комнату, почему-то зацепился за фотографию, стоящую на комоде. Они с Киром сделали ее несколько месяцев назад, а сегодня Ксюша стояла, как вкопанная, и, словно увидев фото впервые, внимательно разглядывала. Там они с Киром сидят в обнимку, уплетают шашлыки на даче Севы. До жути довольные и до жути счастливые. Руки сами тогда потянулись к темно-коричневой фоторамке и сунули в сумку. Смородина и сама не знала, для чего ей этот снимок. В её телефоне сохранено бесчисленное количество кадров, но почему-то захотелось именно этот.

Зазвонил мобильный. Варя предупредила, что через час они с Антоном уезжают на неделю.

— Варюш, всё нормально. Не переживай, — пыталась говорить как можно бодрее. Не хотелось волновать подругу:

— Я ключи взяла, в квартиру попаду.

— Что случилось? Что с твоим голосом?

— Устала, просто устала.

— Может, мне остаться и никуда не ехать? — не унималась Варька.

— Нет, нет. Езжайте. Все в порядке, — заверила подругу и отключила почти разряженный телефон.

«Только бы они не передумали. Только бы не передумали», — стучала в голове одна мысль. Ей просто необходимо сейчас побыть одной, жизненно необходимо. Всё, что сейчас надо, — это одиночество и отсутствие сочувственных взглядов и расспросов. Нет, она, конечно, любила Варьку, и Антона тоже, но сегодня не хотелось никого видеть, даже их.

Она и правда никого и ничего не видела, провалилась в спасительную темноту, а просыпаясь, шептала, как заклинание: «Потеряла, я его потеряла» и горько-горько плакала.

* * *

Несколько дней спустя

Шел дождь. Морось пробирала до самых костей, хотя, может, это внутри всё сковало холодом и не утихающим волнением. Казалось, воздух был пропитан горечью и отчаянием, бесконечной тоской, отравлен безысходностью и невозможностью повернуть все вспять.

Тихо ступая по мягкой, сырой земле, зябко кутаясь в тонкий плащ, сжимая в руке две красные гвоздики, Смородина шла к Киру. Там, среди огромного количества народа, там, где-то среди собравшейся толпы, стоит ее Единственный, её самый близкий, самый родной человек на свете. Еще не видела, но знала, чувствовала его присутствие рядом. Колени подгибались, тело дрожало, а сердце учащенно колотилось, что казалось, она и сама слышит его бешеный ритм. А потом всё вдруг затихло, замерло, и Ксюша застыла, словно статуя. Вот он. В паре шагов от нее, со стеклянными глазами, с вывернутой наизнанку душой, уязвимый в своём горе, наблюдает за тем, как лучшего друга опускают в землю. Смородина зажмурилась, пытаясь сдержать слезы. Вот только, как оказалось, напрасно, они все равно покатились из глаз. Невозможно смотреть на то, как Кир все сильнее сжимает в своей руке охапку красных цветов, пытаясь изо всех сил сдержать бурю эмоций. Побелевшие от напряжения костяшки пальцев доказательство того, что Кир близок к срыву, еще немного — и его самообладание закончится, оно уже и так трещит по швам.

Не стала ничего говорить, молча приблизилась к нему, поймала холодной ладонью его руку, в ответ он сжал ее сильнее, переплел свои почти онемевшие пальцы с ее дрожащими. Притянул Смородину ближе к себе, запрокинув голову вверх, словно пытался удержать слезы, устремил свой взгляд в небо, вздохнул глубоко, но прерывисто, будто скопившееся напряжение отпустил.

Прикоснулся к ней, и дышать стало легче, несмотря на мешавший ком в горле, несмотря на тиски, что сковали все внутренности и не давали нормально вздохнуть.

Наклонился к ее уху.

— Ты останешься на поминки? — спросил совсем тихо.

— Если я там тебе нужна, то да, — таким же шепотом ответила Ксюша.

— Ты всегда мне нужна.

Он обнял ее крепче, прижался губами к виску и не мог больше вымолвить ни слова. Она рядом. Его девочка с ним.

* * *

Он привез Ксюшу к себе. Не спрашивал, не предупреждал, просто привез, и всё. Смородина не сопротивлялась, ей было все равно куда ехать, лишь бы с Киром.

По дороге они практически не разговаривали, на поминках тоже там не до разговоров было. Только держались все время рядом, не отходя друг от друга ни на шаг, будто боялись выпустить друг друга из виду, опасаясь вновь потеряться. До сих пор не могли поверить в то, что разлука осталась где-то позади.

Как только переступила порог квартиры, что-то неуловимо изменилось, она даже почувствовала себя по-другому, будто хрупкий шар обиды и беспокойства упал, с треском разбиваясь вдребезги. Ощутила, как волна нежности накрыла теплом, в следующую секунду сменяясь жаром, а вслед за ней пришло осознание того, что теперь они с Киром вдвоем. Вот будто только сейчас поняла, что они остались одни. Без свидетелей: только он и она. И в ту же секунду ей, словно маленькой девочке, захотелось уткнуться носом в его грудь и спрятаться от всего мира, забыться в его объятьях, ощутить, прочувствовать его присутствие в полной мере. Повернулась к Кириллу, а он будто мысли ее прочитал сгреб в охапку, прижал к себе так сильно, что оба едва могли дышать, зарылся лицом в ее волосы, с жадностью вдыхая такой родной, такой любимый, ни с чем не сравнимый запах. Запах своей женщины.

Она чувствовала, как сжимаются пальцы на ее плечах, словно Кир пытался сдержать свое напряжение, не давая ему выплеснуться наружу.

— Не уходи, — прохрипел он, — больше никогда не уходи, слышишь?

Она слышала — слышала, как глухо звучал его голос, словно надломился, слышала, как гулко и часто бьется его сердце под ее щекой, слышала, как прерывисто он стал дышать.

— Не уйду, — пообещала она, — не уйду, мой хороший, — горячо шептала, все теснее прижимаясь к его груди, — ни за что не уйду, — подняла на него пристальный взгляд, даже если прогонишь, не уйду.

— Не прогоню.

— Даже если попросишь, не уйду, — продолжала шептать, никак не могла остановиться.

— Не попрошу, — уверенно заявил Кир.

Она вцепилась в его плечи с такой силой, что у него вполне могли остаться синяки, не будь он в куртке.

— Не отпущу, больше никуда не отпущу.

— Не отпускай, — нежно прошептала. Легким поцелуем дотронулась до его шеи единственное открытое место, куда могла сейчас дотянуться, зарылась пальцами в его волосах. Кир тут же ослабил хватку, пригнулся к Ягодке, накрыл ее губы своими. Целовал, как одержимый, пытался хоть немного быть нежным. Но не получалось. Совсем не получалось. Руки уже переместились вниз, прошлись вдоль спины и обратно. Не прерывая поцелуя, попытался стянуть с Ягодки плащ, но пуговицы не поддавались в спешке. Только с третьей попытки удалось избавить ее от этого куска ткани. Прерывисто дыша, сбросил кожаную куртку на пол, поднял Ягодку на руки, перехватил поудобнее, а она дернулась, будто от удара. Зажмурилась, с трудом перевела дыхание и, стиснув зубы, прошептала:

— Отпусти.

Кирилл замер в недоумении, так и не разжимая рук. Она повторила тихо, но отчетливо, уже глядя ему в глаза:

— Кир, отпусти, — произнесла практически по слогам. Вспышка боли обожгла, отрезвила сознание, тут же пришло понимание: «Нельзя. Нельзя сейчас. Потом». — Поставь меня.

Лавров выполнил просьбу.

— Что случилось? — сдавленно спросил он.

— Больно, — честно призналась.

— Где болит?

Смородина слабо улыбнулась, пытаясь успокоить Кирилла.

— Сейчас нигде, — тихо ответила, — просто ты случайно задел поврежденную кожу.

— Прости. Покажи где. Дай посмотрю.

Ксюша расстегнула широкие брюки, спуская мягкую ткань вниз.

— Вот, — указала ладонью на бедро, провела рукой по воздуху вниз к колену, — немного обожглась.

Кир ошарашенно смотрел на нежную кожу, усыпанную пятнами разного размера. Ужаснулся. Чувство вины затопило с головой. Не уберег. Не защитил. Бедная его девочка.

— Что случилось? — в очередной раз задал вопрос.

— Ничего страшного. Чай неудачно попила, — небрежно отмахнулась Ксюша, пытаясь придать тону легкость, — так что с этим, — указала взглядом на явный признак его возбуждения, — придется подождать. Прости.

Вместо ответа он взял ее за руку и повел в комнату. Опустился в кресло, усадил Ксюшу себе на колени. Осторожно. Стараясь не задеть ожоги. Взял ее лицо в ладони, принялся целовать: губы, лоб, скулы, брови.

— Я виноват перед тобой. Прости. Прости — шептал между поцелуями.

— Я обидел тебя, — начал нелегкий для себя разговор. Пытался подобрать нужные слова, но они почему-то никак не шли на ум. Только Ксюше они и не нужны были, она и так всё понимала.

— Обидел, очень обидел, — согласилась она, тяжело вздохнув, — но это вовсе не значит, что я жду от тебя извинений. Кир, я понимаю, что порой обстоятельства бывают сильнее нас, — дотронулась ладошкой до его лица, провела ласково по щеке и продолжила: Я только хочу, чтобы ты помнил: я не всегда смогу понять и простить обиду любимого человека. Я обещаю, что попытаюсь это сделать, но я не могу с полной уверенностью заявить, что у меня это получится. Понимаешь?

— Понимаю. Все понимаю, — ответил и прикрыл глаза, словно прятался от переизбытка чувств, что рвали сердце на части, распирали душу изнутри. Грудь сдавило от недосказанности, от невысказанной нежности. Вот только как можно выразить словами всё то, что чувствовал к своей девочке? «Люблю» — звучит пафосно, банально.

— Не могу без тебя. Дышать не могу, жить не могу без тебя. Ты — моя жизнь, моё сердце. Ты всё для меня. Всё

Глава 14

Три недели у них не было секса. Подумать только! Ягодка динамила его целых двадцать три дня! Не подпускала к себе. Сначала ждала, пока заживут ожоги, потом у неё болела голова, а спустя несколько дней она заявила, что уезжает в командировку. В Германию.

— Надолго? — уточнил Кир, не скрывая своего недовольства. Подошел к ней ближе, пристально глядя ей в глаза. Вот будто подвоха ждал.

— Дня на четыре, максимум на неделю.

— Мне не нравится эта идея. Я не хочу, чтобы ты куда-либо уезжала!

Лавров сам не заметил, как повысил голос.

Он был против, категорически против ее отъезда, особенно сейчас, когда понял, какое место в его жизни занимает Ягодка.

— Кир, это работа, — спокойно ответила Ксюша. Мягко улыбнулась, будто это могло помочь растопить его возмущение, — ну что я могу сделать, если меня отправили?

Не могла же она сказать Лаврову, что сама напросилась в командировку, предложив свою кандидатуру, потому как устала придумывать различные отговорки и оправдания.

— Уволиться вот что нужно сделать! — тоном, не терпящим возражений, заявил Кирилл.

— Ты серьёзно? — опешила Ксюша.

— Абсолютно, — спокойно отозвался он, — мне давно не нравится твоя затея с работой. Моего заработка вполне хватит на то, чтобы ты сидела дома и ни в чем себе не отказывала.

Смородина протянула руки к его лицу, попыталась наклонить к себе ближе. Лавров никак не отреагировал.

— Кир, не злись, — попросила она, — я не хочу уезжать с тяжелым чувством, не обижайся.

Ее пальцы зарылись в густой шевелюре коротких густых волос. Безошибочный ход. Она пользовалась его слабостями.

— Кир, не упрямься, — руки вновь попытались приблизить его лицо. Нежно поцеловала колючий подбородок. Он не выдержал, накрыл ее губы своими, целуя с таким напором, что Ксюша потерялась под этим натиском. Умел Кирилл выразить свои чувства поцелуем: и нежность, и недовольство, и возмущение, и страсть, и любовь.

— Кир, у меня через четыре часа самолет, — с трудом оторвалась от любимых губ, помоги собрать вещи.

Он позвонил практически сразу после прилета:

— Как долетела?

— Нормально.

— Почему не сообщила?

— Не успела, еще вещи не получила. Сейчас в гостиницу поедем. А ты чем занимаешься?

— Вою от тоски, — ответил в своей отрывистой манере. Она не видела его лица, но точно знала, что сейчас его губы тронула легкая усмешка.

— Кир, я в ванну. Чемодан оставь тут, — давала указание Кириллу, расстегивая легкое пальто, — буду разбирать его завтра.

Скинув с себя верхнюю одежду, Смородина направилась в ванную комнату.

— И чай, пожалуйста, завари, — крикнула уже из ванной.

Встала под теплые струи, наслаждаясь ощущением спокойствия и уюта. Чувствовала, как вода растворяет усталость, унося следы стресса и напряжения, расслабляя затекшие во время дороги мышцы.

— Кир, что ты делаешь? — возмутилась, когда он зашёл к ней в душ и отобрал мочалку, отбросив куда-то в сторону.

— Люблю тебя, — невнятно ответил, целуя её шею.

— Это, конечно, похвально, но… — Не успела закончить фразу.