— Нет, нет, — пробормотал великан, словно он прочитал мысли Квинта. — Я командую здесь. Я знаю, что делать. Я не хочу чтобы меня все время тревожили, волновали, приставали… я решил… Бальб! — внезапно позвал он.

Возник стражник с мечом наизготовку, словно он уже ждал.

— Слушаюсь.

— Отправь его к остальным.

— Нет! — закричал Квинт. — Я под имперской защитой губернатора! Не смей меня трогать! — Он проклинал все на свете за то, что у него нет меча, ничего, кроме туземного копья, которым он не мог воспользоваться в тесном помещении. Безнадежно! Огромный германец бросился через комнату и скрутил Квинта, как младенца. Заломил ему руки, швырнул копье в угол и потащил его в зал.

Больб отодвинул засов на тяжелой двери сокровищницы, и Постум втолкнул Квинта внутрь. Засов со скрежетом вернулся на место.

* * *

Несколько мгновений Квинт неподвижно лежал на каменном полу. Когда сознание вернулось, он увидел свет и удивленные лица двоих склонившихся над ним мужчин. Оба были молоды, в армейской одежде, на кожаных безрукавных номер и эмблема Четырнадцатого легиона. Один был смугл, невысок, курнос, с веселыми карими глазами. Другой, постарше — лет двадцати шести — отличался веснушками, кудрявыми рыжеватыми волосами, решительным подбородком, а также глубоким, еще не зажившим порезом на щеке.

— Вижу, ты приходишь в себя после радушного приема префекта, сказал смуглый коротышка. — Добро пожаловать в наше избранное общество. Выпей-ка вина. — Он протянул кубок.

Квинт жадно выпил и сел, ощупывая голову, на которой вырастала шишка размером с яйцо.

— Без сомнения, гонец от Светония Павлина? — осведомился мрачный веснушчатый молодой человек. Когда Квинт кивнул, он продолжил: — Мы тоже. Дион прибыл первым, около двух недель назад. Губернатор послал его из Уэльса, как только поступили вести о мятеже. Меня послали позже, когда мы прибыли в Лондон, и все еще не было признаков Второго легиона. У меня было много неприятностей, когда я пробрался через страну атребатов — это от их копья, — он потрогал рану на щеке. — Но я пришел. Пять дней назад. Мы ведем счет. — Он указал на ряд черточек на стене. — И вот мы здесь. Откуда ты пришел, и что случилось после того, как мы сюда угодили?

— Дай ему сперва поесть, — сказал Дион. — Он еще слаб, и, боги свидетели, у нас еще полно времени.

Он протянул Квинту пригоршню сухарей. Тот пробормотал слова благодарности.

— Ты из Рима? — жизнерадостно продолжал Дион. — Так я и понял — по твоему произношению, когда ты буркнул свое «спасибо», хотя сейчас ты не слишком напоминаешь элегантного уроженца имперской столицы.

Квинт улыбнулся. Он понимал, что Дион болтает, чтобы дать ему возможность прийти в себя, и вскоре он убедился, какая проницательность таится за легкомысленной болтовней молодого человека.

— Я из Неаполя, — рассказывал Дион, — во мне течет греческая кровь. А Фабиан, — он с притворным пренебрежением ткнул другого гонца под ребро, — проклятый галл, но при этом совсем не плохой парень. Нам пришлось довольно близко познакомиться.

— Я думаю, — сухо сказал Квинт. Оглядевшись, он заметил несколько обитых железом запертых сундуков. Дион сидел на одном из них. И объяснил, когда Квинт подошел поближе, что здесь находится гарнизонная казна, имперские деньги на жалованье легионерам. Священные эмблемы, знамена и значки были аккуратно сложены в углу… Больше никакой обстановки в этой небольшой комнате не было. Не имелось и окон. Зато, к счастью, здесь проходила труба с подогретым воздухом, спасавшим от сырости. А рядом с сухарями и вином стояла лампа. — Бальб следит, чтоб у нас был свет и достаточно пищи, так что тюрьма не так уж и плоха, — признал Дион. — Нас могли бы бросить и в подземелье.

— Постум не мог бы этого сделать, не объяснив положения множеству людей, — медленно произнес Квинт. — Уверен, на свой лад он столь же безумен, как несчастный Валериан.

— Нет, — сказал Фабиан. Его худое, веснушчатое лицо стало задумчивым. — Префект не безумен, но он запуган… запуган ответственностью. Типичный образ мысли германца. Я воевал среди них, и хорошо их знаю — они превосходно исполняют приказы, да и отдают их — пока над ними есть кто-то, указывающий, что делать.

— Губернатор Светоний и велит префекту, что делать, — возразил Квинт.

— Да, но Постум никогда не видел губернатора, а воображения у него не больше, чем у быка. Все, что он действительно знает, и что его заботит — это его собственный легат и его собственный легион. Он любит и защищает Валериана, который, как я слышал, выpoc в том же прирейнском поселении, что и он.

Квинт вынужденно кивнул.

— Все это очень хорошо — и я думаю, что с точки зрения префекта он страдает во всю меру своих комариных мозгов… но что нам теперь делать?.. и, что гораздо важнее, что сможет сделать Светоний без легиона.

— А это, — сказал Дион, поудобнее усаживаясь на сундуке и приподняв бровь, — мы с Фабианом в основном и обсуждаем. Но, полагаю, прежде, чем ты присоединишься к нашим блестящим, но совершенно бесполезным дискуссиям, тебе, друг, следует немного поспать. — Он указал на каменную плиту возле груды штандартов. — Вот удобное местечко, пока что не занятое. Я говорю, пока что, поскольку мы не знаем, когда от губернатора может прибыть еще один гонец и оказаться в беспримерной гостинице Постума! Вот, — его тон стал более деловым, — возьми мой плащ и обвяжи голову, потому что я вижу, твой ушиб все еще болит.

— И будет болеть, если ты не прекратишь трещать, балаболка ты южная! — усмехнувшись, прервал его Фабиан. — Я-то сам неразговорчив…

Но вы оба замечательные парни, с благодарностью подумал Квинт. Но это был единственный луч света в безысходной тьме. Перед тем, как заснуть, он успел подивиться иронии судьбы. После всех опасностей, которые он сумел избежать — от британцев, от Боадицеи, после всех дней опасного путешествия по вражеской стране — каково было оказаться заключенным, с разбитой головой, в самом сердце того, что представлялось ему безопаснейшим местом Британии — римской крепости прославленного Августова Второго легиона!

Днем он проснулся, но, конечно, никакого света в комнате, кроме лампы, не было. Квинт, чувствуя себя много лучше, поднял голову и увидел, что Дион с Фабианом играют в шашки разноцветными обломками сухарей. Доску они начертили на крышке сундука маленьким столовым ножиком, который дал им Бальб взамен отобранного оружия.

— Моя игра, — сурово сказал Фабиан, отправив в рот одну из «фигур». — Теперь ты должен мне сорок тысяч сестерций. Запомни!

— О нет, Фабиан, ты обсчитался, — запротестовал Дион, с напыщенным видом нацарапывая черточки на стенах. — Сорок одну тысячу. Ты забыл про ставки на мушиных бегах, когда моя муха позорным образом попала в вентиляцию!.. Привет! — он обернулся к Квинту. — Проснулся наконец?

— Угу, — зевнул Квинт, приподнимаясь, и осторожно пощупал шишку на голове. — И страшно рад обнаружить, что у меня такие богатые товарищи. Удивляюсь, как это вы не подкупите Бальба и весь легион заодно.

— Да, верно, — хохотнул Дион. — Только, боюсь, число черточек на стене их не впечатлит. Вся наша наличность — четыре медяка на двоих. А у тебя?

— Немного лучше. Мне дали денег на дорогу, но я… кажется, не особо потратился.

— Расскажи-ка о своих приключениях с самого начала, — серьезно произнес Фабиан. — Мы тут просто убивали время до твоего пробуждения.

Два гонца, естественно знали мрачную историю римских неудач до отбытия Фабиана из Лондона, и внимательно слушали повествование Квинта о марш-броске на юг, о речи губернатора перед офицерами, о бойне в Лондоне и том, как Квинт добровольно вызвался стать гонцом. Даже жизнерадостное лицо Диона вытянулось.

— Плохи дела, — тихо сказал он. — Только боги судьбы знают, что сейчас происходит с войсками Светония. Ты говоришь, он собирался идти на север к Темзе и ждать соединения со Вторым? Давно ли ты вышел.

— Ну… — Квинт начал подсчитывать. — Я выехал днем в понедельник, и прошло… сейчас вспомню… два с половиной дня. Сегодня должен быть четверг.

— Но сегодня пятница, — сказал Фабиан, взглянув на зарубки, отмечавшие дни.

Квинт недоверчиво уставился на него. Его густые черные брови сдвинулись.

— Меня все время мучает странное чувство, будто я как-то потерял день. Ничего не понимаю.

— Возможно, из-за удара по голове, — добродушно сказал Дион. — Из-за этого все путается. И вообще, это неважно.

Квинт знал, что шишка на голове здесь ни при чем, но промолчал. Нужно было решить более насущные проблемы.

— Каковы, по вашему мнению, намерения префекта? Просто держать нас здесь до бесконечности, пока — или если — Валериан не излечится от безумия?

Молодые люди кивнули.

— Таково мое предположение, — добавил Дион. Последовало мрачное молчание, затем Квинт произнес:

— Если бы могли как-то передать трибунам наши послания…

Фабиан покачал головой.

— Сомневаюсь, что из этого выйдет что-то путное. Они, в основном, германцы, как и большая часть легионеров. Не думаю, что они взбунтуются против своего командира, особенно, если Постум скажет им, что письма поддельные, а я считаю, что он, свиноголовый тупица, заставляет себя в это верить.

Квинт вздохнул, подавленный неопровержимостью этих доводов. Снова последовала пауза. Затем Квинт вскочил и яростно крикнул:

— Но — Марс и дух моего возлюбленного отца! Мы должны вырваться отсюда и вернуться к Светонию! Мы не можем просто сидеть здесь, как крысы в норе, зная, что происходит! Мы нужны своему легиону, да и мой легат Петиллий нуждается в той слабой помощи, что я могу ему оказать. Ведь они, может быть, в эту минуту сражаются с Боадицеей!

— Точно, — Дион чуть улыбнулся, затягивая ремень на сандалии. — Мы с Фабианом давно пришли к такому же выводу.

— Да, конечно, — извиняющимся тоном произнес Квинт. Он принялся мерить шагами узкое пространство между сундуками. — Как насчет Бальба? — через некоторое время спросил он. — Его нельзя оглушить, когда он приносит еду?

— Мы никогда не видели стражника, — отвечал Фабиан. — Он просовывает еду вон в ту дыру.

В нижней части двери было прорезано квадратное отверстие дюймов на восемь, закрытое запертой снаружи деревянной ставней — ясно… Да, ведь большинство казначейских помещений построено так, что они могут временно служить темницами.

— Но есть одна, очень слабая надежда, — медленно произнес Дион. — Пятница — день выплаты жалованья. Сюда приходят за деньгами для солдат, и от этого нельзя отказаться; если не желаешь вызвать подозрении. В прошлую пятницу Фабиан еще не прибыл, и я был здесь один, когда пришли Постум и Бальб и взяли необходимые деньги. Они меня связали, и можете представить, что при моей комплекции и безоружный, я вряд бы мог сразиться с этим дубоголовым слоном… Но теперь нас трое, и ты, Квинт, уж совсем не маленький…

— Но не такой большой, — скромно признал Квинт, однако глаза его внезапно зажглись. — Но это замечательная мысль, чудесная! Наконец-то у нас есть шанс.

Фабиан кивнул. Он был не столь впечатлителен, чем остальные, но на свой лад был возбужден не менее их.

— Мы должны подготовить все очень тщательно, — сказал он. Обдумайте каждую возможность и постарайтесь быть к ней готовы.

* * *

Часы тянулись. Они понятия не имели, сколько прошло времени, но были уверены, что все еще день — по слабому проблеску света из вентиляции. Дион считал, что в прошлый раз за армейским жалованьем приходили на закате, и когда отблеск померк, насторожились и умолкли.

Они уже закончили приготовления, в основном, заключавшиеся в том, чтобы снова превратить Квинта в нечто подобное римлянину, ибо одежда силура здесь только привлекла бы лишнее внимание — подкоротили длинные местные штаны, и прикрыли тартановую рубаху плащом Диона. При этом Квинт удивился, ощутив что-то твердое под рубахой на груди и обнаружил пряжку Реганы. Он сжал ее в ладони, и несмотря на всю свою настороженность, ощутил наплыв невероятной радости — радости и покоя. Словно приоткрылась ставня и в просвете он увидел милое лицо, глядящее на него с любовью, и услышал тихий, нежный голос:

«И однако, я хочу, чтобы ты когда-нибудь вспомнил… Это сохранит тебя в безопасности».

— Квинт, Квинт, — Дион вытянул шею, чтобы рассмотреть пряжку, — это, конечно, не дамская брошка? Или британские дамы такие носят? Хотя, теперь я припоминаю, что ты как-то упоминал девушку, которая тебя сопровождала… уж не пустил ли наш слепой божок Купидон случайную стрелу?

— Да заткнись ты, Дион! — Квинт со смущенной усмешкой прикрыл пряжку рукой. — Я очень рад, что у меня есть эта вещь. У меня такое чувство, что она принесет нам удачу. — И поспешил спрятать пряжку за пазуху.

— Что ж, удача нам нужна, — мрачно заявил Фабиан. — Никто, даже щедрая милость Фортуны не спасет нас из этой ловушки, и я клянусь поставить ей жертвенник, если она защитит нас.