— Ты хотела сказать «взаимно», — прошептал на ухо, продолжая своё занятие.

— И это тоже, — улыбнулась. — Кир, я жутко устала и очень хочу спать, — попыталась вывернуться из его рук. — На меня сегодня можешь даже не рассчитывать.

— И не надо, — развернул её к себе лицом, — я все сделаю сам.

— Кир, — рассмеявшись, хлопнула ладошкой по плечу, — ты неисправим.

— И даже не собираюсь меняться.

Как и обещал, он все сделал сам, не требуя, не ожидая от неё какой-либо инициативы. Сегодня ему ничего этого не было нужно. Главное, что вот она, рядом, в его руках, под его телом, надежно укрытая от всего мира, никуда не сбежит, никуда уже не денется. Как одержимый, накинулся на свою Ягодку, безумно соскучился по своей сладкой девочке. Пытался быть нежнее, осторожнее, но получалось, откровенно говоря, хреново. Как только оказался в ней, тут же голову потерял, себя забыл в наслаждении, никак не мог остановиться.

— Кир, — стон удовольствия сорвался с её губ, и она сильнее выгнулась навстречу его ласкам.

— Молчи, я сам, — и снова погрузился в неё. Ксюша в ответ обхватила его ногами, всхлипнула.

— Кир…

— Спи, моя хорошая, спи… хрипло шептал, словно царапая спящее сознание, вытаскивая из сна, вызывая очередную волну дрожи и удовольствия.

— Спи, — шептал убедительно, без тени шуток и сомнения, вот будто уверен был в том, что сейчас Ксюша сможет уснуть.

— Я не буду мешать, — и снова толчок. Глубоко, до упора, до мурашек во всем теле.

Она не выдержала, закричала, впиваясь ногтями в его спину. Обмякла в его руках, прикрыв блаженно глаза, слабо улыбнулась, тем самым доводя и его до грани, до личного удовольствия.

Вот теперь пусть спит его девочка, набирается сил. Завтра он точно не выпустит ее из постели. Поцеловал ее в висок, бережно устраивая в своих объятиях.

«Боже! Как же долго он жил без нее! Как он вообще жил без нее?»

Кир разбудил ее рано, еще рассвет не проник своими лучами в окна, на улице царила тишина из приоткрытого окна не доносилось ни звука.

— Ягодка, я тут подумал и решил, что ты теперь будешь жить здесь, со мной.

— Я и так практически поселилась у тебя, — тихо рассмеялась, — к чему такие жертвы? — не удержалась от язвительного выпада.

— Перестань смеяться, — одернул Лавров, — я вполне серьезно.

Улыбка исчезла с ее лица.

— А меня ты спросить не хочешь? — поинтересовалась.

— Нет, не хочу, — ответил невозмутимо, — даже не собираюсь спрашивать, я ставлю перед фактом.

Ксюша опешила. Снова Кир решил, что его мнения будет достаточно. Сам надумал, сам все решил. Без нее. За нее!

— А тебе не кажется, что это не совсем правильно? Это касается нас двоих, а ты решаешь один, не посоветовавшись, не спросив. На каком таком основании, хотелось бы знать?

— На таком основании, что я мужик.

— А-а-а, — ехидно протянула Ягодка, — ну, раз мужик, тогда у тебя и гвозди должны быть в доме. Ведь есть же, да? — спросила, хитро улыбаясь.

Кир в ответ только утвердительно кивнул.

— Отлично, — едва слышно порадовалась Ягодка, — тащи их сюда. И молоток, — деловито добавила и поспешила в коридор. Кир последовал за ней.

— Вот сюда, — пальцем указала на косяк входной двери, — надо забить гвоздь.

— Подкову на счастье решила повесить? — иронично поинтересовался.

— Что-то типа того, — ответила уклончиво, внимательно наблюдая за тем, как Лавров примеряет место для гвоздя, — да, да здесь, Кир. Забивай, дала очередное указание.

— А вешать-то что? спросил, как только закончил. Ксюша молчала, — давай сразу эту хрень пришпандорю.

— Ты её сначала сними.

Кир вопросительно уставился на Смородину.

— Ягодка, ты мне зубы не заговаривай, не поможет это! Ведь сама знаешь, — самодовольно хмыкнул, — тему разговора не меняй, время не трать. Надо еще за твоими вещами заехать.

По ее выражению лица видел, что она собиралась что-то сказать, но он не позволил.

— Ты будешь жить здесь, хочешь ты этого или нет. Мне твоё согласие не требуется! — немного грубовато высказал своё недовольство.

— Я соглашусь только при одном условии, — выждала небольшую паузу. — Сюда, — указала взглядом на забитый Киром гвоздь, — ты будешь вешать свою корону.

Лавров опешил, а Ксюша продолжила:

— Как только забудешь повесить, я сразу уйду.

— Вряд ли, — хмыкнул Кир, — не уйдешь. Не сможешь.

— А не слишком ли ты высокого мнения о себе и своём жилище?

— Не-а, — ничуть не смутившись, ответил Лавров, — у меня даже рыбкам нравится, — довольно заметил он.

— С чего ты взял?

— Ну не уходят же.

Она стукнула его ладошкой по плечу:

— Ну ты царская особа!

— Ну-у. Теперь и ты будешь голубых кровей.

— Как скажете, Ваше величество.

Ксюша еще неделю держала его в подвешенном состоянии, то и дело возвращалась в Варину квартиру, вспоминая об оставленных там вещах: то одно забудет, то другое.

— Нет, Кир, — попыталась вывернуться из его рук, — мы так не будем.

— Будем, — возразил Лавров, — именно так будем, — прижал её своим телом, — я детей хочу.

— Рано еще.

— Самое время, — продолжал настаивать Лавров, — подари мне наследника или наследницу, — улыбнулся.

— Нет, Кирилл. Не сейчас.

Ягодка повысила голос. Кирилл словно не слышал ее, продолжал целовать, не выпуская из цепкой хватки.

— Сейчас не надо. Через девять месяцев подаришь, — продолжал настаивать, не разделяя ее настроя. — Если ты про свадьбу, то назови любую дату и всё будет.

— Я не про свадьбу. И замуж я не хочу!

— Не понял? — возмутился, испепеляя ее взглядом.

— Чего ты не понял, — я русским языком тебе сказала, что замуж не хочу.

Он, как одержимый, набросился на нее, спешно избавляя от нижнего белья.

— Кир! — буквально заорала Ягодка, из всех сил уперлась руками в его грудь. Бесполезно, и на миллиметр не смогла его сдвинуть. — Подожди! — Кирилл не отреагировал. — Нельзя мне! Понимаешь? Рано еще! Полгода не прошло. — Он замер на мгновение, а она продолжила: — У меня со здоровьем проблемы. Нельзя мне пока детей. Слышишь? Нельзя! Полгода нельзя, — с отчаянием прошептала Ксюша.

— Почему мне об этом неизвестно? — тихо спросил, приподнимаясь на локтях.

— Теперь известно, — буркнула в ответ. Не хотела ему говорить, но пришлось.

— Почему именно полгода?

— Потому что у меня был выкидыш.

Кир дернулся как от удара. Прожигал ее взглядом, пытался в ее глазах увидеть ответы на интересующие его вопросы.

— Когда?

— Полтора месяца назад, — нехотя ответила она.

— До Севкиной смерти или после?

Ксюша молчала, пытаясь подобрать нужные слова.

— После.

— Ты должна была мне сказать, — сказал так, будто тишину рубил на части словами. Резко, отрывисто, требовательно.

— Я не могла, — голос звучал тихо, хотя хотелось выть от безысходности.

— Могла. Ты обязана была сказать, — повторил Кир буквально по слогам.

— Ты действительно считаешь, что я должна была добить тебя новостью о том, что в один день ты хоронил не только лучшего друга, но и своего ребенка? — по Ксюшиным щекам побежали слезы, но она даже не зажмурилась. Лучше бы она прикрыла глаза, потому что в них плескался такой ужас, такая боль, что у Кира дыхание перехватило и казалось, что сердце остановилось на несколько секунд. Секунда, еще одна отпустило удар бьется, сердце бьется, разгоняя застывшую в венах кровь. Кирилл сел, подвинулся к изголовью кровати, перетянул Ягодку к себе на колени, обнял, прижимая к груди, и прошептал:

— Люблю. Люблю тебя, моя маленькая, сильная девочка. Люблю.

Сцеловывал слезы с ее щек и никак не мог придумать способа, чтобы загладить вину перед своей Ягодкой. Потому что нет ему прощения, нет оправдания его эгоизму, его ошибкам

Глава 15

— Расскажи, — тихо попросил Кирилл.

И она рассказала. Всё рассказала. Как позвонила Варьке, как осталась одна в квартире, а они уехали, на какую-то важную встречу спешили, и как она была рада этому, потому что очень хотела побыть одна. И страшно подумать, что бы произошло, если бы Антон не вернулся за случайно оставленным телефоном и не нашёл её на полу без сознания в луже крови. Рассказала, как очнулась уже в больнице и не сразу поняла, где она, потому как не помнила ничего: ни как Антон пытался привести её в чувство, ни как он вызывал скорую, ни как они ехали в больницу. Только темнота и нестерпимая боль остались в памяти и то обрывками. Это уже потом Антон с Варей ей все рассказали.

— Я помню, как мне не хотелось просыпаться, слабость жуткая была, — перевела дыхание, тяжело сглотнула и продолжила свой рассказ:

— Но когда я заставила себя открыть глаза, увидела белые стены. Ксюша замолчала, вспоминая подробности того дня. Вот она лежит на узкой кровати, застеленной светло-голубым бельем, и чувствует специфический больничный запах

Она сморщила нос, будто и сейчас вдыхала тот ненавистный запах, что вызывает приступ тошноты.

— Какой-то седой мужик с усами и бородой, одетый в белый халат, склонился надо мной и сказал, что ребёнка спасти не удалось. Кир, я даже не сразу поняла, что он врач, — голос задрожал, — и не поняла, что он обо мне говорит. Я же не знала Кир, я не знала, что беременна. Не знала, пока не потеряла его. — Судорожно вздохнула. Зажмурилась.

— Кир, это так страшно, — прошептала она, утыкаясь носом в его шею, — так ужасно, когда тебе говорят о смерти твоего ребёнка.

Вновь зажмурилась, задерживая дыхание. Вздохнуть не получалось. И не хотелось. Забыться бы, стереть из памяти. Вцепилась в Кира с остервенением, схватилась за его широкие плечи до онемения в мышцах, до боли в пальцах. Только он мог её спасти, только он. Кирилл для неё лекарство от всех болезней, спасательный круг в череде жизненных невзгод, свет в её царстве страхов.

Они так и сидели в темноте, не шевелясь, будто боялись отпустить друг друга.

— Я хотела тебе сказать, я правда собиралась, но пришло сообщение от Макса, что Сева разбился, и я поняла, что не смогу, не имею права добивать тебя. — Понимаешь? — вскинула голову, взглянула с каким-то отчаянием ему в глаза и безжизненным голосом продолжила: — Тем более что уже ничего нельзя было сделать, — перешла на едва слышный шепот, — ни-че-го.

Она будто выдохлась, обмякла в его руках, сползая по телу. Только держалась за плечи, не отпуская.

Тишина, стоящая в комнате, давила, забирала не только звуки из пространства. Она будто и кислород выбивала из легких. Хотелось заорать во все горло, но он боялся. Боялся испугать свою девочку. Он пребывал в шоке, казалось, что у него язык онемел, и не только язык. Душа онемела. Подумать страшно о том, как его хрупкая Ягодка пережила все это. Одна. Без него. Да ещё и о нём позаботилась, оберегала покой в его сердце. Дрожь прошла по телу от всего услышанного и от осознания того, что именно произошло. У Кира сердце закололо и биться по-другому стало, когда он удерживал в руках Ягодку. Захотелось помочь ей, забрать всю боль, что плескалась у нее внутри, только вот как это сделать?

Прижал к себе крепче, немного раскачиваясь, будто баюкал маленького ребенка, гладил по спине, шептал на ухо, как любит ее и заверял, что теперь всегда будет рядом, что никогда больше не оставит её одну. Постепенно ее прерывистое дыхание сменилось на ровное, казалось, она заснула в его руках. Осторожно, стараясь не потревожить свою девочку, Кир попытался переложить ее на постель. Так ей будет удобнее. Аккуратно не получилось. Ягодка проснулась. Открыла глаза, хватаясь за его плечи еще сильнее. Кир все понял без слов. Опустился на спину, так и не выпуская ее из своих объятий, устроил у себя на груди, она тут же полностью забралась на него, стискивая руками и ногами.

— Спи, я тут, — прошептал в макушку, нежно поглаживая одной рукой ее волосы, пропуская локоны между пальцами, — спи, моя хорошая.

Вот только Ксюша спать уже не хотела, приподнялась и потянулась к нему. Поцеловала ямочку на небритом подбородке, чувствуя, как пробившаяся к вечеру щетина покалывает нежную кожу губ. Слабо улыбнулась и продолжила. Кир же лежал не шевелясь: не отвечал, но и не мешал. Она лишь почувствовала, как напряглись его мышцы и потяжелело дыхание, но он по-прежнему безропотно позволял ей делать всё, что вздумается.

А Ягодка все целовала, никак оторваться не могла. Добралась до его сомкнутых губ, провела кончиком языка по верхней, затем по нижней губе: медленно, едва ощутимо, будто дразнить его пыталась.

Кир приоткрыл рот, давая свой девочке ещё большую свободу действий, она тут же воспользовалась привилегией и, слегка прикусив, потянула его за нижнюю губу, прошлась по ней языком, словно укус зализывала, и вновь потянула и тут же лизнула. Кир не выдержал, перехватил инициативу, целовал как обезумевший, но с такой нежностью, что у Ксюши сердце замирало и плакать хотелось от счастья. Вот он рядом, её единственный, её любимый мужчина, тот, кто никогда не отпустит. Целовались долго, пока не стали задыхаться то ли от нехватки воздуха, то ли от нестерпимого желания. Чувствовали, как оба начинают дрожать, как двоих накрывает волна нетерпения, но никто из них не торопился избавиться от остатков одежды, никак не хотели отпускать друг друга, будто боялись потеряться или себя потерять в этом круговороте чувств и эмоций. Люблю прошептала Ксюша, едва переводя дыхание, все крепче стискивая пальцы на его плечах. Её шепот для него стал последней каплей, толчком, побуждающим к действию. Его контроль и самообладание трещали по швам, разбивались вдребезги о стенки затуманенного желанием сознания. Чуть приподнял её, открывая себе доступ к её телу. Тут же накрыл ладонями её плечи, потянул за лямки кружевного бюстгальтера вниз, поцеловал нежную кожу. Переместил руки на спину, добрался до застежки, и с молниеносной скоростью избавил Ксюшу от ненужного кружева. Кажется, они в унисон довольно выдохнули: он оттого, что её грудь теперь ничем не прикрыта, она что его руки вот-вот подарят умелые ласки её изнывающему телу. Но Кир не стал терять ни секунды, плавно, но настойчиво двинулся вниз, обхватил руками её ягодицы, сжал их в нетерпении и, подтянув пальцами кружевные трусики, поспешил избавиться от них. Ягодка осталась обнаженной. Кир перевернул её на спину, накрыл своим телом и вновь принялся целовать. Губы, шею, грудь, живот, намереваясь двинуться дальше, но она ему не позволила. Обхватила дрожащими руками его скулы останавливая. Кир замер, приподнял голову, молча выжидая, пристально глядя на свою Ягодку.